кузнец. — Этот человек, по словам капитана Тревиранаса, прославился растлением девушек, хотя я раньше не мог подумать, что его взгляд остановится на слишком юной девочке, такой как она. А теперь, кто знает? Если кто-нибудь уже провалился в болото, и ему там понравилось, захочет ли он вылезать из трясины?
Конан не разбирался в таких тонкостях. Он весьма смутно представлял, что значит «растление». Для него было важно только, как Стеркус смотрел на Тарлу и что ей говорил. Ему решительно не нравилось ни то ни другое.
— Ты считаешь, что после вашего разговора Баларг велит ей держаться подальше от аквилонца? — спросил он.
— Я надеюсь на это, — ответил Мордек. — Будь она моя дочь, я бы так поступил. Однако Баларг свободен в своем выборе, как любой из нас. Хотя, какая там свобода под ярмом Нумедидеса! В общем, пусть сам выбирает. Главное, чтобы он узнал правду.
Кузнец взглянул на нож, лежащий на раме точильного станка. Лезвию все еще требовалась дальнейшая заточка. Он вздохнул, и вышел на улицу, направляясь к жилищу ткача.
Мордек возвратился довольно скоро, но Конану его отсутствие показалось вечностью.
— Ну что? Все в порядке? — спросил юноша с нетерпением.
— Он уверял, что сделает все, что в его силах, — пожал плечами кузнец. — Правда, я так и не понял, что он имел в виду. Да и думаю, Баларг сам не знает. Ткач не в состоянии сторожить Тарлу дни и ночи напролет. Есть еще работа, равно как и у всех в Датхиле.
Если бы от Конана хоть что-то зависело, то он заставил бы Баларга завернуть Тарлу в одеяла и спрятать подальше в кладовой. Чтобы глаза Стеркуса никогда бы не смогли увидеть ее снова. А как же он сам? Тогда девушка будет скрыта и от его глаз. В туманной, вечно сумрачной Киммерии солнце редко баловало своим сиянием, и юноша дорожил каждым лучом света. Для него возможность видеть Тарлу, было сродни такому лучу, льющемуся с чистого неба.
Мордек положил ему на плечо свою тяжелую ладонь.
— Не стоит беспокоиться раньше времени, — сказал кузнец. Может, завтра Стеркус подыщет себе девчонку в другой деревне, или даже утешиться какой-нибудь аквилонской шлюхой, и больше не заглянет к нам.
— Если он тронет Тарлу, то я убью его своими руками, — с отчаянием в голосе пообещал Конан.
— Если он притронется к Тарле, то каждый мужчина в Датхиле захочет его смерти, — сказал Мордек. — А если ты увидишь, что он прислал кого-то еще за твоей подружкой, то, как поступишь?
— Кто бы это ни был, ему конец, — сказал юноша.
Всякий раз, когда Конан ходил в лес на охоту и стрелял из лука, он представлял, как стрела вонзается в холеное, с аккуратной бородкой лицо Стеркуса. Видение воображаемого отверстия между темных глаз аквилонца, заставляло целиться его особо тщательно.
Птицы щебетали на ветвях хвойных деревьев. Повсюду на ветках, Конан мазал специальным клеем. Конечно, он надеялся на жирных рябчиков, но если попадется что-нибудь еще, то и этому будет рад. Пища всегда остается пищей. Юноша подходил к охоте с прагматизмом варвара и без излишней жалости.
Он не наведывался к ферме Мелсера с тех пор, как Стеркус посетил Датхил. Конан, даже в глубине души, не хотел признавать, что стал испытывать что-то похожее на симпатию к гандеру. Сама мысль о возможной дружбе с любым из захватчиков была отвратительна ему. И визит Стеркуса в деревню только подчеркнул, что между теми, кто незвано пришел в Киммерию и теми, кто живет здесь испокон веков, никогда не сложатся теплые отношения. Может, у себя на родине Мелсер и считался хорошим человеком и надежным товарищем. Только на земле Конана он стал вором и мародером.
Молодой варвар шел через лес, чуть в стороне от звериной тропы, когда услышал треск сучьев где-то позади. Он достал стрелу и приготовился стрелять. Кто там может шуметь? Обычно, олени отличались осторожностью и не объявляли о своем присутствии.
