Верни мне мои легионы!

признающийся в том, в чем не хочет признаваться. — Но такой способ обязательно должен быть.

— С чего ты взял? — безжалостно спросил Зигимер. — Тебе хочется, чтобы римляне совершили глупость, но ты потратил уйму времени, объясняя мне, насколько они умны. Умные люди потому и умны, что почти не делают глупостей.

— Почти!

Арминий ухватился за это слово, как утопающий хватается за соломинку.

— Это не значит, что они лишены недостатков. Вовсе нет! Никто не может быть все время ловок и умен.

— Никто, — согласился отец.

Но, произнося эти слова, он смотрел не на римлян, строивших укрепленный лагерь прямо в центре Германии. Нет, он в упор глядел на Арминия.

Щеки и уши молодого человека запылали.

— Мы можем их победить, — упрямо повторил Арминий. — Мы обязаны их победить. Если мы позволим им продолжать в том же духе и дальше, они превратят нас в рабов.

Он выдвинул подбородок, бросая вызов Зигимеру, римлянам, всему и вся, что посмеет противостоять его воле.

— Ну, давай! — обратился он к отцу. — Скажи мне, что я не прав.

Зигимер вздохнул, на сей раз глядя на римских воинов, которые рубили, пилили, копали, возводили. Потом снова вздохнул. На лице его отражалось много противоречивых чувств, но радости среди этих чувств не было.

— Если мы попытаемся выступить против них и потерпим неудачу, Германия никогда не скинет цепи рабства, — наконец сказал он.

— Это правда. Но если мы не выступим, она обязательно будет их носить, — возразил Арминий. — Единственная возможность избавить ее от цепей — это подняться и победить. Тогда наша земля будет свободна! Свободна навсегда!

Зигимер снова уставился на римлян и на сей раз не сказал ни слова.

Квинтилию Вару не нравилось сидеть за обедом вместо того, чтобы возлежать, но здесь, в Минденуме, даже стул со спинкой считался предметом роскоши. При виде настоящего пиршественного ложа, тем более при виде нескольких лож, грубые, лишенные утонченности солдафоны принялись бы ворчать. С одной стороны, можно было пренебречь мнением невежд, но с другой — Вар должен был поддерживать с командирами хорошие отношения. И не только потому, что эти люди выполняли его приказы. Просто ему здесь не с кем было общаться на равных, кроме как с военными. Если бы он испортил отношения с воинами, его собеседниками остались бы одни рабы. В захолустье с ограниченным кругом общения не приходится быть очень разборчивым.

Под бдительным, озабоченным взглядом главного повара два кухонных раба — здоровенных, нескладных германца, прислуживавших в трапезной, — внесли в шатер и поставили на стол огромное блюдо с крышкой. Один из рабов, обмотав руку тряпицей, приподнял крышку, и аппетитный аромат вызвал у Вара, да и не только у него, восторженные возгласы. Некоторые даже захлопали в ладоши. Конечно, в данном случае аплодисменты были неуместны, но можно ли требовать от вояк хороших манер?

— Предлагаю вниманию достойного наместника и гостей кабана, зажаренного с лесными грибами, с гарниром из капусты и репы.

— Такое никогда не надо есть, — заявил Люций Эггий.

Вар сперва решил, что префект неудачно выразился, но потом до наместника дошла игра слов — «не надоест», а «не надо есть». Вар посмотрел на Люция Эггия с большим интересом. Хотелось бы знать, получился ли каламбур случайно, или командир владеет словами лучше, чем могло бы показаться?

Но Вар решил, что сейчас не время ломать над этим голову. Лучше воспользоваться тем, что за столом он самый старший по чину и, стало быть, ему положен самый лакомый кусок. Вар воспользовался своим правом, подхватив с блюда дымящийся кусок свинины, щедро сочившийся жиром. У него потекли слюнки.

Вкус у блюда оказался таким же отменным, как вид и запах. Лучшей похвалы Вару на ум просто не пришло. Жуя, он с улыбкой кивнул повару. Достойный мастер своего дела в благодарность отвесил поклон.

Следующим по чину выбирал мясо начальник конницы Вала Нумоний, отхвативший кусок даже побольше и пожирнее, чем его начальник.

— Хорошо, — пробормотал Нумоний с набитым ртом. — Замечательно!

Повар просиял.

Римские командиры угощались один за другим в порядке старшинства. Один из них, взяв порцию левой рукой, извинился.

— Прошу прощения, друзья.

— Да разве мы не знаем тебя, Синистр,[7] — отозвался Вар.

Этот человек получил такое прозвище неспроста: он действительно владел левой рукой лучше, чем правой, а правая у него обычно выполняла ту же роль, какую у большинства людей играет левая. Левши встречались в легионах нечасто, но все же встречались — Вар знавал еще нескольких. По обычаю, они извинялись за то, что едят не той рукой, какой все.

Грибы были не похожи и на итальянские, и на те, которые Вар ел в Сирии.

«Не лучше, — подумал наместник, — но и не хуже».

— Ты ведь давал попробовать это кушанье животным, прежде чем предложить нам, верно?

— О да, господин! — ответил повар так быстро, что легионеры рассмеялись.

— И то хорошо, — сухо заметил Люций Эггий.

Римские командиры снова рассмеялись. Засмеялся и Квинтилий Вар. Грибы ему понравились, но он знал, что в выборе грибов очень легко совершить ошибку. Причем такая ошибка, скорее всего, окажется последней в твоей жизни.

Один из офицеров поднял чашу.

— Выпьем за то, чтобы прижать Германию к ногтю раз и навсегда!

Вар охотно поддержал тост, остальные с готовностью последовали его примеру, но даже сквозь звон чаш и возгласы донесся чей-то голос:

— А я больше всего хотел оставить Германию позади!

Наместник огляделся по сторонам, пытаясь понять, кто это сказал, — но напрасно. Голос он не узнал, по выражениям лиц тоже не смог распознать говорившего. Да и зачем его искать? Разве можно сердиться на человека, высказавшего то, что на уме у всех, включая самого командующего? Вар тоже больше всего желал вернуться в Галлию, а оттуда — хоть в Италию, хоть куда угодно, лишь бы не оставаться здесь.

Но его желания в данном случае в расчет не шли. Придется остаться здесь и выполнять свой долг.

— Клянусь богами, почтеннейшие, мы призовем эту провинцию к порядку! — возгласил Вар. — И если придется прибегнуть к плети, мы так и сделаем. Германцы должны знать, кто их настоящие господа.

— Слушайте! Слушайте! — громко поддержали его некоторые командиры.

Но нашлось немало таких, которые предпочли оставить слова Вара без внимания. Любопытно, что большинство сторонников Вара прибыли на север вместе с ним в прошлом году, тогда как скептики и молчуны преобладали среди имевших долгий опыт борьбы с германцами.

«Неужели новички слишком самонадеянны? Неужели я сам слишком самонадеян?» — задумался Вар.

А может, ветераны сурового рубежа устали и разочаровались из-за того, что все застыло на мертвой точке? Вар решил, что дело в последнем. В конце концов, с тех пор как он сюда прибыл, германцы вели себя довольно смирно, даже после того, как он начал приучать их платить налоги. А раз так, почему бы им не превратиться в настоящих подданных Римской империи, если наместник будет продолжать следовать намеченным путем? Не они первые, не они последние.

Кроме того, Вар не сомневался: Август не послал бы его сюда, будь задача невыполнимой. Уж кто-кто, а Август знал толк в подобных делах. А ветеранов можно понять. Усталость и нетерпение заставляют их