наверное, в школу пойду. Мне всё костыли обещают, а не дают, полежи, говорят, ещё. Если бы ты знала, как лежать надоело!
Пока кончаю письмо. Тётя Настя пришла, велит спать, сейчас лампу загасит. Завтра опять писать буду. Да, кто же это у тебя враг, не поняла я?
Ой, не знаю прямо, как и писать! Случилось такое, и уж лучше я тебе сразу сознаюсь. Феликс всё выведал у меня. Вот как это было. Только я собралась тебе утром писать, он и является. Между прочим, говорит, это какая Алдан тебе пишет, не та, что по радио выступает? Я и глаза вытаращила. Нет, говорю, не та совсем. А ты откуда знаешь? — А обратный-то адрес — И. М. Алдан. — Я молчу, и он молчит. После говорит: — Я эту Ирину Алдан хорошо запомнил, она «Скерцо» Чайковского играла. — Вот тут я и попалась! Какое скерцо? «Поэму» она играла! Он и давай меня отчитывать: нечего, говорит, врать, если не умеешь. А я и верно не умею. Ты теперь на меня рассердишься, что тайну не сохранила, боюсь, и писать больше не будешь.
У Феликса настоящая фамилия — Климов, как и моя. У нас в Марьине полдеревни Климовы, и у некоторых есть ещё какая-нибудь фамилия, чтобы не путать. Их уже давно Гармошкины зовут. У них дедушка был первый гармонист на деревне, а отец Феликса — гитарный мастер. Они все к музыке способные. Феликс на всём играет: и на гитаре, и на балалайке, и на домре. Он тебя два раза слышал. В тот раз был концерт школы-десятилетки при Ленинградской консерватории, это когда мы с дедушкой слушали. А ещё до этого передавали выступления ребят, награждённых медалью «За оборону Ленинграда». Это мне всё Феликс рассказал. Значит, и ты медаль получила?
Я писем твоих ему не давала читать, только сама прочитала ему то место, где ты про врага пишешь. Спрашиваю: что ты думаешь, кто этот враг? А он, знаешь, что говорит: что это шпион и что ты будто его выслеживаешь. Я перепугалась и говорю: не может быть, она же девочка! Ну и что, говорит, она особенная, ленинградская. Феликс говорит, это раньше была кровная месть из-за наследства, а теперь, если уж враг, значит, общий.
Теперь у меня две тревоги: первое — кто твой враг; второе — что ты рассердишься и писать перестанешь. И пока не напишешь, покою мне не будет.
ЛЮСЯ.
Люсенька моя родная!
Ну, могу ли я сердиться на тебя? Могу ли не написать тебе? А что Феликс знает, так и пусть себе знает. Только, чтобы уж больше никому. Феликс думает, мой враг — шпион! Смешной человек, это было бы хоть интересно, а у меня даже не враг, а врагиня, девочка, пианистка, Лена. Учится со мной в одном классе, председатель совета отряда.
Живёт она у нас, недавно только из эвакуации вернулась. Её мама — школьная подруга моей мамы, она доктор, папа тоже доктор, хирург. Они ещё не демобилизовались из армии.
Ты бы знала, как я ждала эту Лену, когда узнала, что она из Сибири едет прямо к нам! Вот, думала, будет у меня друг. Потом, она ведь пианистка, играть можно вместе, она мне будет аккомпанировать. Это, знаешь, как сближает?
И вот, здравствуйте, приехала. И ничего не получилось. Мне теперь ни в школе, ни дома покою нет. Ну вот тебе пример. У нас есть такое занятие — ансамбль скрипачей. Вообрази: пятнадцать человек играют в унисон, тянут все вместе одно и то же. Говорят, это дисциплинирует и нужно для чистоты интонаций. А мне всё это ни к чему. Я ведь уже в большом симфоническом оркестре играю, в нашем, консерваторском. Сам Никандрыч как-то сказал (не мне, конечно, я случайно узнала), что у меня на редкость чистая интонация. Ну вот я и отменила для себя эти занятия. Это же специальный предмет, и на успеваемость класса мои пропуски повлиять не могут. Никак я не думала, что Лена и тут вмешается. Она же не скрипачка, какое ей дело! А ведь вмешалась. Сначала прочла мне нотацию: сознательность, дисциплина, всякие слова. Я сказала, что у меня на это есть свои причины и даже постаралась объяснить ей. Да разве она способна понять!
