Вот какие дела. Забыл поблагодарить тебя за посылку. Хариусы дошли прекрасно: рыба, надо сказать, чудесная. Сережку вообще не оторвать было от стола, когда мы лакомились твоим камчатским подарком.
Пишу тебе на Горький, как ты просил. Жму крепко руку, не забывай.
Твой
Пос. Шапки, Ленинградской обл. 12 июля 1933 года
Прошло уже, наверно, месяца четыре с тех пор, как я получила твое письмо, Зоя. Я тебе ответила тогда на него. Но твоих писем больше у меня нет. Получила ли ты мое? И как к нему отнеслась? Мне так важно тогда было знать твое отношение ко всему, о чем я писала. И сейчас очень важно. Но твоих писем я и не могла получить, даже если ты их и посылала. Ты ведь, конечно, ничего не знаешь, что со мной случилось. А мне и вспоминать тяжело. А может, ты каким-нибудь образом узнала и теперь побоишься со мной разговаривать?
Меня все это сильно мучает, и я все думала: написать тебе или не стоит? Брала бумагу, чернила, садилась за стол, а потом раздумывала. Откуда я знаю: вдруг ты и письма читать не станешь.
Ну и пусть. Мне, конечно, будет очень обидно, но я решила все же послать тебе это письмо. Будь что будет.
Я столько пережила за последнее время! Наверно, никто столько не пережил, как я. Мне кажется, что я заметно повзрослела и теперь уже не такая дура набитая, как раньше. У меня даже морщинки появились, только седых волос нет.
Не сердись, Зоенька, но я не буду подробно описывать, что случилось, — не могу вспоминать, страшно. Скажу только: на следующий день после того, как я отправила тебе последнее письмо, или через день, не помню, нас всех арестовали милиционеры. Не знаю, как тебе сказать, но я даже рада была, потому что кончились наконец мои мучения. А потом, когда нас привели в милицию и посадили в камеру с железной дверью, я вдруг как будто проснулась.
Чего я только не передумала за эти дни! Вспоминала мамочку, тебя. Как хорошо было тогда! Ходили в школу, только и забот было — не получить «неуд». Помнишь, мы с тобой вдвоем укатили в Детское Село? А как потом, вечером, попало нам обеим! Я чувствовала себя тогда разнесчастной, а сейчас мне кажется, что это был самый замечательный день в моей жизни.
Галку я ненавижу окончательно. И всех других. Только Козыря мне немножечко жалко. По-моему, он очень хороший, но несчастный. Его Семен Кондратьевич бьет. Я сама видела, как он его ударил несколько раз по лицу за то, что Козырь чего-то не сделал. Я тогда закричала и схватила за руку Семена Кондратьевича, а он и меня отбросил в сторону.
Потом я Козыря спросила, почему он ничего не делает, когда его бьют, я бы обязательно сдачи дала, хоть и девчонка. Знаешь, что он мне ответил? «Все равно я у него в руках, дерись не дерись — ничем делу не поможешь». Чудак, правда?
Ну а в общем я больше всего злилась на себя. Вот, думаю, посадят меня в тюрьму, так мне и надо, так и надо!! Не послушалась тебя, твоих папу и маму, Полину Никифоровну. Как могла я ей грубости говорить?! Она ведь хотела мне только добра.
Вызвал меня к себе начальник. Если бы ты знала, какой это человек, Зойка! Никогда не думала, что милиционеры такие бывают. И кто бы мог предполагать, что он станет моим отцом или дядей. Высокий такой, виски чуть поседевшие (ему уже лет 35), и всегда веселый. Как скажет: «Ну, барышня-сударышня, а с чем сегодня будем пить чай? С пряниками медовыми, галетами сушеными или с сахаром вприглядку, чтоб не тяжело было плясать вприсядку?» Да еще и физиономию такую состроит, что нельзя не засмеяться.
Кабинет у него небольшой, но очень уютный. Посадит он меня к себе за стол, сам чай наливает, рассказывает всякие истории и меня про все спрашивает. Кто у меня мама, где она, есть ли подруги и знакомые? Я сначала только молчала: Галка мне твердила, чтобы я ни слова о них… Да и сама знаю: своих продашь — потом жизни не будет.
Молчала, молчала, а потом стала все рассказывать. Я ведь не особенная трусиха. А Галку слушать больше не хотела: из-за того, что ее слушала, в беду и попала. Назло, думаю, про все скажу.
Так прошло семнадцать дней. А на восемнадцатый дядя Паша — так все зовут начальника — вызвал меня и говорит: «Сейчас поедешь ко мне домой погостить. Возражений нет?»
И, как в сказке, очутилась у него дома. Он жене, тете Симе, наверно, позвонил (сам он меня не провожал), потому что она меня приняла как хорошую знакомую. И в тот же день мы (тетя Сима, ее два сына и я) уехали в Шапки. Здесь я уже живу порядочно и по-настоящему отдыхаю. Стараюсь ни о чем не думать.
Если получу от тебя письмо, Зоенька, то буду так рада! Поцелуй за меня папу, маму, Ниночку и Василька. Тебя я тоже крепко целую.
Оренбург, 3 августа 1933 года
Ты знаешь, Маринка, твое письмо обрушилось на нас как гром с ясного неба. Я не верила, что это твое письмо. А когда прочитала его, хоть «ура» кричи! Как замечательно, что все обошлось!
Представляешь, получила от тебя то ужасное послание. Растерялась, не знаю, что делать, как тебе помочь. Выручил нас папа. Он тут же написал в Ленинград, в милицию, письмо (давно надо было, как мы не додумались до этого с самого начала!!) и просил, чтобы приняли самые срочные меры и спасли тебя. Как мы ждали ответа! И вдруг приходит бумажка, самая настоящая канцелярская отписка: ты арестована, и скоро будет суд.
Что у нас творилось, представить не можешь. Мы все молчали, как будто кто-то умер. Папа с мамой поругались. Второй раз из-за тебя, дуреха! Папа хотел срочно ехать в Ленинград, но его не отпустили.
И вдруг твое письмо. Знаешь, сколько радости оно нам принесло?! Папа сказал, что, может быть, это его заявление помогло. Он такой у меня смешной! Твой начальник и, как ты пишешь, твой отец или дядя, наверно, действительно замечательный человек. Как бы я хотела его увидеть!
Свои сомнения и угрызения совести оставь, пожалуйста. Я никогда о тебе плохо не подумаю, что бы ни случилось. Разве стали бы мы все о тебе беспокоиться, если бы знали, что ты скверная? Конечно, нет.
Ну, об этом довольно. Я сейчас бездельничаю, как и ты. У нас очень жарко, бывают дни, когда градусник показывает 33 градуса в тени. И ветры дуют. Они отравляют мое существование. Но уже появляются арбузы. Папа купил вчера один.
Вот и все наши оренбургские новости. Буду тебе писать обо всем, что окажется интересным.. И от тебя жду письма.
Твоя
Горький, 25 августа 1933 года
Друг мой дорогой! Сегодня прибыл в Горький и сразу — на почту. Спасибо тебе за письмо, которое, как ты знаешь, ждал я с большим нетерпением. Оно любопытно со всех точек зрения. Но об этом после.
Ты бы знал, Паша, какое блаженство я испытывал на пароходе. Как восхвалял себя в душе за мудрое решение проехать по Волге от Астрахани до Горького! Человек, в сущности, неприхотлив, журналист — втройне. Но даже я после всей этой тряски, лязганья зубами от холода, зуда от грязи и гнуса, вынужденной