Прислушавшись, он понял, что это никакие не олени. Также это не был один из соплеменников Конана. Киммериец не станет лезть сквозь чащу напролом. Сын кузнеца недобро усмехнулся. Что может быть лучше, чем слежка за аквилонцем, забредшим в лес. Конан подумал, что врага можно и пристрелить. Правда, отец запретил ему это делать. И поступил мудро, поскольку тогда Датхил дорого заплатит за убийство.
Скоро, среди деревьев показалась фигура человека. Конан узнал в ротозеи, гандера по имени Хондрен. Губы юноши презрительно скривились. Ему всегда не нравился этот грузный, приземистый человек. Солдат был груб и сыпал проклятия всякий раз, когда заходил в Датхил. Он ругался и отвешивал подзатыльники всем мальчишкам, не успевшим вовремя уступить ему дорогу. Правда, он никогда не поднимал руку на Конана, но и тот, в свою очередь, не попадался на его пути. Проучить гандера было бы удовольствием.
Продираясь через чащу, Хондрен выискивал какую-нибудь дичь, но ничего не находил. Да и что он мог найти, если возвещал о своем появление громче армейского барабана, в отличие от киммерийца, который следовал за ним бесшумно, как тень.
В течение часа Конан прилагал все усилия, чтобы не засмеяться вслух над неловким гандером. Он имел возможность пристрелить его сотню раз, а Хондрен бы так и не узнал, кто и за что убил его. Юноша с трудом себя сдерживал, постоянно вспоминая про жестокое наказание для всей деревни, если что-нибудь случится с этим несчастным увальнем.
Хондрен ругался все громче и более грязно, сетуя на отсутствие везения. То, что это являлось следствием его собственного ротозейства, даже не приходило ему на ум. Конану надоело постоянно красться за ним, и он перестал скрываться. Молодой варвар гадал, сколько времени понадобится Хондрену, чтобы заметить его. Однако гандеру требовалось значительно больше, чем ожидал юноша.
Все же, в конце концов, до Хондрена дошло, что он в лесу не один.
— Эй! Кто — там? — грозно зарычал он. — Лучше выходи, собака, а то пожалеешь!
Конана разобрал смех.
— Что? Ничего не ловится? — спросил он на плохом аквилонском, появляясь из-за деревьев.
— Нет. Митра! Кругом ни души, вся дичь попряталась, — лицо Хондрена покраснело от ярости. — И я теперь знаю почему! Зловонный варвар поблизости отпугивает все зверье.
— Я никого не распугал, — Конан рассмеялся еще задорнее. — Я долго следовать за тобой. Ты распугать всех сам.
— Врешь! Ты лжец! — Хондрен отвесил юноше оплеуху, как привык поступать с ребятишками на улице Датхила.
Но они находились далеко от Датхила, и Конан давно не был маленьким мальчиком. Хотя в его ушах звенело от удара, однако это не могло его запугать. Гнев овладел молодым варваром. Он нанес ответный удар, вложив в него всю силу. Да не ладонью, а сжатым кулаком. Голова Хондрена откинулась назад. Кровь ручьем хлынула из разбитого носа. Гандер замигал, приходя в чувство. Зловещая улыбка расползалась на его лице.
— Ты заплатишь за это, свинья, — злорадно произнес он и бросился на Конана, сбивая юношу с ног.
Сын кузнеца сразу понял, что Хондрен не просто хочет наказать его за оскорбление. Гандер будет стремиться забрать его жизнь, и заберет, если не расстанется с собственной. Руки Хондрена жадно искали горло противника. Конан всеми силами прижимал подбородок к груди, чтобы избежать смертельного захвата.
Удар колена в живот, заставил солдата исторгнуть сдавленный хрип. Но Хондрен был все еще силен и главное, весил гораздо больше Конана, который еще не обладал теми мускулами и ростом, что в будущем приобретет без сомнения. Вес гандера угнетал нещадно, и киммерийцу казалось, что противник просто раздавит его своей массой, даже не добравшись до горла.
Слепо шаря рукой по земле, Конан нащупал увесистый камень. В приливе дикой ярости, он схватил его и обрушил на голову Хондрена. По телу врага пробежала дрожь, его руки ослабил хватку. С победным криком, Конан ударил снова и бил до тех пор, пока кровь из рваной раны не залила его всего, а череп гандера не раскололся. Пришелец с юга обмяк и перестал дергаться.
Удостоверившись, что Хондрен не дышит, Конан постоял немного, размышляя о содеянном. Если
