обычными для итальянцев высокими потерями. 20 августа Петен сделал первый из обещанных жестов поддержки на десятимильном фронте под Верденом. Это была «ограниченная операция», показавшая значительные возможности подобной тактики, – французы взяли 10 тысяч пленных. В конце августа с немецкой точки зрения положение дел было отнюдь не радужным. Людендорф по этому поводу писал: «Дорого стоившие августовские сражения во Фландрии и под Верденом создали тяжелое положение войск на Западном фронте. Несмотря на железобетонные укрытия, они оказались почти бессильными перед огромной мощью вражеской артиллерии. На некоторых участках они не проявили той стойкости, на которую надеялись я и их командиры».
В это время Хейг произвел существенные перестановки. Не удовлетворенный тактикой Гоу, Хейг доверил общий контроль за ходом сражения Пламеру, признав совершенную им ранее ошибку в расстановке командования. Методы Пламера были схожи с методами Петена: он предпочитал постепенный и продуманный захват заранее намеченных объектов. Разница была в том, что он также считал, что эти действия нужно повторять так часто, как это возможно, чтобы противник не мог устоять долго. Но обдумывание похищало время: чтобы закончить приготовления, Пламер потребовал три недели. Тем временем прошло все лето 1917 года.
Теперь начинался второй период кампании: малоизвестный, но интересный, полный больших надежд и неутешительный по итогам. Он включал в себя три сражения: у Менинских высот (20 сентября), при Полигон-Вуд (26 сентября) и при Броодсейнде (4 октября). Во всех этих операциях активную роль играли австралийские и новозеландские дивизии, став до конца войны острием британской армии. Составляющими плана Пламера были тщательное планирование, внимание к деталям, концентрация ударных сил на решающих участках. Это сработало блестяще. Следуя в 1000 ярдов за накатывающей огневой завесой, пехота двигалась вперед к обозначенным объектам, на которых она закреплялась на то время, когда артиллерия меняла позиции для дальнейших действий. Немцы контратаковали – это было неизбежно, но теперь, в отличие от августовского наступления, они были расстреляны уже ожидавшей их британской артиллерией. Существенное улучшение погоды обеспечило 394 сигнала «Now Firing», полученные в этот день с аэропланов британской артиллерией. «Атака противника 20-го была успешной, – писал Людендорф, – что доказало преимущество нападения перед обороной».
26-го это действие было повторено. Генерал Бердвуд, командовавший австралийцами, сказал о британском огневом заграждении: «…это было безупречно, один взрыв поднимал плотную стену пыли». Вновь пехота рванулась вперед, и вновь захлебнулись немецкие контратаки. Теперь они были вынуждены пересмотреть свою тактику. «26-е, – говорил Людендорф, – как оказалось, стало днем тяжелой борьбы, каждый его момент мог принести нам тяжелые потери. Мы еще могли перенести потерю территории, но потери в наших войсках становились все больше». Вставал вопрос: возможно ли повторение подобного? Да, возможно, и это повторилось. 4 октября Броодсейнде стал кульминационным моментом всей кампании. На сей раз немцы попытались опередить противника своим крупным наступлением, но были остановлены огневым заграждением британцев. Как сказал Бердвуд, «были отброшены моими австралийцами после большого числа отдельных стычек». Один австралийский офицер говорил со слов раненых, возвращавшихся с фронта, что они «воочию наблюдали, как германские артиллерийские упряжки подвозили свои орудия». Генерал Монеш, командующий 3-й австралийской дивизией, записал: «В ближайшем будущем возможны крупные события…» Австралийская официальная история суммирует это: «Наблюдатель, глядя на ситуацию, какой она была в полдень 4 октября, мог спросить себя: «Последуют ли в течение ближайших двух недель еще три успешных удара?»
Ответ был очевиден для обеих сторон; официальная германская монография называет 4 октября «черным днем»: «Мы выдержали это только с огромными потерями», – говорил Людендорф. Но то, что произошло дальше, явилось для британцев огромным разочарованием: погода вновь испортилась. Снова дождь обрушился проливными ливнями. «Наш самый эффективный союзник», – назвал его принц Рупрехт. Земля стала «кашей из грязи». В этих ужасных условиях, едва поддающихся описанию словами, британцы вступили в последний и наихудший период кампании. Он был отмечен сражениями: при Пелькапелль (9 октября), Пасшандель-1 (12 октября) и Пасшандель-П (26 октября). Деревня Пасшандель, представлявшая собой «нечто» чуть больше кирпичного цвета пятна посреди залитой водой местности, была занята канадцами 6 ноября, а шесть дней спустя кампания закончилась. Ужасная цена последней стадии битвы иллюстрирована соответствующими числами в британской официальной истории: потери с 31 июля по 3 октября составили 138 787 человек, с 4 октября по 12 ноября – 106 ПО человек.
