обменялся рукопожатиями с Зигимером и Арминием, и последний спросил:
— Что ты здесь делаешь?
Арминий знал — легионеры его слышат — и очень надеялся, что это осознает и Кариомер. Лишние слова, даже произнесенные на германском, могли обернуться большой бедой.
— Покинув Минденум, ты оставил Туснельду в тягости. Она ждет ребенка, — объявил Кариомер.
Зигимер широко улыбнулся, что случалось нечасто.
— Я стану дедушкой! — воскликнул он.
— Если на то будет воля богов, — промолвил Кариомер. — Роды обещают быть трудными. Повитуха беспокоится насчет Туснельды, говорит, у нее слишком узкие бедра. А сама Туснельда хочет лишь одного — поскорее увидеть тебя, Арминий.
— Отправляйся к жене, сынок, — заявил Зигимер. — Я останусь здесь и послужу римлянам не худшим проводником, чем ты. Может, и лучшим — я знал эту дорогу, когда ты еще не появился на свет.
Он говорил, как обычно, на родном языке. Если бы старый вождь ни с того ни с сего заговорил с сыном или любым другим германцем по-латыни, легионерам это могло бы показаться подозрительным. А некоторые из них могли понять, о чем идет речь, на каком бы языке ни велся разговор.
— Но ведь я обещал наместнику… — попытался возразить Арминий.
— Иди поговори с ним. И возьми с собой Кариомера — пусть скажет наместнику все, что только что сказал тебе. Вар разрешит тебе отправиться домой: он человек справедливый и понимающий.
Зигимер говорил с таким убежденным, серьезным видом, что Арминий не мог не восхититься отцом. Он и не думал, что тот способен на такую игру. Но открыто выразить свое восхищение Арминий не мог, ведь римляне ни в коем случае не должны были ничего заметить. Он лишь склонил голову со словами:
— Да, я обращусь к наместнику с просьбой. Идем, Кариомер.
Арминий ничуть не удивился, когда раб Аристокл приветствовал его словами:
— Должно быть, у входа в шатер стоит твой только что прибывший соплеменник?
В военном лагере, как и в германской деревне, любая новость распространяется со скоростью молнии.
— Именно так.
Арминий представил Кариомера и продолжал:
— Он привез мне новости из дома. Мы должны поговорить об этом с наместником.
— Сейчас узнаю, сможет ли он вас принять, — сказал греческий раб.
Кариомер встревожился, но Арминий взглядом успокоил его. Аристокл всегда произносил такие слова, главным образом для того, чтобы подчеркнуть собственную значимость. Но Арминий не сомневался — Вар примет его и Кариомера.
И верно, раб скоро вернулся и без лишних слов, жестом, пригласил их пройти в шатер.
Арминий сомневался, что облегченная ухмылка Кариомера покажется кому-то подозрительной. Всякий поймет: германец просто рад, что ему не пришлось долго топтаться снаружи в ожидании. Если бы Арминий не знал истинного положения вещей, он бы так и подумал.
— Стало быть, у твоей женщины уже изрядно округлился живот, а? — промолвил Квинтилий Вар после того, как Арминий представил ему Кариомера и пересказал новости.
— Именно, — подтвердил Арминий.
Римлянин и сам имел довольно округлый животик благодаря своему чревоугодию.
— Мой сородич говорит, что она беспокоится о своем здоровье. И повитуха тоже. Поэтому Туснельда хочет меня видеть. И я сам хотел бы с ней повидаться.
— Но кто же проведет нас по твоей хваленой дороге к Рейну? — осведомился Вар.
— Мой отец остается с тобой и с легионами, — ответил Арминий. — Он утверждает, что знает дорогу гораздо лучше меня.
Германец улыбнулся.
— Сам знаешь, каковы отцы даже взрослых сыновей.
Тут он совершил ошибку: Вар скривился и покачал головой.
— Увы, не на своем опыте. Мой отец… ушел из жизни, когда я был совсем юным.
Обращаясь скорее к себе самому, чем к Арминию, наместник добавил:
— Он всегда был верен своим идеалам, даже в разгар гражданской войны — и поплатился за это.
— Прошу прощения, я не знал! — воскликнул Арминий.
Кариомер пробормотал слова сочувствия.
— Спасибо вам обоим, вы очень добры, — промолвил Вар. — Можете отправляться. Если твоя, э-э, Туснельда родит сына, желаю тебе увидеть, как он вырастет и станет взрослым мужчиной.
— Теперь я твой должник, — промолвил Арминий.
Он отлично знал, как именно он отплатит Вару, и с нетерпением ждал этого момента. Арминий не испытывал к Вару личной ненависти. Он ненавидел наместника лишь потому, что тот был римлянином. Однако для германца, мечтавшего увидеть свою страну свободной, этого было более чем достаточно.
Вар написал что-то на листке папируса.
— Вот. Покажешь часовым, и они беспрепятственно тебя пропустят.
— Еще раз спасибо.
Если Арминий и ощущал нечто вроде стыда, он подавил его, загнав в тайники души.
Непрерывно кланяясь, германцы стали пятиться к выходу из шатра. Кариомер начал было что-то говорить на родном языке, но Арминий резко покачал головой, и, к его облегчению, друг понял и умолк. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь проныра-римлянин уловил неподобающие слова как раз тогда, когда все идет так гладко!
Арминий снова покачал головой. Если план, который он вынашивал так долго, провалится из-за подобного пустяка, он этого просто не переживет.
Хвала богам, такого не случилось.
Благодаря пропуску они с Кариомером беспрепятственно покинули лагерь. Как и обещал Вар, часовые и не подумали задерживать двух германцев, покидавших расположение войск.
— Наконец-то я снова на свободной земле! — с жаром воскликнул Кариомер.
На сей раз Арминий не стал укорять его за несдержанность: они находились уже за пределами слышимости, дальше чем в полете стрелы от лагеря легионеров.
— Скоро вся наша земля снова станет свободной, — заявил вождь. — Очень скоро!
Центр Германии.
Три легиона.
Никто не осмелился даже приблизиться к римлянам, не то что бросить им вызов. Любой, у кого хватило бы глупости на такое, погиб бы или быстрой и жестокой смертью, или медленной и еще более жестокой — в зависимости от настроения воинов. Да, все вроде бы так и обстояло… Но все три легиона вытянулись в длинную колонну, и это ни на миг не позволяло Эггию забыть о том, что колонна очень тонкая, а вокруг раскинулась огромная, враждебная страна.
Правда, страна выглядела чуть ли не опустевшей. Всякий раз, когда легионеры следовали мимо усадьбы или шли через селение, казалось, что там вообще нет воинов. Могло показаться даже, будто в усадьбах и деревнях вовсе никто не живет: варвары не горели желанием встречаться с римлянами и заводить с ними дружбу. Что ж, надо думать, если бы армия германцев маршировала через Италию, тамошние крестьяне тоже не спешили бы приветствовать чужеземцев. Земледельцы и воины чужеродны друг другу, как масло и вода.
То же самое относилось к Эггию и Квинтилию Вару.
Но, даже прекрасно это сознавая, префект лагеря явился к своему командующему на следующее утро после отбытия Арминия.
— Могу я поговорить с тобой, командир?
— По-моему, ты уже говоришь, — холодно ответил Вар.
— Хм… да…
Эггий замялся, чувствуя, что оправдываются его худшие опасения. И все-таки продолжал:
— Хочется верить: парень, посланный Сегестом, нес невесть что, когда говорил о готовности
