атаку, выставив рога.
— Что в них такого? А ты оглянись. — Ршава обвел комнату рукой. — Разве великое испытание жизни решается нам во благодать? По-моему, нет. Гражданская война рвет Видесс на куски. Из-за нее варвары перешли границу, рыскают там, где хотят, и творят все, что захотят. Можешь ли ты отрицать это?
— Только не здесь, клянусь Фаосом! — выдал кто-то из толпы заплетающимся от вина языком.
Трифон кивнул, поддакивая.
— Нет, не здесь. — Изящный поклон Ршавы был полон иронии. — И Поданд, разумеется, единственный великий и истинный центр жизни в империи Видесс. И хаморы уже кончили грабить и убивать…
Некоторые слушатели улыбнулись и приосанились, приняв его слова всерьез. Дураки, что с них взять! Ршава обратил внимание на тех, кто заворчал и забормотал. Они могли распознать в речи сарказм, и Трифон оказался одним из них.
— Куда это ты клонишь? — рявкнул он напряженным голосом.
— Видесс раздирает гражданская война, — повторил Ршава. — Скопенцана пала… и разрушена. Ликанд, недалеко на север отсюда, тоже мертвый город. Кто может сказать, сколько еще других городов было уничтожено? Вы сами знаете, что кочевники вовсю разоряют деревни и фермы. Каким станет урожай осенью? И будет ли вообще осенью урожай? Что вы станете есть, когда в кладовых не будет зерна? Своих собак и кошек? Друг друга? Разве великое искушение жизни решается вам во благодать?
Ответом ему стала тишина. Прелат коснулся самых глубоких и тайных страхов людей, собравшихся в буфетной. Даже буфетчик, крепкий мужчина с суровым и покрытым шрамами лицом, осенил себя святым символом Фоса. Он стал в этом далеко не одинок. Медленно, очень медленно Трифон вновь спросил:
— И что ты хочешь этим сказать?
— Я ничего конкретного не говорю. Но я задал вопрос, который, на мой взгляд, необходимо задать.
— Ты спрашиваешь, кто из богов сильнее: Фос или Скотос? — Трифон плюнул на утоптанный земляной пол.
Ршава тоже плюнул. Да, задача оказалась нелегкой. Он спросил:
— А тебе не кажется, что ныне этот вопрос следует задать?
Трифон, уже не улыбаясь и не радуясь, пронзил его яростным взглядом.
— Мне кажется, что задавать такой вопрос — ересь. Клянусь благим богом: по-моему, даже мысленно задать такой вопрос — уже ересь.
Люди по всей буфетной закивали.
— А тебе не кажется, что самое важное в доктрине то, что она должна быть истинной? — спросил Ршава.
— Я считаю, что наша святая и ортодоксальная вера истинна в том виде, в каком ее формулируют синоды уже множество лет, — ответил Трифон. — Станешь ли ты это отрицать? Если да, то это докажет, что ты не настоящий священник, а воистину еретик и заслуживаешь того, чего заслуживают еретики.
После этих слов люди снова закивали.
— Сколько видессиан уже убили друг друга? Сколько других кочевники искалечили, изнасиловали и убили? — вопросил Ршава. На его совести тоже было изнасилование и убийство, но об этом он промолчал. — Могло бы такое произойти, если бы наша святая доктрина была правильной? Если бы Фос заботился во благовремении, дабы разрешилось великое искушение жизни нам во благодать? Я тебя спрашиваю, святой отец. И всех вас тоже спрашиваю. Если он это делает, то откуда вы это знаете? Похоже, все доказательства указывают на противоположное.
— Не все доказательства. — Трифон подбоченился. Если Скотос — величайшая сила в этом мире, — он опять сплюнул, — то пусть он прямо сейчас поразит меня насмерть!
Когда Ршава точно знал, на кого нацелено его проклятие, ему не требовалось указывать на жертву. И говорить что-либо тоже не требовалось, когда проклятие словно само по себе возникало в голове. Он лишь взглянул на Трифона, и то на секунду.
