доверял.
Ветеран английской контрразведки Алекс Макдональд так описал этот парадокс: «Опасность заключается в том, что ты становишься одержимым чем-то, и оно постоянно крутится у тебя в голове, заслоняя все остальное, и ты уже прислушиваешься только к тому, что происходит в твоей голове. Каждый, кто выступает против, кажется тебе грешником, посягающим на твоего собственного „святого духа“».
В 1962 году ЦРУ перебралось в новую штаб-квартиру в Лэнгли. В кабинет начальника внешней контрразведки можно было попасть только через приемную огромных размеров, заставленную диванами, креслами и журнальными столиками.
Кабинет Энглтона был тоже довольно-таки большим. По площади он занимал более 60 квадратных метров. На окнах висели всегда опущенные металлопластиковые жалюзи, которые он считал эффективным средством, естественной препоной от «прослушки». Как только хозяин кабинета покидал помещение, одна из самых преданных ему секретарш немка Берта Дазенберг имела право войти в офис шефа и впустить дневной свет, подняв «мифические» шторы.
Вдоль стен его кабинета стояли большие черные, изготовленные из крепкой стали сейфы. Они были полностью забиты разного рода досье — изучаемых, проверяемых и разрабатываемых лиц. В их числе был десяток своих коллег и до сотни других граждан США, прямо или косвенно соприкасавшихся с сотрудниками ЦРУ. Имелась также «сейфовая» — специальная комната, войти в которую можно было только вместе с Энглтоном или его многолетней верной секретаршей. Берте он многое доверял…
Как писали в газетах репортеры, близко общавшиеся с окружением Энглтона, шеф контрразведки ЦРУ имел страшный аппетит на документы. Он их мог перелопатить за день тонны. Его самая типичная поза — сидеть за огромным деревянным столом в кожаном кресле с высокой спинкой, поставленном впритык к стене, чтобы никто не умудрился «подсмотреть», что он читает, со спины. Он был пожирателем бумажных материалов, был той мышкой, после визитов которой на кухню к блюдцу с семечками остается только шелуха.
Документы громоздились горками на столе, стульях, подоконнике. Казалось, в этом половодье бумаг трудно было найти нужный документ, но он знал, где находится нужный лист или досье, и быстро их находил. Это удивляло многих высокопоставленных посетителей его кабинета.
Империя Энглтона росла и крепла по мере разворачивания боевых действий на фронтах «холодной войны» против Советского Союза и стран — участниц Варшавского Договора.
Для своей профессиональной подпитки он решил досконально изучить историю советских спецслужб. Он надеялся найти в старых делах 20–30-х годов под кодовыми названиями «Синдикат», «Трест», «Красная капелла» и других какие-то еще не изученные данные, способные пролить свет на темные дела современного Комитета госбезопасности СССР, творимые в США.
Но тратилось дорогое время на пыльные архивные дела, не имеющие отношения к текущей проблематике, а результатов в разоблачении советских «кротов» в системе ЦРУ все не было и не было.
Многим работникам американской разведки, но только не Энглтону и его близким коллегам, а скорее подручным — Маклеру и Рока, было ясно, что стиль работы, средства и методы оперативного состава КГБ резко изменились по сравнению с тем, как действовали сотрудники ВЧК и ОГПУ.
Энглтон глубоко изучал русский феномен. Он считал, что россияне обожают ругать свою страну, но не терпят, когда это делают иностранцы. С другой стороны, он помнил слова, сказанные Бисмарком: «Никогда ничего не замышляйте против России. На любую вашу хитрость Россия всегда ответит своей непредсказуемой глупостью, в которую трудно поверить».
А еще он знал другое качество советских людей — они несли на себе страшное тавро равнодушия, долготерпения и потерянности, противное не только здравому смыслу, но уже и жизненному инстинкту. Прижгла им эту, ставшую почти что ментальной метку история сталинских репрессий и хрущевского волюнтаризма. Появилось в народе ужасающее безволие — немочь духа, бессилие души и паралич тела перед властью.
