Он не доверял перебежчикам из СССР, считая их явными подставами КГБ. Больше того, он настолько поверил голицынскому блефу, что стал все чаще подозревать в шпионаже даже некоторых своих близких коллег, с которыми проработал не один десяток лет в системе контрразведки. Высокий чиновник из контрразведки верил в большие способности работников советской спецслужбы глубоко проникать в государственные учреждения его страны и его ведомства, поэтому никак не соглашался с оценкой Черчилля россиян; «…русские не являются человеческими существами. В шкале природы они стоят ниже орангутангов». Но орангутанги, как считал Энглтон, не смогли бы победить нацистских ариев, на которых работали почти вся промышленность, сельское хозяйство и человеческий фактор Европы.
Он жил принципом: я люблю свое отечество, но не своих соотечественников, которые могут быть предателями в основном из корыстных побуждений.
С 1964 по 1970 год в системе контрразведки ЦРУ действовала настоящая программа поиска вражеской агентуры в его центральном аппарате. Операция проходила под кодовым названием «Хоунтол». В качестве криптонима Энглтон выбрал слово «Хоунтол» — измененное сокращение фамилии директора ФБР Гувера и первых трех букв имени Голицына — Толя.
В состав строго засекреченной оперативной группы входили как опытные разработчики, так и высокопоставленные представители ЦРУ и ФБР. В ходе этой операции было проверено около полусотни сотрудников ЦРУ, на личных делах которых красовалась зловещая буква «Н» — начальная буква слова «Хоунтол».
Несмотря на отсутствие улик, эти офицеры годами не получали продвижения по службе. Об истинных причинах профессионально-должностной пробуксовки и застоя им, естественно, ничего не сообщалось. Они как бы варились в собственном соку раздумий, но никто им ничего путного не мог объяснить, почему затормозился их служебный рост.
Пройдет время, осядет пыль бушевавших страстей, и бывший директор ЦРУ Джеймс Шлессинджер в 1989 году заметит: «Слушать Энглтона было равносильно тому, что рассматривать картину импрессионистов».
Ущерб, нанесенный взбалмошным рвением Джеймса в борьбе с глобальным агентурным проникновением вездесущего и коварного КГБ, трудно было переоценить. Она к тому времени переросла в новую разведывательную идеологию фундаменталистов во главе с Энглтоном и его советником Голицыным. Шла буквальная расправа над перебежчиками, искренне желающими порвать по каким-то причинам связь с Отечеством — Советским Союзом, и работавшими с ними сотрудниками ЦРУ.
Так был выдан органам КГБ агент ЦРУ, проживавший в ЮАР и вывезенный в Германию майор КГБ Юрий Логинов, которого Энглтон посчитал советским «кротом»-перебежчиком и хитрой подставой КГБ. Офицера в СССР осудили, но не расстреляли из-за того, что он не принимал присяги — это доказала прокуратура, за что и ухватились защитники. Логинова уволили из КГБ и отправили в город Горький. Он там устроился в школе преподавателем английского языка. На следствии Логинов признался, что действительно честно работал на американцев.
Перед этим в ходе параноидальной подозрительности Энглтона попал под пресс внешней контрразведки сотрудник ЦРУ Ричард Кович, работавший с тем же Логиновым.
Жертвами предпринятой Энглтоном по совету Голицына «охоты на кротов» стали опытные работники ЦРУ и разведок других стран — Василий Гмыркин, Поль Гарблер, Хью Гейтскелл, Гарольд Уилсон (США), Джеймс Беннет (Канада), Роджер Холлис, Грэхем Митчелл (Великобритания), Ингеборг Лайгрен (Норвегия) и многие другие. Ужас попадания под пресс Энглтона ядовитым туманом заполнял кабинеты ЦРУ.
Практически Энглтон сдал противнику инициативника, майора КГБ Игоря Кочнова, завербованного в 1966 году советским отделом ЦРУ под псевдонимом «Китти Хок».
«Несмотря на явно отрицательное отношение Энглтона к агенту „Китти Хоку“, — писал Том Мэнголд, — от него тем не менее было получено несколько неожиданных наводок на старших офицеров вооруженных сил США».