Единственным утешением для союзников был успех 23 октября еще одного ограниченного наступления Петена, на этот раз на Эне, принесшего 8 тысяч пленных. Но это было ничто по сравнению с крушением их главных надежд. За день до этого Петроградский Совет устранил Керенского. Троцкий декларировал немедленное заключение мира; совершилась большевистская революция. Через день после победы Петена Конрад предпринял последний бросок австрийской армии под Капоретто. Итальянцы в своем последнем наступлении на Изонцо потеряли 165 тысяч человек; солдаты были деморализованы. Австро-германское наступление началось блестяще, и до его окончания были захвачены 275 тысяч пленных и 2500 орудий. Капоретто был, подобно Горлице-Тарнову, одним из самых захватывающих успехов Первой мировой войны. Но видимость не всегда соответствует действительности: часто она вводит в заблуждение. Италия подошла к гибели, но не погибла. Во Фландрии достижения британцев были более основательными, чем блестящий триумф Конрада. Людендорф говорил: «Прошел октябрь, и с ним один из самых трудных месяцев войны. Мир… видел только Тернополь, Черновцы, Ригу, а позже Озель, Удино, Таглиоменто и Пьяве. Но никто не видел ни моего беспокойства, ни моего глубокого сочувствия страданиям наших войск на западе. Мои мысли были на востоке и в Италии, мое сердце было на Западном фронте. Урон в крупных действиях четвертого сражения во Фландрии был необычайно высок, нужно признать, что некоторые соединения больше не одерживали побед в оборонительных боях, как они делали это ранее».
Но цена согласованного подавления на ограниченном фронте теперь становилась невыносимой. То, что могли сделать Веллингтон и Блюхер за три дня в 1815 году, что делал Грант в кровавых 1864–1865 годах, теперь союзники сделали за три с половиной года только частично – ценой краха России, поражения Италии, упадка Франции. Могли ли британцы выдержать темп? Британская официальная история определяет их потери во Фландрии в 244 897 человек – это число было представлено ставкой главного командования Высшему военному совету в феврале 1918 года, когда потребовалось дальнейшее расширение британского фронта и выделение для британских дивизий части общего резерва с учетом их потерь. Немецкие потери могут быть приведены только как оценочные; они никогда точно не объявлялись. Но по всем признакам можно полагать, что они были равны потерям союзников в этом сражении, а возможно, превышали их. Но потери британцев, с учетом их апогея при Аррасе и Сомме, были огромными. Ллойд Джордж и его кабинет были потрясены ценой, уплаченной за узкую полоску грязи во Фландрии, не зная о том, как германские лидеры расценивают свои потери при ее обороне[20]. Глубокой раной Британии стало ухудшение взаимного понимания между правительством и Верховным командованием.
Снова возник вопрос: можно ли отыскать другие средства для достижения победы. Этот трагический год принес еще одну обманчивую иллюзию, которая на миг приподняла занавес в будущее, но затем опустила его вновь. 20 ноября на фронте 3-й британской армии под командованием генерала Джулиана Бинга, сражавшейся у Камбре, в 6 часов 20 минут утра, прикрывшись артиллерийской завесой из 1000 снарядов, совершенно внезапно и без всякой артиллерийской подготовки, волна из 378 танков под «зонтом» из 289 самолетов, возглавила атаку 8 дивизий на немецкую позицию, являвшуюся частью линии Гинденбурга. Генерал-майор Хью Эллес, командуя королевским танковым корпусом, информировал своих солдат: «Я сам намерен возглавить атаку на дивизии центра». Это намерение он выполнил, находясь в танке «хильда» модели «Марк-IV», на котором был укреплен самый большой флаг танкового корпуса, какой можно было достать. Это был достойный жест, поскольку считалось, что танковый корпус в этой атаке очень рисковал, причем не только своими машинами и жизнями своих офицеров и солдат, но и своим существованием. Если бы танки не смогли добиться успеха, то этот род механизированного оружия был бы надолго отставлен. Но танки не проиграли. Повсюду противник был захвачен врасплох и деморализован. Танки сокрушили немецкие проволочные заграждения, огромные фашины падали на их траншеи, помогая танкам преодолевать их; продвижение вглубь составило 3–4 мили на 6-мильном фронте, этот участок линии Гинденбурга был захвачен. Было взято 6 тысяч пленных и более 100 орудий. К 4 часам пополудни 20 ноября одно из самых удивительных сражений в истории было выиграно. Резервных танков не было, и экипажи,
