— Нет, не приходилось читать, — ответила супруга, не отрывая взгляда от широко раскрывшейся панорамы.
— Версий много, но мне кажется, и я в нее верю, есть одна наиболее правдоподобная. Дело в том, что, по словам местного священника — летописца Дуклянина, прототипа нашего Пимена, Дубровник был основан в седьмом веке славянским королем Павлимиром на довольно-таки узкой части берега, окруженной с трех сторон густым сосновым и дубовым лесом. Отсюда и возникло название — Дубровник. Происходит оно, очевидно, от славянского слова «дубрава».
Проснувшиеся дети тоже внимали отцовскому рассказу.
— Если посмотреть с моря на эту крепость, — продолжал Николай, — то она как бы вырастает из его глубин. Море то ласково плещется у стен, то обрушивает на них в непогоду огромные валы с бирюзово- снежной пеной на гребнях. Горы охватывают город гигантским амфитеатром, в который вплетаются разноцветным ожерельем вишневые сады, рощи из цитрусовых деревьев и виноградники…
Он продолжал говорить и говорить, но Лариса уже не слушала его, она была поглощена окоемом: белыми домами с красными чешуйками черепичных крыш, зелеными ставенками в виде жалюзи от солнца, небольшими огородиками, скорее напоминающими декоративные клумбы, и узкими полосками садов на террасах. Видно было, как, обняв полукругом старый город, лента белоснежных отелей и золоченых пляжей распласталась вдоль побережья Адриатического моря.
Остановились в отеле «Орландо», расположенном в окрестностях города. Это была бело-серая коробка с видом на море. Справа виднелись четко прорисованные в прозрачном воздухе невысокие старые горы, зелень которых в низине у подножия отличалась густотой и сочностью. Вокруг, как дозорные в маскхалатах, стояли кипарисы. Роскошные пальмы качались гордыми ветвями, как на рессорах причудливые дилижансы…
На следующий день, когда утро ворвалось яркими снопами южного солнца в номер отеля, все семейство вышло на лоджию и искренне любовалось открывшимся видом с высоты многоэтажки. Казалось, небо было морем, а море было небом. Голубизна, а скорее, ультрамарин забивали все остальные краски.
Позавтракав и собрав вещи, семейство отправилось к автомашине. Доехали до кемпинга, потом поднялись по улочке вверх и остановились у галантерейного магазинчика. Николай припарковал «Опель» рядом с небольшим уютным сквером. Усадив жену с детьми на лавочку под разноцветным тентом и угостив всех мороженым, он велел подождать его минут сорок и никуда не отлучаться. Вернулся он через час, бледный и усталый.
— Быстро в машину, — скомандовал негромко Николай, оглядываясь по сторонам.
Жена догадалась о том, что сделал супруг, и по его веселым глазам поняла, что свое задание он выполнил успешно. Без лишних вопросов она заторопила детей:
— Хватит, погуляли, посмотрели, отдохнули, а теперь — по коням.
Автомобиль рванулся, как пришпоренный шенкелями рысак. Вот и центральная автострада. Ветров возвращался в Белград с удачей: у него под сиденьем лежали материалы ценного агента. Но это не была удача, делающая глупцом того, кому она отдает свою благосклонность. Как говорил М. Пришвин, удача — это мера счастья в ширину, а неудача есть проба на счастье в глубину. Ветров получил меру счастья в ширину, а поэтому его грудь распирало чувство выполненного долга.
Передавая коробку с «шоколадом» руководителю резидентуры, Николай честно признался, что такого напряжения он еще ни разу не испытывал. Разумная активность и осторожная напористость Ветрова в работе нравились Кобзеву. Майор располагал умением быстро завязывать контакты с незнакомыми, но нужными службе людьми. Обладал прекрасными аналитическими способностями. Опыт работы в информационных подразделениях ГРУ благотворно сказывался на организации подготовки документов в Центр.
Но к нему присматривались и американцы, прекрасно понимавшие, что именно в активности этого молодого и сильного «зубра» военной разведки, приехавшего в страну повторно, заключается опасность и для них.