Энглтон никогда не информировал советский отдел ЦРУ о появлении «Китти Хока» в стране, поэтому, когда через три месяца агент вернулся в Москву, контакт с ним не был обусловлен.
К стыду и вечному позору ЦРУ, советский отдел так и не узнал, что в течение шести лет этот американский шпион вращался в центре советской номенклатуры, ибо Кочнов был женат на дочери члена Политбюро ЦК КПСС Екатерины Фурцевой.
В 1978 году произошла утечка в прессу сведений об этом предателе. На этот раз ЦРУ действовало молниеносно и сумело найти Кочнова. Разведчики пригласили агента своего в посольство, где его предупредили о предстоящей публикации. «Китти Хок» побледнел, немедленно покинул посольство и больше никогда не попадался на глаза янки. Не в этом ли причина самоубийства Фурцевой?!
Лжеперебежчиком Энглтон считал и предателя Родины, сотрудника 2-го Главного управления КГБ СССР Юрия Ивановича Носенко, исчезнувшего 5 февраля 1964 года в Женеве.
Для справки позволю себе отступление.
10 февраля 1964 года западные средства массовой информации сообщили сенсационную новость:
«Сотрудник КГБ СССР Юрий Носенко, находившийся в Женеве как эксперт советской делегации на совещании Комитета 18 государств по разоружению, попросил у США политического убежища».
В Москве известие о побеге Носенко стало настоящим шоком, так как он был весьма осведомлен о работе контрразведки по американской линии и знал немало сотрудников ПГУ КГБ — стратегической разведки. К тому же его отец на пике своей карьеры был министром судостроительной промышленности, Героем Социалистического Труда и членом ЦК КПСС.
Через связи отца он попал на учебу в престижный Московский институт международных отношений, в котором стал изучать английский язык и специализироваться по США. Не без помощи «отцовского лифта» и бытовавшего во все времена как в России, так и в Советском Союзе «телефонного права» он в 1953 году был принят на службу в органы КГБ, где вплоть до своего бегства за границу прослужил более одиннадцати лет, сначала в 1-м, а затем 7-м отделах 2-го Главного управления КГБ СССР.
В тот же день американский госдепартамент сообщил посольству СССР, что просьба Носенко о политическом убежище в США удовлетворена.
В июле 1964 года Военной коллегией Верховного суда СССР Носенко был приговорен за измену Родине к высшей мере наказания — расстрелу. Сразу же территориальными органами КГБ на Носенко было заведено оперативно-разыскное дело «Идол».
И уже в 1969 году вашингтонская резидентура КГБ установила место жительства перебежчика. Физически ликвидировать его органы госбезопасности не могли, так как к тому времени уже отсутствовала правовая основа на проведение внесудебных акций возмездия за рубежом. Исполнение смертных приговоров за границей было прекращено с 1959 года.
По версии ЦРУ, Носенко якобы был завербован еще 8 июня 1962 года под псевдонимом «Фокстрот» при первом им посещении Женевы. Затем в списках ЦРУ значился как «Бармен» и «Донор».
Вербовку советского офицера провели второй секретарь посольства США Бэгли, руководитель советской линии в бернской резидентуре Швейцарии, и прилетевший из штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли, хорошо владевший русским языком сотрудник Кисельватер. В ходе вербовочной беседы на вопрос американца о его мотивах бегства Носенко заявил, что «ему опротивело лицемерие советской системы».
Кстати, последний имел отношение к работе с двумя предыдущими изменниками Родины, офицерами ГРУ — подполковником Поповым и полковником Пеньковским.
Носенко был тщательно допрошен. Он сообщил представителям ЦРУ, что американское посольство в Москве буквально нашпиговано средствами слухового контроля, установленными еще в 1952 году, во время строительства здания. Он сообщил точные данные о месте расположения 52 микрофонов, вмонтированных в стены за отопительными батареями, и выдал работавшего на КГБ американца Роберта Ли Джонсона, служившего на одном из важных военных объектов США.
Кроме того, он раскрыл советского гражданина Бориса Белицкого, работавшего руководителем одной из англоязычных редакций Московского радио, как агента КГБ, внедренного в агентурную сеть ЦРУ.
