– Ты что, не видела, что он милиционер?
Я пожала плечами:
– Разве это можно было не увидеть? Милиционер – и что?
– Он просто так пришел?
– Не знаю, Машунь. Как мы с тобой можем это узнать? Посмотрим… А ты гордо сказала, что ты дочь Соломатька.
– Мне надо было сказать это, стесняясь? – вскинула Маша на меня глаза.
Я обняла ее:
– Нет, ты молодец.
Когда мы вернулись на веранду, Соломатько уже явно успел что-то объяснить соседу. Тот поднялся мне навстречу и даже поцеловал руку, проговорив:
– Скажу жене, что видел вас, так она будет жалеть весь год, что не поехала сегодня на дачу. А кстати, вы когда уезжаете?
Мы переглянулись.
– Так мы не торопимся… – за всех ответил Соломатько.
– И Новый год здесь будете встречать?
– Не знаю, – быстро проговорила я. – У меня еще дела есть… гм… в городе…
– Ну, если что – милости просим к нам…
Я точно видела, что соседу было не очень удобно – наверно, он хотел по-свойски спросить и про остальных членов семьи Соломатька, но не стал.
Минут через двадцать Сергей Петрович поднялся и откланялся, пообещав еще зайти.
– В любое время, Сережа, всегда рады! – засмеялся Соломатько и оглянулся на нас с Машей.
– Это ты его позвал? – грозно спросила Маша, когда Соломатько вернулся с улицы, проводив соседа.
– Ага, я, дочка. И попросил санкцию прокурора на твой арест. Сергей Петрович вон в том домике живет – видишь, из трубы дым идет. Я же не виноват, что у меня сосед – полковник милиции, правда? Он сказал, что ты на меня похожа, слышала?
Соломатько снова попытался приобнять Машу. Та дернула плечом:
– Ты считаешь, это для меня большое счастье?
– Я считаю… – Соломатько отпустил Машу и сел в плетеное кресло у окна. – Я считаю… Ничего я не считаю, дочка моя Маша…
Он потянулся и взял со стола листы бумаги, на которых Маша рисовала, очевидно, в то время, пока мы обсуждали с ним, приятно ли мне быть известной на всю страну. Маша сложила руки на груди и наблюдала, как Соломатько рассматривает ее рисунки.
– А я и не знал, что ты так замечательно рисуешь…
– Ты ничего обо мне не знал, ведь так, папа? – кротко улыбаясь, ответила Маша и сжала губы.
– Интересно как… Необычно… Сюжетные рисунки… А вот это кто? Я, да?
– Просто Машка так мысли свои записывает, с самого детства… – пояснила я. – Когда думает о чем-то, то рисует.
Соломатько поднял на нас глаза. Мне показалось, что они мгновенно увлажнились.
– Ты помнишь мои блокноты? Я покачала головой:
– Нет, наверно… Нет, не помню.
– Ну как же! Я раньше тоже так делал… Только рисовал плохо… А Маша хорошо рисует… Вот это, похоже, действительно я, мордатый только уж очень… А это ты, свет Егоровна… Тонконогая лань… А это и сама Маша, умница-красавица, только что-то очень растерянная…
– Так! – Маша быстро выхватила у него стопку листочков, которые он собрал со стола. – Не надо в мои мысли лезть! И никакая я не растерянная!
Соломатько попытался переглянуться со мной, но я отвела глаза. Он вздохнул:
– Ну ладно. Ведите тогда под конвоем обратно, в мою комнату. Хочу уединения. Сколько можно перед вами выплясывать!
Маша растерянно посмотрела на меня. Я пожала плечами. Соломатько неожиданно пришел на выручку. Он заложил обе руки за спину, как дисциплинированный пленник, наклонил голову вперед и пошел к двери. Я обратила внимание, что шаг его чересчур уж тверд. Рюмочки три он успел пропустить, это точно. Меня бы они свалили, но для него, я думаю, были лишь поводом подтянуться.
– Егоровна, обед через полчаса. Можно и чай с сухарями, но только что-нибудь горячее, а то назакусывались с Петровичем… Маш… – Он обернулся к Маше, напряженно стоявшей у большого, во всю стену, окна веранды. – Ты… – Он хотел что-то сказать, но, натолкнувшись на ее жесткий взгляд, осекся и произнес только: – Хорошо смотришься… гм… на моей даче.
Я лишь развела руками. Переговорить и переиграть Соломатька – исключено, пьяного, трезвого – неважно. Его хитрый изворотливый ум, способность быстро и гибко менять планы, внимательное изучение противника – все это гарантировало ему победу практически в любой, самой сложной ситуации. Так было со