После всего этого искать правду советским людям не хотелось, потому что они знали — власть у них неискренна, она постоянно врет и убивает инициативу людей осознанно, злоумно и беспощадно. Во власть стремятся только для того, чтобы можно было легче что-либо достать, а попросту украсть.
Увидел бы, что с этим народом сделала ельцинская власть, — наверное, перевернулся бы в гробу от счастья: КГБ и армия разрушены, народ обманут, производства — заводы и колхозы — разграблены. Чиновники, покупающие власть за деньги, быстро привыкли извлекать из нее прибыль. Наизвлекались до того, что практически разрушили мощнейшее государство, а сегодня бодро шествуем в сторону банкротства.
Солидную подпитку идеологии Энглтона о коварных планах Кремля по вербовке «кротов» в ЦРУ и других госучреждениях США дал изменник Родине, майор КГБ Анатолий Голицын, работавший под прикрытием вице-консула советского посольства в Хельсинки.
Он вышел на резидента ЦРУ в Финляндии Фрэнка Фрайберга 15 декабря 1961 года и попросил политическое убежище. Это был вполне заурядный офицер спецслужбы. Большими секретами не располагал, но кое-какие материалы из посольства он все же прихватил с собой. Знал Голицын, конечно, и установочные данные на сотрудников посольских резидентур КГБ и ГРУ.
Как потом признается сам Фрайберг:
«У него (Голицына. —
Однако, несмотря на это, как писал Том Менголд, «он буквально перевернул вверх дном американскую контрразведку, хотя в тот момент трудно было предположить, что этот человек, скромно сидевший на краешке дивана, станет катализатором беспрецедентной „охоты на ведьм“, разрушит карьеры десятков сотрудников ЦРУ и опорочит репутацию ряда крупных фигур в западном сообществе».
Все это случилось после того, как Голицын «признался», что русские сумели проникнуть в подразделения центрального аппарата ЦРУ. По его словам, по этому поводу — самую суть материалов — он может доложить самому президенту США Джону Кеннеди. Больше того, он даже настойчиво потребовал встречи с руководителем страны. Кроме того, перебежчик неожиданно стал явно блефовать, запросив 15 миллионов долларов для субсидирования организации, которую он готов создать для свержения советского правительства. Для этого у него есть конкретный, заранее приготовленный план.
Работавший с Голицыным старший офицер службы безопасности ЦРУ Брюс Соли докладывал своему начальству, что у гэбэшного перебежчика отмечались в поведении некоторые странности. Опытный контрразведчик Брюс фиксировал в советском офицере завышенное представление о значимости своей персоны, элементы патологической лживости, неадекватное отношение к проблеме собственной безопасности, попытки преувеличения важности своих материалов и прочее. Он был типичный авантюрист, захотевший свободы. Но свобода — это роскошь, как говорил один мудрец, которую не каждый может себе позволить.
Для Энглтона советский перебежчик был как бы подарком судьбы, подтверждением его взглядов на высокую агрессивность советских органов госбезопасности в плане вербовок американцев. Оценка Голицыным наглости и высокой эффективности советской разведки полностью совпадала с представлениями руководителя внешней контрразведки ЦРУ. Он доказывал, что право сильнейшего есть сильнейшее бесправие, которым «страдает» современный Комитет государственной безопасности — глаза и уши СССР. Его сотрудники вездесущи и крайне настойчивы в своих разведывательных посягательствах. Они подслушивают, они подглядывают, они убивают, они вербуют, они водят нас за нос, — оперировал в разговорах с подчиненными и руководством ЦРУ одержимый идеей найти советского агента Энглтон.
С этого периода «охота на кротов» превращалась для внутренней контрразведки ЦРУ в «охоту на ведьм». Теперь под удар попадали не только чужие чиновники, но и свои сотрудники разведывательного ведомства США. Многие коллеги разделяли золотые слова, сказанные французским драматургом Пьером Бомарше о том, что если начальство не делает нам зла, то это уже немалое благо. О наделанном Энглтоном зле коллегам расскажу ниже.
