Со времен Юстиниана в Дарасе осталось не так уж много зданий. Город переходил к персам во время царствования преемника Юстиниана[50], потом снова менее чем полвека спустя, когда злодей Фока едва не привел империю к гибели, и еще два-три раза в последующее время. Раз или два город, находившийся в руках персов, выстоял осаду римлян. Тем не менее древние фортификационные сооружения были отлично спроектированы, и все военные архитекторы позднейших эпох использовали их в качестве модели.
Стена была каменная, около сорока футов в высоту и десяти в толщину. Щели бойниц и платформа в средней части стены позволяли защитникам со второго уровня стрелять по находящемуся снаружи противнику. Однако бойницы были недостаточно широки, чтобы Аргирос мог просунуть в них голову; в любом случае он хотел взглянуть на вид со стен сверху и поэтому взобрался по лестнице до конца. Преследователь задержался у основания стен и купил немного горячего нута.
Было чему позавидовать; от ходьбы в жару по Дарасу у магистра колотилось сердце. С другой стороны, сейчас его положение было выгоднее, потому что он был выше, чем могли распространяться запахи. Как говорил Леонтий, северный Дарас – зловонный район. Пахло от перепуганных животных и их экскрементов на бойнях; пахло несвежей и кислой мочой с красилен; тем же самым, но с еще более острым душком дубильной коры – с дубилен; и от котлов, что кипели в каждой клееварне, распространялся смрад, которому не было названия. Если все это добавить к обычному для городов тяжелому запаху толпящихся немытых людей, получавшееся в результате зловоние просто било в нос. Легкий ветерок из-за Кордеса нес с собой запах навоза с полей за пределами города, что в сравнении с городским букетом казалось амброзией.
Аргирос шагал по стене и смотрел вниз на Дарас. Отсюда открывался самый широкий вид северной части города. Обыскивать улицу за улицей бессмысленно, ведь магистр не мог в точности сказать, что следовало искать.
Погруженный в размышления, он пару часов ходил взад-вперед по стене. Часовые на укреплениях перестали замечать его; внизу музыкант из гостиницы Шахина заскучал и заснул, присев к каменной кладке, его головной платок опустился и прикрыл лицо от солнца.
Магистр не знал, что привлекло его внимание к ослику, медленно бредущему по переулку рядом с погонщиком. Возможно, то, что его груз состоял из пары горшков клея и нескольких больших, почти прямоугольных вьюков. Аргирос нашел странным, что на одного осла погрузили товар для двух разных лавок. Агент определенно не мог представить, какой из продуктов клеевара мог быть упакован в эти аккуратные свертки. По размеру они как раз…
Аргирос бросился вниз по каменным ступеням мимо дремлющего соглядатая. Он понесся по улице, не придавая значения сердитым взглядам и возмущенным крикам в свой адрес, проталкиваясь мимо чертовски злобных скалящихся верблюдов и торговцев, которые попадались под ноги. На бегу он шептал молитвы, какие только мог вспомнить. Лишь бы найти место, где он видел того ишака.
Вот, где-то возле трехэтажного, беленного известью здания с узкими окнами, он был уверен в этом. Тут возникала другая трудность. Конечно, ослик, как бы медленно он ни плелся, за это время преодолел какое- то расстояние. Неистово обследуя один переулок за другим, Аргирос вспомнил парадокс Зенона об Ахиллесе и черепахе и задумался о том, сможет ли он догнать осла или нет.
Вот и ишак, уже на повороте на главную, протянувшуюся с севера на юг улицу Дараса, названную Средней по примеру константинопольской Месы[51]. Подражая позавчерашнему жесту Леонтия, Аргирос вытер пот со лба рукавом и постоял пару минут, чтобы выровнять дыхание. Он должен выглядеть непринужденно.
Проворным шагом он догнал погонщика осла.
– Простите, – начал он, – вы говорите по-гречески?
Мужчина развел руками.
– Немного.
– Ах, хорошо. Скажите, не пергаменты ли везет ваш ослик? – спросил Аргирос самым раскованным тоном, каким только мог.
Но внутренне он напрягся, как натянутый лук. Если ответ – да, то можно ожидать нападения прямо на месте.
Погонщик кивнул:
– Их. А что?
– Э-э… – На мгновение обычно свободный язык Аргироса будто онемел. – Можно мне купить один лист? Я забыл выписать квитанции нескольким моим съемщикам, а вот увидел вас с этими свертками и вспомнил.
Сколько из этого объяснения понял местный погонщик, неизвестно, но он хорошо знал слово «купить». После быстрого торга они остановились на половине серебряного милиаресия. Погонщик осла открыл один из свертков. Аргирос опять приготовился к бою, думая, что этот человек сам не знает, что везет, и что сейчас обнаружатся подрывные листовки.
Но пергамент, протянутый Аргиросу, был чист.
– Хорошо?
– М-м? О, да, прекрасно, спасибо, – рассеянно ответил агент.
Словно инспектор качества товаров, он прошелся рукой по уголкам кипы – а вдруг только первые несколько листов оставили чистыми, чтобы спрятать остальные? Но ни на одном листе ничего не было написано. Пришлось смириться.
– У вас тут отличный товар. Писать на такой бумаге – настоящее удовольствие.
– Спасибо, господин. – Погонщик убрал монету в карман и снова завязал сверток. – Пойдет не писцу, однако.
– Правда? – спросил магистр не очень заинтересованно. – А кому же?
Погонщик усмехнулся, как будто собираясь рассказать какую-то смешную историю, в которую слушатель не поверит.
– Аврааму, горшечнику, вот кому. Он клей хочет тоже.