Ох, простить себе не могу, что я, да, я сама выбирала её в председатели! Правда, мы выбирали её за железный характер, мальчишки её побаиваются, а это очень важно. Вот и выбрали. Но это совсем не значит, что я во всём должна с ней соглашаться! Я, например, считаю так: артист, музыкант, художник должен отдавать своё искусство народу. Иначе зачем нужна музыка? И для чего нас учат? Конечно, мы ещё не настоящие артисты, знаю прекрасно. Ну и что же? Ведь и нас слушают с удовольствием. А нам радость.
Я вот выхожу на эстраду, поднимаю смычок, играю. Если это, например, Осенняя песнь Чайковского, люди сидят задумчивые, печальные, думают про что-то своё. А вот я исполняю что-нибудь светлое, радостное, и лица веселеют, люди забывают свои огорчения. Это я очень хорошо поняла, когда выступала у раненых. И потом, по-моему, наша, музыкантов, обязанность уже сейчас помогать всем людям, как тимуровцы помогают старикам и больным. Ну, а Лена рассуждает иначе. Для неё главное — её план работы, мероприятия, сборы.
Ты не думай, что я против пионерских сборов, я даже сама придумала тему: «Композитор и море». Это про Римского-Корсакова. Я бы рассказала, как он был моряком, как попадал и в штиль и в шторм, как потом написал музыку, передал море в своих сочинениях. Помнишь Шехеразаду? И вообще это замечательно — быть моряком и композитором! Я, конечно, об этом своём замысле никому не говорю. Зачем? Чтобы испортили всё? Ведь у нас как? Сейчас Ваня Королёв сделает доклад про детские годы Чайковского! Вот выходит и начинает «излагать», как на экзамене. Потом Лидочка Мельникова, робея и спотыкаясь, пробормочет про «Времена года». Сестрички Валя и Ляля отбарабанят вальс из «Щелкунчика», совсем как на уроке, хуже, чем на уроке. И так далее. Очень содержательный сбор! А Лена сияет: «мероприятие выполнено». Можно там где-то галочку поставить. А что скука, — это её мало беспокоит. Вот только Ира, видите ли, «играла хуже, чем на концерте». Это она мне каждый раз преподносит. А как же, она думает, я могу играть, если меня тошнит от таких «мероприятий»?
Ох, сколько написала, и всё о Лене. Хватит!
Про медаль Феликс правильно сказал: мы все ребята из концертной бригады Дворца пионеров награждены за выступления на фронте. Только никакие мы не особенные: ведь тогда фронт очень близко был, на трамвае доедешь. Жили мы все в детском доме. С Консерваторией я не уехала, потому что мама заболела.
В детском доме хорошо жилось, дружно. Мы заботились друг о друге. А теперь и учиться стало труднее и вообще всё не клеится. Мама часто уезжает в гастрольные поездки, папа всё старается из меня человека сделать. А главное — Лена. Я по папиному лицу вижу, что он уже знает про ансамбль: успела доложить. Я сегодня так на всё это разозлилась, что, когда скрипку настраивала, квинту перетянула, она и лопнула. Всё из-за Лены.
Дорогая Люсенька! Какое счастье, что ты у меня есть! Ты одна меня понимаешь. Целую тебя. Привет Феликсу.
Я прочла «Аэлиту» Алексея Толстого. Ух, как интересно! Непременно достань и прочти.
Твоя ИРИНА.
Дорогая Ирочка! Просто сказать не могу, как мне тебя жалко, что ты так расстраиваешься из-за Лены.
