ж, он бы предпочел освободиться от этой грязи на лодыжках и между пальцами ног.
— По крайней мере, на некоторое время мы можем предоставить здешних дикарей самим себе, — промолвил Вар. — Кажется, мы положили неплохое начало.
Он хихикнул, и этот звук получился похожим на кудахтанье.
— Во всяком случае, хочется верить, что именно так это будет выглядеть в глазах Августа.
Сам Август, ясное дело, никогда не покажется в Германии. Но его воля все равно будет выполнена.
VI
Арминий знал, что в Римской империи отдельные дома с участками земли, как правило, объединяют в деревни или города. Германцы селились не так кучно. В лесах можно было наткнуться и на одинокие усадьбы, и на хутора из трех-четырех хозяйств, принадлежащих, как правило, родственникам. У германцев, конечно, имелись и деревни, совсем небольшие по римским меркам.
Арминий впервые увидел настоящий город, лишь поступив на римскую службу.
Он понимал, что города дают людям определенные удобства. Например, принеся в город новости, можно было огласить их всего один раз на рыночной площади — и о них узнавали все горожане. А поскольку окрестные земледельцы являлись в город, чтобы продать плоды своего труда, очень скоро вести разносились по всей округе.
Города были… действенными. В латинском языке существовало такое слово, в отличие от языка германцев. Римские армии тоже были действенными, и Арминию хотелось, чтобы его народ усвоил, что такое «действенный», потому что это понятие было своеобразным оружием, таким же как клинок меча.
Однако Арминий жил совсем в другом мире. Если ему нужно было распространить вести, он не мог просто посетить несколько городов: ему приходилось разъезжать по усадьбам, убеждать мелких вождей и хозяев, чтобы те в свою очередь донесли мысли Арминия до своих людей. Правда, он быстро убедился, что настроить и вождей, и простых общинников против римлян совсем несложно. Для этого требовалось лишь спросить у хозяина, являлись ли к нему прошлой осенью римляне за налогами, а после утвердительного ответа (как правило, сопровождавшегося руганью) задать еще один вопрос:
— А хочешь ты платить им налоги и в будущем году?
Обычно после этого раздавались возгласы ужаса или ярости, чаще — ярости и ужаса одновременно.
— Им повезло, что они забрали у меня скот, просто потому, что застали меня врасплох. Но пусть меня утащат под землю, если им удастся проделать это снова! — такое ему говорили много раз, причем почти одинаковыми словами.
— Но они собираются явиться снова, — утверждал Арминий, ничуть не кривя душой. — И они попытаются убить тебя, если ты не позволишь себя ограбить. Что, по-твоему, стоит предпринять?
На это люди не всегда отвечали одинаково. Многие не верили Арминию или не хотели верить — понятие ежегодной уплаты налогов находилось за пределами разумения германцев так же, как и понятие «действенный». Но Арминий, в отличие от прочих, прекрасно сознавал свою правоту, ибо видел в Паннонии, как собирают налоги. Римляне являлись за налогами ежегодно и ради того, чтобы их собрать, готовы были на все.
Однако Арминий убеждал собеседников, затрагивая в них и другие струнки помимо естественной жадности.
— Когда римляне повадились так же грабить паннонцев, те взялись за оружие и воюют по сей день, — говорил Арминий каждому, кто соглашался его слушать. — А мы? Или паннонцы сильнее нас?
— Нет! — возмущались его собеседники.
Германцы были убеждены, что они — самый сильный народ в мире.
Арминий кивал и соглашался.
— Ты прав. Я сражался с паннонцами. Они довольно сильны, но не сильнее нас. Так, может, они смелее?
— Нет!
Подобный вопрос был оскорблением для любого германца. Этот народ гордился своей отвагой.
И Арминий снова кивал.
— Верно — они не смелее нас. Они, конечно, отважны, спору нет. Но не храбрее нас. Но если им хватает отваги, чтобы воевать с римлянами, почему бы нам не сделать то же самое?
Почти никто из германцев, с которых римляне взяли налоги (а по сути — ограбили), не находил убедительных доводов против войны с Римом. Семена падали на взрыхленную почву, и скоро Арминий начал думать, что куда труднее будет сдержать своих соплеменников, а не повести их вперед. Германцы воспылали желанием немедленно отправиться в поход к Рейну и сжечь все римские укрепления на этом берегу реки.
Унимать излишнее рвение Арминию, как ни странно, помогли вожди, державшие сторону римлян, — такие, как Сегест. Их было не так уж много, но, несмотря на свою малочисленность, они все же обладали влиянием. Римляне завладевали землями не только силой оружия, но и благодаря умению склонять на свою сторону местных лидеров. К таким вождям и к их дружинникам простой народ продолжал прислушиваться.
Многие из них говорили германцам, что Арминий глуп, и до поры до времени он не спорил. Время покажет, кто глуп, а кто умен. А пока пусть лучше люди гадают, кто из вождей прав, чем хватаются за копья.
Арминия забавляло, что его противники, сами того не ведая, помогают ему осуществлять его планы. «Ирония» — это понятие он тоже усвоил от врагов.
И у него имелись доводы, которым сочувствующие римлянам вожди ничего не могли противопоставить. Он ссылался на собственный опыт сражений в Паннонии, напоминая, что служил у римлян, воевал с ними бок о бок и изучил все их уловки. Римляне, утверждал Арминий, всегда действуют одинаково. Если кому-то мало его рассказов про Паннонию, пусть такой человек расспросит людей постарше, и те расскажут, что происходило в Галлии одно поколение назад. А что творится в Галлии сейчас, все и так видят. Тамошний народ попал в рабство к римлянам.
Один седобородый старец попытался заметить, что это всего лишь галлы, которых они, германцы, всегда били. Дескать, куда им до нас!
Но Арминий тут же нашел ответ:
— Ну, тогда плати налоги и дальше. Глядишь, лет через пятьдесят какой-нибудь римский хозяин скажет про своих рабов: «Так это всего лишь германцы. Куда им до нас!»
Люди кивнули, поняв суть высказывания, а старец закусил губу, но спорить не стал. Всякий, кто вступал в спор с Арминием, скоро начинал об этом жалеть.
Когда курьер доставил письмо от Августа, Вар был пьян. Летом даже в этом забытом богами краю становилось достаточно тепло, чтобы можно было, как подобает культурному человеку, разбавлять вино водой. Но зимы здесь стояли такие, что волей-неволей приходилось не только кутаться, но и согреваться изнутри. Поначалу Вар считал эту привычку варварской, но потом попробовал, приохотился, и стал почти так же поклоняться неразбавленному вину, как евреи — своему Яхве.
Слуга поднес гонцу императора чашу чистого вина, и тот со словами:
— Весьма обязан! — осушил ее, не моргнув глазом.
Сразу было видно, что он прослужил на севере не одну зиму и к крепкому вину ему не привыкать.
Вар отпустил гонца, послав его подкрепиться.
— Что пишет Август, господин? — спросил Аристокл.
— Пока не знаю, — ответил Вар.
Он не был уверен, что очень хочет это узнать. Но ногтем большого пальца уже невольно подцепил и отлепил восковую печать, скреплявшую папирусный свиток. Чтобы прочесть послание, Вару пришлось
