тягучей, что течет вместе с кровью по жилке на левом виске и пульсирует в ритме выдохов и вдохов.
— Почему вы сидите в темноте? — Энтони появился в дверном проеме, держа в руках дымящееся блюдо. — Хотите, зажжем свечи? И у нас будет настоящий романтический ужин.
— Давайте. — Моника равнодушно согласилась, подумав при этом, что только романтики ей сейчас и не хватало.
— Вы мне не нравитесь в таком состоянии. — Он присел напротив на низкий пуфик и начал раскладывать по тарелкам рагу. — Вам гораздо больше идет, когда вы сердитесь и одновременно не можете сдержать улыбку.
— Ну так рассердите меня.
— Нет, не буду. — Энтони внимательно посмотрел на ее печальное лицо с опущенными уголками губ. — У вас какие-то неприятности?
— В общем, да. И как раз об этом я хотела с вами поговорить.
— Поверьте, я с радостью вам помогу.
Моника усмехнулась и несколько минут молчала, подбирая слова. Потом отпила вина и решительно, словно бросаясь в омут с головой, сказала:
— Я согласна.
Энтони удивленно приподнял брови.
— Согласны с чем?
— Я готова продать вам «Звезду любви».
Он задумчиво вертел в руках пустой бокал, разглядывая его на просвет, и ничего не отвечал. Казалось, он даже не слышал предложения Моники. Она выдержала томительную паузу, ничем не нарушая тишины. Со стороны могло бы показаться, что двое людей, сидящих за столом, изваяны из камня — так неподвижны они были.
— Вы купите виллу? — настойчиво повторила она.
— Не знаю...
— Но вы же говорили, что хотите ее приобрести!
Моника не на шутку разволновалась: она так долго собиралась с духом, столько преодолела внутри собственной души преград, чтобы решиться на это, а он, оказывается, еще раздумывает. Ее нервы, словно слишком туго подкрученные струны на гитаре, натянулись до предела. Одно неловкое движение — и они разорвутся.
Энтони покачал головой.
— Может, все-таки объясните, что у вас случилось?
И Моника не выдержала напряжения. Слезы, долго сдерживаемые, хлынули из глаз, потекли по щекам и закапали, словно легкий дождь, на блестящую поверхность стола. Она не пыталась унять их, она так устала, и буквально все — взгляд, движение руки, звяканье вилки — казалось невыносимым.
Энтони вскочил и пересел к ней на диван.
— Ну что вы, что вы...
Он обнял Монику за плечи, притягивая к себе, и погладил по волосам, утешая, как маленького ребенка. Этот жест и это прикосновение разбередили ее еще больше: они так напомнили о Грегори, что сердце, пронзенное острой болью, на мгновение остановилось. У Моники похолодели руки, она попыталась вдохнуть спасительный воздух, но он как будто отвердел. Запрокинув голову, она едва заметно пошевелила губами.
— Воды? Сейчас принесу.
— Не надо, — прошептала она, — уже прошло.
У Энтони были испуганные глаза, и Моника, несмотря на только что пережитый ужас, мгновенно попала под обаяние их изумрудного блеска.
— Я отвезу вас в больницу, — решительно сказал он. — Если вы сами не в состоянии позаботиться о себе, это придется сделать мне.
— Не волнуйтесь, мне уже лучше. — Она выпрямилась, приложила холодные ладони к бледным щекам и попыталась улыбнуться. — Кажется, я испортила вам ужин.
— Черт с ним! — в сердцах крикнул Энтони. — Намного хуже то, что вы портите себе жизнь.
Моника неожиданно рассмеялась: этот приступ вернул ее к действительности. Страх иногда тоже является неплохим средством для того, чтобы встряхнуться. Но Энтони неожиданно схватил со стола графин с водой и плеснул из него на лицо Монике.
— Вы с ума сошли? — возмущенно воскликнула она, вскакивая и отряхиваясь.
— Простите. — Теперь и он издал короткий нервный смешок. — Я подумал, что у вас начинается истерика.
Моника посмотрела на себя — вымокшая блузка прилипла к груди, вода стекала с волос, — потом перевела взгляд на Энтони и снова рассмеялась. Он сперва обиженно нахмурился, но через секунду присоединился к ней.
— Дурацкая ситуация, правда?
— Да, пожалуй.
— У вас найдется полотенце?
Энтони вышел и вернулся с большим махровым халатом. Накидывая его на плечи Моники, он вдруг обнял ее — не по-отечески, как десять минут назад, а так, как жаждущий мужчина обнимает женщину, требуя, именно требуя близости. К своему удивлению, Моника не стала вырываться. Она замерла, ожидая, что последует дальше, и закрыла глаза.
Пролетевшая секунда показалась вечностью, и Моника тихонько вздохнула, когда ощутила на щеке прикосновение губ Энтони. Она молчала, боясь неловким словом разрушить возникшую между ними связь и понимая, что сделай она одно лишь движение, и он не будет настаивать, разомкнет объятия и...
Нет, пусть все будет так, как захочет он. И, словно повинуясь ее безмолвному приказу, Энтони крепче прижал Монику к себе. Она почувствовала биение его сердца, его дыхание на своих волосах, аромат его тела... От этого закружилась голова — вот оно, то, чего так страстно ждала душа, не слушая доводов рассудка...
Энтони, не отрывая губ, приподнял Монику и перенес на диван. Медленно, как во сне, раздел: снял промокшую блузку, юбку, чулки, трусики. Когда она открыла глаза и увидела склоненное над ней лицо, побелевшее, как будто опаленное страстью, то не смогла сдержать тихого стона. Его обнаженное тело было прекрасно — подтянутый живот, стройные бедра, гладкая кожа...
Моника с наслаждением провела ладонью по его спине, ощущая под пальцами мускулы. Скоро она почувствует на себе тяжесть этого тела — от одного предвкушения внутри стало горячо. Она прикусила губу, чтобы сдержать стон, когда рука Энтони заскользила по ее груди, даря сладостные ласки. А от его поцелуев по телу пробегала дрожь.
Оба не могли сдержать желания и соединились — абсолютное слияние, клеточка к клеточке, изгиб к изгибу. Моника откинулась назад, удерживая Энтони за талию, и перед ее глазами мелькнули бледные отсветы фонарей за окном. А потом все исчезло, поглощенное, смытое жаркой волной наслаждения, жгучего почти до болезненности.
Они не разомкнули объятий и потом — просто не могли отпустить друг друга. Иначе, казалось, рухнет существующий мир, рассыплется в прах. И они держались за руки, словно это был единственный способ уцелеть. А запекшиеся губы были единственным мостиком между ними.
В комнате стало совсем темно, и Моника с трудом различала лицо Энтони. Страстное выражение сменилось глубокой нежностью, но стоило ей пошевелиться, как он снова притянул ее к себе с хриплым стоном. И опять началась погоня за счастьем: ведь когда люди соединяются в любви, они переживают мгновения счастья такой высокой концентрации, с которой почти ничто не может сравниться...
Монику захватил водоворот наслаждения: она тонула, пропадала, растворялась, задыхаясь, выныривала на поверхность, и влюбленные глаза Энтони были для нее словно изумрудные маяки на далеком берегу. Их сердца бились в одном сумасшедшем ритме, кровь пульсировала в висках, по телам пробегала дрожь.
Она не знала, сколько это продолжалось, и не думала о времени, полностью поглощенная страстью. Ей было чудесно с Грегори, но в объятиях Энтони Моника умирала и воскресала обновленной, словно