Посольство США в Белграде. В кабинете резидента ЦРУ Давида Брокмана чуть слышно работал кондиционер. Вокруг хозяина, заядлого курильщика, и в его апартаментах всегда стоял запах особой смеси табака фирмы «Данхилл» для специальных трубок. Включенный радиоприемник передавал последние известия местного радиоцентра. Брокман никогда не выключал «Панасоник» — патологически боялся «прослушек», в том числе и чекистских. Ему мерещились козни КГБ и ГРУ чуть ли не каждый день. «Русским медведем» он постоянно пугал своих подчиненных. Дамокловым мечом висел над ним страх, а, как известно, страх — это ожидание зла. Страху свойственно преувеличивать истинное значение события, которое может и не наступить, поэтому, как писал когда-то Б. Шоу, быть рабом страха — самый худший вид рабства. Но таким уж была натура у Брокмана, а против природы, как говорится, не попрешь.
Он нажал кнопку селекторной связи и хрипловатым голосом отдал команду дежурному:
— Пригласите ко мне Зенчука.
— Слушаюсь, сэр, — ответил дежурный.
Майкл Зенчук — американец украинского происхождения, отец которого еще в 20-е годы, боясь ответственности перед новой властью за ревностное служение пану Петлюре, эмигрировал в Америку. Его сын после окончания университета и непродолжительной работы в строительной фирме, выдержав проверку на лояльность, был приглашен на работу в ФБР, а потом перешел в «компанию» — так зашифровывали всегда ЦРУ.
На различных курсах ЦРУ, которые прикрывались словом «фирмы», ему внушили, что обязанности человека выходят за рамки его личности и распространяются на семью, общество и страну и что уважение к властям является хорошим качеством респектабельного гражданина. Он прошел также курс выживания в городе Рино, штат Невада. Недельный поход по горам в снегоступах оказался истинным мучением…
Зенчук слыл специалистом по славянским делам, хорошо разбирался в процессах «балканизации» в Югославии Но еще глубже он знал проблемы Советского Союза. Служба в ФБР наложила отпечаток на личность Зенчука, сделала его крайне осторожным в делах столь ответственных, каким он считал вербовочные акции в разведке. Одно время он служил в Москве, но оттуда его скоро выпроводили — попался на фотографировании режимного объекта. Объявленный персоной нон грата, он был рад вернуться в США, ибо советская контрразведка работать «плодотворно» ему не давала…
Дверь брокманского кабинета после звонка приоткрылась, и во входном проеме появилась огромная треугольная голова Зенчука, напоминающая столовую свеклу, выращенную на украинском черноземе.
— Добрый день, Майкл. Присаживайся… Так что у нас есть на Ветрова? — с ходу спросил резидент.
— Сэр, я уже вам докладывал, что мой человек из органов безопасности в Белграде собрал несколько досье на активно работающих против нас советских разведчиков. Среди них наряду с чекистами значится и очевидный «грушник» — Ветров Николай Иванович, работающий под торгпредовской «крышей». — Майкл начал перечислять известные ему установочные данные: — Это его вторая командировка в Белград. Знающий дело, физически силен, смел, обладает тонким оперативным чутьем, натура темпераментная, напорист и коммуникабелен. Располагает широкими связями среди местных граждан, имеющих отношение к бизнесу и журналистике. Пользуется успехом у женщин. Недавно выезжал в Дубровник с семьей на отдых- экскурсию. К сожалению, мы поздно узнали о его планах, поэтому не смогли как следует проконтролировать поведение россиянина на курорте.
— Плохо, очень плохо, что не сумели, — раздраженно среагировал Брокман. — Его работу надо немедленно нейтрализовать. Продумайте план и доложите. Неделя вам срока.
— Есть, сэр, слушаюсь — будет исполнено!
В назначенное время Зенчук уже сидел в кабинете резидента. Он раскрыл красную пластиковую папку и положил на стол шефу восемь листов плана получения компрматериалов на Ветрова с целью если не выпроводить его за пределы Югославии, то хотя бы существенно сковать работу советского военного разведчика.
— Особенностью оперативной обстановки является то, что жена Ветрова с детьми несколько дней
