— Нет. Она умерла, когда мне было восемь лет.
— Извини.
— За что? Это случилось двадцать семь лет назад.
— Восемь лет, совсем малыш. Наверное, тебе было больно…
— Да.
Он помолчал, поднял камешек и зашвырнул его далеко в воду. Проследил за кругами на водной глади и медленно, словно нехотя, заговорил снова:
— Отец мне здорово помог, если так можно выразиться. Через два года после ее смерти он снова женился. Его новая жена была молоденькая и хорошенькая. Нет, она неплохо ко мне относилась, но… короче, я ее совсем не интересовал, особенно в качестве сына. Так что в десятилетнем возрасте меня отправили в частную школу для мальчиков.
— Это жестоко!
— Почему? Мне там нравилось. Не надо жалеть меня, Линда, я не этого жду от тебя. Я знаю, отец меня любил, да и мачеха сделала все, что могла. Мы до сих пор друзья.
— Детей нельзя отсылать, как ненужную вещь!
Коннор быстро взглянул на Линду, и она вдруг разглядела в этих золотых глазах маленького десятилетнего мальчика, который смотрел на нее с симпатией и благодарностью. В этот момент Коннор Брендон стал для нее гораздо ближе и понятнее. Сейчас она его почти любила.
— Смотри, Коннор, яхта! Боже, какая красота!
Легкая белоснежная яхта почти парила над синими волнами.
— Это «Глория», она принадлежит моим друзьям. Их единственная связь с Большой землей. Они тоже живут на одном из островов этого архипелага.
— Тоже? Ты хочешь сказать, что мы на острове?
Коннор нахмурился, и очарование последних минут исчезло без следа.
— Ты прекрасно знаешь, что мы на острове.
— Я не помню.
Циничная ухмылка исказила красивое лицо мужчины.
— Я полагал, не помнить — так уж все!
— Не могу объяснить… Ты не веришь… Это как вспышки — то там, то здесь… Кстати, сколько мы здесь пробудем?
Она изо всех сил старалась скрыть охватившие ее горечь и разочарование.
— Неделю.
— Нет, так не пойдет. Я хочу вернуться домой.
— Мы не сможем отсюда выбраться.
— У тебя что, нет яхты?
— Прекрати, Линда. Ты прекрасно знаешь, что мы прилетели на вертолете. Здесь у меня нет ни лодки, ни плота, ни надувного круга — ничего!
Отчаяние и злость. Безнадежность.
— Тогда я поплыву сама!
Железные пальцы клещами вцепились в ее плечо.
— Откуда ты знаешь, что умеешь плавать?
— А я и не знаю! Я это выясню по ходу — дела! Отпусти меня немедленно!
— До Большой земли пять миль. Течение сильное. Каким бы хорошим пловцом ты ни была… Не валяй дурака, Линда. Даже не пытайся.
— Но я…
— Если хочешь умереть, то постарайся не делать этого в моем присутствии.
— Я не собираюсь умирать!
— Если я увижу, что ты хочешь совершить какую-нибудь глупость, я привяжу тебя к себе веревкой, так и знай!
Золотые глаза пылали гневом, пальцы намертво стиснули плечи Линды, но боли она не чувствовала. Вместо боли был восторг, был жар в крови, звон в ушах и мощный зов крови. Коннор Брендон был так близко, так дьявольски соблазнительно близко, что она могла расслышать стук его сердца!
— Поклянись, что не станешь пробовать уплыть!
— Я не собираюсь рисковать своей жизнью.
— Поклянись, Линда!
— Хорошо. Клянусь, что не стану пробовать уплыть. Доволен?
Коннор развернул ее и почти потащил к дому. Сердитая и все еще возбужденная, Линда поинтересовалась на ходу:
— Что мы будем здесь делать целую неделю?
— Тебе нужен отдых. Последнее время ты работала как проклятая. И не смотри на меня, как монашка на солдата! Я не насилую женщин и не принуждаю их к сожительству, если они этого не хотят!
— Это ты так говоришь, но почему я должна тебе верить? Может быть, вчера ты подсыпал мне наркотик, привез сюда и затащил в постель, откуда мне знать?
Коннор остановился как вкопанный. Холодок пополз по спине Линды, когда она увидела его глаза. Нет, бешенства в них не было, злости тоже, но было нечто, отчего она сразу поняла, что перегнула палку. Не отрывая странного и пристального взгляда от ее побледневшего липа, Коннор Брендон процедил сквозь зубы:
— Все возможно, все возможно…
В следующий момент он содрал с себя рубашку и повернулся к ней спиной.
— Видишь ли, царапины и синяки почему-то у меня на спине и плечах, а не на лице, где должны бы быть, коль скоро я тебя изнасиловал. И мне, к сожалению, не известен препарат, одновременно являющийся возбудителем полового влечения и наркозом, после которого отшибает память. А тебе?
Линда опустила голову и тихо сказала:
— Нет. Ты не веришь, что я потеряла память?
— Вообще-то… нет.
— Но зачем мне такая глупая игра?!
— На ум приходит несколько причин. Например, ты испытываешь стойкое отвращение при мысли о наших отношениях.
— Но об этом можно было бы просто сказать! Зачем так глупо притворяться? Послушай. Коннор… Должен же быть какой-то способ выбраться отсюда…
— Нет.
— Но ты можешь как-то связаться с Большой землей?
— А зачем?
— Ну, разное может случиться, вдруг тебе понадобится медицинская помощь? Есть здесь телефон?
Рука Коннора тихо скользнула по ее щеке. Он не отрывал от нее глаз и очень нежно гладил пылающую кожу. Линда мучительно сопротивлялась нараставшему напряжению внизу живота. Возбуждение захлестывало ее, лишало способности четко соображать. Словно сквозь вязкий и густой туман донеслись до нее слова Коннора:
— Очень плохая связь. Я пытался сегодня утром, ничего не получилось. Ты обречена провести неделю со мной наедине, сладкая моя. Что будешь делать?
— Не называй меня так!
— Почему? Ночью ты не возражала.
— Я не помню, что было ночью, будь ты проклят!
— Помнишь или нет, но это было. Ты любила меня так, словно провела долгие годы в полном воздержании, ты была словно дикая кошка, ты стонала и шептала мое имя, ты кричала, сладкая моя королева, ты любила меня! Почему же ты отказываешься от этого сегодня?
— Потому что ты для меня незнакомец. Я не могу спать с человеком, которого не знаю. Может быть, мне было слишком стыдно, может быть, я разочаровалась слишком сильно, потому и забыла все наутро, что
