Лесть, выходящая за рамки разумного, да и вообще лицемерие, были неотъемлемой частью римского образа жизни. Но хотя в этом римляне и походили на собак, облизывавших друг другу задницы, не стоило забывать, что они — опасные собаки, с очень острыми зубами.
Впрочем, этот караульный никакой опасности не представлял: он охотно согласился позволить варварам предстать перед наместником и властно велел им следовать за собой.
Его тон чуть не заставил Арминия схватиться за меч, однако молодой германец взял себя в руки. Негоже, чтобы простой воин приказывал вождю, однако римляне убеждены, что каждый из них имеет право приказывать любому, не принадлежащему к их народу. Вот и это еще одно основание для того, чтобы не дать римлянам укрепиться в Германии.
Зигимер в отличие от сына не привык к бесцеремонной заносчивости римлян. У старика был такой вид, будто он готов прикончить легионера на месте, но Арминий, перехватив взгляд отца, слегка покачал головой.
Приподняв брови, отец молча, но красноречиво спросил: «Как ты можешь хотя бы на миг мириться с такими людьми?»
Арминий ответил едва заметным пожатием плеч. «А разве у меня есть выбор?»
Покамест выбора у него не было.
Воины у ворот приветствовали их довольно вежливо.
— Привет! — окликнул один из них. — Снова пришел повидаться с наместником?
— Верно, — ответил Арминий.
— А это кто с тобой? Твой отец? Вы с ним похожи.
— Да, это мой отец, — ответил Арминий на латыни.
Потом, перейдя на родную речь, спросил:
— Ты понимаешь, о чем они говорят, отец?
— Вполне сносно, — сказал Зигимер, тоже на германском.
Потом и он заговорил на латыни — медленно и не так правильно, как Арминий, — чтобы представиться часовому.
— Привет, Зигимер, — отозвался римлянин, который поздоровался с Арминием. — Добро пожаловать в Минденум.
— Премного благодарен, — ответил Зигимер — и Арминий подумал, что никогда в жизни не слышал от отца менее искренних слов.
Оказавшись в лагере, Зигимер начал с интересом озираться по сторонам.
— Ну и скучные люди эти римляне, — спустя некоторое время промолвил он. — Все у них расчерчено, всюду прямые линии! Неужели им нравится жить как зверям в клетках? Вот тоска!
— Мне тоже кажется, что так жить тоскливо. Но от этого есть толк, — отозвался Арминий. — Да, отец, и поосторожней со словами: некоторые из римлян немножко выучили наш язык.
— Ты вроде говорил, что они пытаются везде привить свою латынь, — заметил Зигимер.
— Верно, особенно командиры. Они считают, что учить наш язык (или любой другой язык, кроме греческого) ниже их достоинства, — ответил Арминий. — Но простые воины не столь высокомерны. Им приходится покидать лагерь, а когда проголодаешься или захочешь завести шашни с местной красоткой, нелишне выучить несколько слов на чужом языке. Поэтому в лагере нужно быть начеку.
— Коварные змеи! Как ты можешь доверять такому народу? — возмутился было Зигимер, но тут же сам ответил на свой вопрос: — Все очень просто — ты и не думаешь им доверять.
Арминий остановился перед большим шатром.
Глядя на это жилище, Зигимер спросил:
— Вот где, значит, поселился римский наместник?
— Да, отец, — улыбнулся Арминий, убедившись, что Зигимер может следить за своими словами, если постарается.
— Что ж, если кому-то охота все время жить под парусиной, дело хозяйское, — вынес суждение старик. — Но у меня такого желания нет.
«Да и кто в здравом уме захотел бы этого?»
Зигимер не произнес последних слов вслух, но движение его бровей говорило само за себя.
— В случае необходимости римляне могут выступить из лагеря хоть завтра, — сказал Арминий. — Когда я был в Паннонии, я видел, как они делают это по приказу в любое время дня и ночи. А на марше, представь себе, они каждый вечер разбивают укрепленный лагерь.
— По-моему, — проворчал Зигимер, — это напрасный труд. Охота им то и дело копать землю?
— Думаю, неохота. Но труд не совсем уж напрасный. Благодаря ему не так-то просто напасть на римлян на привале, — промолвил Арминий.
Отодвинув полог, он пропустил отца вперед. Внутри разделенного матерчатыми перегородками шатра они оказались в чем-то вроде передней, и дежуривший у входа смуглый раб кивнул Арминию. Со словами:
— Подожди здесь, — раб исчез в глубине шатра.
— Он приведет к нам Вара? — спросил Зигимер.
— Вряд ли. Скорее всего, он приведет к нам главного раба Вара, — ответил Арминий. — Таков уж у них обычай: тебя передают от одного раба к другому, пока ты наконец не доберешься до хозяина.
По этому поводу отец ничего не сказал, но выражение его лица было красноречивее всяких слов.
Конечно, приветствовать германцев вышел не Квинтилий Вар, а его доверенный раб Аристокл.
— Приветствую, Арминий, — сказал грек. — А кто этот… достойный муж? Неужто твой отец?
По заминке в его речи можно было догадаться, что он собирался спросить нечто вроде: «Кто этот старый дикарь?» Но, поскольку подобные слова так и не прозвучали, Арминий лишь ответил на вопрос:
— Да, мой отец. Отец, позволь представить тебе Аристокла, доверенного слугу римского наместника. Аристокл, это мой отец, его зовут Зигимер.
Аристокл ответил безупречным поклоном.
— Польщен возможностью познакомиться со столь достойным мужем. Твой сын, полноправный римский гражданин, выказал такую отвагу в борьбе с врагами Рима, что является подлинным украшением здешних лесов.
— Приятно познакомиться с тобой. Спасибо за добрые слова, — ответил Зигимер на своей вымученной латыни. — Я пришел сюда с Арминием, чтобы познакомиться с римским наместником.
Всякий, кто знал Зигимера, понял бы, что это значит: «Зачем я попусту теряю время на болтовню с никчемным рабом?»
Арминию пришлось спрятать ухмылку.
Если Аристокл и прочел мысли Зигимера, он не подал виду. Да, римляне преуспели в искусстве скрывать свои чувства, но их рабы волей-неволей преуспели в этом еще больше.
— Конечно, — промолвил грек, — наместник будет рад знакомству с тобой, достойный Зигимер. Позволь мне сообщить ему о твоем прибытии. Кроме того, ты, конечно, желаешь выпить и освежиться с дороги?
Прежде чем Зигимер успел ответить согласием или отказом, Аристокл исчез за занавеской. Когда занавеска снова колыхнулась, из-за нее появился другой раб — он нес серебряный поднос с вином, хлебом и фруктами, засахаренными в меду. Как и все остальные рабы Вара, которых видел Арминий, этот малый не был германцем. Арминий знал, что римляне обращали в рабство его соплеменников, однако Вару хватало ума не раздражать влиятельных германцев сим неприятным фактом.
— В дни моей молодости, — проговорил Зигимер, — вино было редкостью, очень большой редкостью. Сейчас римских торговцев стало гораздо больше, поэтому и вина в Германии куда больше, чем в прежние времена.
— Вино — это благо, — поддержал его Арминий.
Всякий, услышавший бы их из-за матерчатой перегородки, не нашел бы в разговоре ничего подозрительного, но отец и сын обменялись понимающими, многозначительными взглядами.
Вино, может, и благо. Но сам Рим — все, что угодно, только не благо.
Из глубины шатра доносились голоса Квинтилия Вара и двух других римлян, и Арминий предположил, что наместник совещается со своими командирами. Насколько Арминий знал римлян, «совещание» могло