Евгений Терновский:
«Нас всех касается смерть великого художника…»
Французский прозаик русского происхождения объясняет Андрею Лебедеву, как можно рисовать в прозе
Евгений Терновский // Atelier Gille Dacquin, Paris
Евгений Самойлович Терновский, он же Eugène Ternovsky, относится к редкой категории двуязычных писателей. Редкой, ибо мы часто склонны путать двуязычие бытовое и литературное, писателей типа Конрада и Набокова, из которых первые, будучи иностранного происхождения, не опубликовали, однако, ни строчки на своём родном языке, тогда как вторые, оставив вполне убедительный след в родной литературе, перешли на язык новой страны обитания.
Писатель-мистик и визионер рассказывает о преследованиях КГБ, о вынужденной эмиграции, опыте монашества и своих мечтах.
Родившийся в 1941 г. в Подмосковье, Терновский эмигрировал в 1974 г. и с 1975 г. живет в Париже. Автор книг, выходивших по-русски в зарубежных изданиях (
Писание по-французски не мешает ему и поныне присутствовать в русской литературе — повестями и очерками, выходящими в периодике, эмигрантской («Новый журнал», «Мосты») и метропольной (книга- интервью: Евгений Терновский — Андрей Лебедев. «Встречи на рю Данкерк».
Новый французский роман Е. Терновского «Встреча в изморось» (Rencontre dans la bruine. Calviac-en- Périgord: Éditions du Pierregord) вышел в марте 2010 года.
Его герой Пьер Крандиев, переводчик-синхронист, родился в 1946 году во Франции, в семье русских эмигрантов. Пьер — внук французского гравёра Мишеля Брютена, перебравшегося в Москву в конце XIX века и ставшего там Михаилом Ивановичем Крандиевым.
Фамилия Крандиев происходит от русифицированного французского выражения «Grands dieux!» («О великие боги!»), которое часто срывалось с уст патриарха этой отважной семьи. Пустив корни в России, Брютены-Крандиевы были вынуждены вернуться во Францию после Октябрьской революции.
Тем не менее дочери Михаила Ивановича — мать героя Полина и его тетушка Эмилия, — родившиеся и выросшие в Москве, а потому ощущавшие себя более русскими, чем французами, поддались на уговоры «Союза за возвращение на Родину» и в 1952 г., уже после смерти отца, вернулись в Россию.
Полину тут же отправили в лагерь, где она умерла, не увидев более сына. Эмилия заменила Пьеру мать; через четыре года ей удалось вновь вернуться во Францию, забрав с собой ребенка.
Казалось бы, уже эти трагические перипетии могли бы с лихвой составить содержание романа, однако, как любит повторять герой, «история на этом не заканчивается».
Основная часть «Встречи в изморось» посвящена поискам Крандиевым сведений о русском художнике-эмигранте Георгии (Жорже) Иннове, про трагическую смерть которого он случайно узнаёт из газет.
Уехав из России в 1920-е годы, тот быстро добивается известности в Париже, однако затем, после Второй мировой войны, обвиняемый в связях с советскими властями и профашистских симпатиях во время оккупации, вытолкнутый на обочину официальной художественной жизни, становится маргиналом, живет в нищете.
Любопытство, движимое Крандиевым, долгое время малопонятно ему самому, он лишь слабо улавливает некую связь этого человека со своей семьей…
— Читая ваши произведения, в которых исторический фон прописан весьма тщательно, любопытно наблюдать трансформацию реалий в предмет искусства. Начнем с фамилии героя: несмотря на её странность, она не полностью выдумана вами?
— В истории русской литературы конца XIX — начала ХХ веков фамилия Крандиевский была широко известна. Писательница Анастасия Романовна Крандиевская (1865–1938 гг., урождённая Тархова), создательница популистских повестей о страдальцах-шахтёрах или лирических интеллигентах-неудачниках, печаталась в крупных журналах той эпохи.
Её муж, Василий Афанасьевич Крандиевский, оставил о себе память как издатель брошюр и книг для народа. Их дочь, Наталья Васильевна Крандиевская, поэтесса, «надменнейшая из дев» (цитирую её строки), одна из жён А. Н. Толстого, обладала чарующей красотой. Её стихи ценили многие герольды символизма.
В начале 1960-х я несколько раз встречался с родственницей этой семьи, художницей Еленой Крандиевской. Именно она поведала мне затейливую историю своей русской фамилии французского происхождения.
Тем не менее между семейством Крандиевых моего романа и историческими Крандиевскими нет ни какой бы то ни было связи, ни родства. Эта фамилия привлекла меня по той причине, что она превосходно символизировала русско-французские скитания моих персонажей.
— Знатокам живописи первой русской эмиграции известен художник Пётр Вычегжанин, работавший под псевдонимом Пьер Ино. Кроме того, «ваш» Иннов является автором литературного произведения «Повесть о пустяках». Книга с таким названием была выпущена Юрием (Жоржем) Анненковым, ещё одним художником русской эмиграции. В биографии вашего героя распознаются и некоторые другие подробности биографии Анненкова. Насколько эти художники могут считаться прототипами Жоржа Иннова?
— Художник Пьер Ино (1909–1989) был приёмным сыном знаменитого художника Сергея Чехонина. Он оказался в Париже в 1918 году; насколько мне известно, в тридцатые годы Ино покинул Францию и поселился в США. О нем с большой похвалой отзывался Юрий Анненков.
К сожалению, мне неизвестна его живопись. Современные словари русского искусства обходят его молчанием; мне никогда не попадались его картины — ни на выставках, ни на аукционах. Никакого влияния на мою книгу он не оказал. Меня скорее привлекло его имя, которое заставило вспомнить знаменитую бутаду Нерваля, написавшего под своим портретом: «Je suis l’autre»1.
Я думаю, что под этой фразой подписались бы многие художники, читающие отзывы своих современников, похвальные или хулительные. Поскольку глубокое понимание артистического щедевра зачастую столь же редко, как и сам шедевр.
Хотя тень Юрия Анненкова и проносится иронически в этой книге, автор был далёк от намерения воссоздать его портрет. Я высоко ценю Анненкова не только как живописца, графика, но и как прозаика (по этой причине я позволил себе совершить невинный плагиат и приписать «Повесть о пустяках» своему героическому персонажу).
И всё же он не более чем вдохновитель образа Жоржа Иннова, но отнюдь не его прародитель, еще менее — прототип. Жизнь Юрия Анненкова ничем не напоминает существования прóклятого художника, каким является мой творец-мученик.
Анненков справедливо пользовался во французских художественных кругах репутацией талантливого
