И Калд Кэлий выяснил — очень быстро, но все равно слишком поздно, — что развертываться римлянам все равно негде. По правую сторону от дороги лежала топь, где ноги вязли в липкой жиже. По левую сторону земля была потверже, но резко шла на подъем, к гребню холмистой гряды, откуда и прилетели копья. А теперь из-за гряды валили вопящие германцы.
Кэлий оказался среди немногих легионеров, еще не получивших ни царапины, но ему уже было ясно, что легионы разгромлены. Это увидел бы и слепой. Варвары намеревались прикончить каждого римлянина, который им попадется. Некоторые легионеры в поисках спасения, хлюпая, углублялись в болото. Возможно, Кэлий поступил бы так же, но сознавал, что это безнадежно. А раз так…
— Вперед! — крикнул он. — Эти сукины сыны дорого заплатят за наши шкуры!
Если германцы убьют его в бою, все закончится быстро. Именно это и требовалось Кэлию: не стать жертвой жестоких варварских забав, которые обязательно последуют за сражением.
Что-то твердое ударило его в висок. Камень? Древко копья? Клинок?
Этого Кэлий так и не узнал: ослепительная вспышка — и свет перед его глазами померк. Легионер рухнул в грязь, слабо дернулся и потерял сознание…
Квинтилий Вар обсуждал с Аристоклом по-гречески «Пир» Платона: это помогало убить время и отвлекало от созерцания унылого, нагонявшего тоску германского пейзажа.
— Интересно, как выглядела бы постановка «Пира» на сцене? — спросил Вар.
— Но ведь это не пьеса! — Аристокл, похоже, был потрясен. — Это диалог!
Грек надулся и ощетинился: в его представлении всему имелось свое место, и любые покушения на устоявшийся порядок возмущали его.
— Но это могло бы стать пьесой, — настаивал Вар. — Образы Аристофана и Алкивиада — просто готовые роли, не говоря уж о самом Сократе. Можно было бы…
Неожиданно он осекся и перешел на латынь.
— Во имя богов, что там такое?
Аристокл смертельно побледнел.
— Ничего хорошего, — ответил он.
Вар молча кивнул. Они ехали прямо перед обозом, посреди длинной, растянувшейся по узкой дороге колонны римлян. И тут впереди, от головы колонны, донеслись крики, вопли и завывания. Такие звуки можно услышать на бойне, на чудовищно громадной бойне.
Вар не желал поверить в случившееся еще минут пять, а то и десять, пока к нему не подбежал окровавленный легионер с отчаянным криком:
— Нам конец!
— В чем дело? — грозно вопросил Вар.
Он боялся, что уже знает ответ, но до последнего цеплялся за неведение. Порой, особенно если речь идет об измене, правда ранит слишком больно, и человек невольно оттягивает миг, когда придется ее принять.
Но раненый римлянин не оставил наместнику надежды.
— Германцы! — выкрикнул он. — Там миллион германцев, командир. Они истребляют нас!
— Нет, — прошептал Квинтилий Вар. — Не может быть.
Но он слишком хорошо знал: это могло быть. И если варвары атаковали легионеров… Если это произошло, значит, Арминий — изменник и его измена будет стоить римлянам огромных жертв.
— Что нам делать, господин? — спросил раб.
Вар не сразу нашелся с ответом. Столько людей — и германец Сегест, и грек Аристокл, и римлянин Люций Эггий предупреждали его о том, что Арминию нельзя доверять! Но он их не слушал, вообразив себя мудрее и проницательнее, чем все они, вместе взятые. И все же они были правы. А он не прав. И из-за его неправоты, из-за того, что он верил человеку, которому верить не следовало, три римских легиона оказались в смертельной опасности.
Вряд ли еще какое-нибудь предательство со времен бегства Елены Троянской оборачивалось такой резней. Причем между Варом и Менелаем имелось существенное различие. Что бы там ни думали некоторые, наместник не состоял с Арминием в интимных отношениях, даже в мыслях этого не имел.
— Что нам делать?
На сей раз раненый воин и грек задали вопрос в один голос — настойчиво, отчаянно.
«Трагический хор», — подумал Вар, хотя предпочел бы обойтись без подобных мыслей.
Он помедлил, прислушиваясь к шуму, раздававшемуся впереди: ничего хорошего этот шум не сулил. Без сомнения, раненый воин говорил правду. Да и с чего бы ему являться с такими безумными выдумками? Вар сам понимал: его сомнения — лишь попытка уцепиться за соломинку.
Но сейчас не время было сокрушаться, следовало действовать.
— Мы должны дать им бой, — сказал Вар и показал на легионера, доставившего роковое известие. — Передай голове колонны приказ развернуться, сформировать боевой строй и задать варварам жару. Скажи воинам, пусть помнят, что они римляне. Мы победим!
Раненый подбоченился, прямо как Клавдия Пульхра, когда Вар говорил то, что она считала явной глупостью.
— Командир, они
Вар сразу понял и то, что это чистая правда, и то, что виноват в случившемся он сам. Он позволил Арминию морочить себе голову, а коварный дикарь тем временем мутил воду по всей Германии и готовил западню. Возможно, Арминий задумал все с самого начала; возможно, он и на римскую службу поступил, чтобы обучиться римским способам ведения войны и обратить полученные знания против самих римлян.
— Господин…
Если сейчас в голосе Аристокла не звучало отчаяние, то Квинтилий Вар вообще не знал, что такое отчаяние. Раненый переминался с ноги на ногу, словно мог вот-вот обмочиться.
Вар дивился лишь тому, что больше не испытывает страха. Возможно, потому, что самое худшее уже случилось и изменить он ничего не мог. Если пред тобой остается единственный выбор — какой смертью умереть, чего тут бояться?
Он извлек из ножен меч.
— Итак, мои дорогие, — промолвил наместник, — мы должны драться. Если не удастся сформировать строй, будем сражаться каждый сам по себе.
Тут его посетила еще одна мысль.
— О… Аристокл!
— Да, господин?
— Прошу, держись возле меня. Если дело обернется совсем плохо…
Даже сейчас Вар не позволил себе сказать: «Когда дело обернется совсем плохо».
— …Я не желаю, чтобы дикари взяли меня живьем, и хочу, чтобы рукоять меча держала дружеская рука… Надеюсь, ты будешь так добр.
Грек сглотнул. Разумеется, он понял, что имеет в виду Вар, хотя, судя по выражению лица Аристокла, очень бы хотел не понять. Облизав губы, раб сказал:
— Если нужно, я об этом позабочусь. Но, надеюсь, потом кто-нибудь сделает то же самое для меня.
— Думаю, ты сможешь кого-нибудь найти, — сухо промолвил Вар.
Вала Нумоний обернулся: только мертвец мог не услышать внезапно раздавшийся страшный шум.
— Во имя богов! — вскричал один из младших кавалерийских командиров. — Что за безумие там творится?
Хотя начальник конницы очень боялся, что знает ответ, признаваться в этом вслух ему не хотелось. Заговоришь о беде — накличешь ее, а не заговоришь — глядишь, все обойдется. Может, это просто предрассудок, а может, нет. Стоит ли испытывать судьбу?