Священник застонал. Глаза его закрылись, челюсть отвисла. Он рухнул. Служанка и еще какая-то женщина завизжали. Стоявший рядом с Трифоном мужчина опустился на колени и схватил его запястье, но вскоре выпустил. Рука бессильно упала.
— Он мертв, — сообщил мужчина с опасливым удивлением.
Вопли и крики испуга наполнили буфетную. Кто-то указал на Ршаву:
— Это ты виноват! Это ты сделал!
— Я? — Ршава пожал плечами. — Я лишь стоял рядом. Вы все видели, что я ничего не делал. Не прикасался к нему, не произносил заклинаний… Он бросил вызов и, возможно, получил на него ответ.
— Думаю, тебе лучше уйти отсюда, незнакомец, — медленно произнес буфетчик. — Не хочу, чтобы ты сам упал тут мертвый. Или еще кто-нибудь. Трифон был хорошим человеком. Нам его будет не хватать. Но вряд ли кому будет не хватать тебя, хоть чуточку. Так что лучше тебе уйти, пока еще можно.
— Я лишь задал несколько вопросов и попытался найти истину, — возразил Ршава. — Что же в этом плохого?
— Не знаю, и мне наплевать. — Буфетчик сунул руку под стойку и вытащил дубинку. — Я знаю лишь, что нам нравился Трифон, а теперь он мертв. А ты нам не нравишься. И чем дольше мы тебя видим, тем меньше ты нам нравишься.
— Подумайте о том, что вы увидели. И о том, что это значит. — Ршава положил на стойку серебряную монету. — Вот. Это за мой ужин.
— Нет, спасибо. — Буфетчик подтолкнул монету обратно — и не рукой, а тряпкой, чтобы не касаться ее. — Твой ужин за счет заведения.
— Тебе не нужны мои деньги? — изумился Ршава. Ему еще не попадались гостиницы, где с постояльца не пытались содрать как можно больше.
Буфетчик упрямо покачал головой:
— А вдруг она принесет неудачу? Заранее ведь не скажешь. — Он повернулся к молча глядящим на них посетителям: — Давайте, друзья. Надо вынести отсюда беднягу Трифона. А то вдруг какой-нибудь незнакомец войдет и увидит его?
— Один такой незнакомец уже вошел. — Высокий мужчина указал на Ршаву. — И вот что из этого получилось, будь он проклят.
Как и у большинства людей, проклятия мужчины были бесполезными и безвредными. Ршава знал, что его проклятия не такие. И еще он знал, что люди могут набраться храбрости и накинуться на него всей толпой. Если это произойдет, он всем покажет, на что способны его проклятия. Но прелат лишь сказал:
— Когда я заходил сюда, я не хотел неприятностей. И сейчас не хочу.
Ему позволили уйти. Позволили забрать обеих лошадей. Однако несколько человек шли за ним следом, пока он не выехал из Поданда.
— И никогда не возвращайся, — бросил ему кто-то вслед из ворот.
Ршава едва не проклял весь город. Это преподало бы жителям хороший урок, но они не будут в состоянии его оценить. И прелат сдержался. Если повезет, хотя бы некоторые из них сделают правильные выводы из безвременной смерти Трифона. И не только сделают, но и перескажут другим. Ршаве этого хотелось; в нем и в самом деле пробудился миссионер.
Зато он остался без места для ночлега. Ночь будет холодной — но прелат уже не так боялся мороза, как в тот день, когда бежал из погибающей Скопенцаны. Так или иначе, до утра он доживет.
И он справился. Он отыскал место, где сильный ветер повалил три дерева друг на друга, создав не только заслон от ветра, но и нечто вроде навеса. Ршава попытался разжечь огонь обычными средствами, но не смог. Тогда он использовал заклинание, высмотренное в гримуаре Кубаца. Заклинание предназначалось совсем для других целей. Но это не означало, что оно не сработает, поскольку огонь с его помощью прелат все-таки добыл.
Укрытие. Тепло. Он не был ортодоксом, добывая их, ну и что с того? Он ведь получил, что хотел. И он не был ортодоксом, когда постигал, как устроен мир, — но опять-таки что с того? «Зато я знаю то, что знаю», — подумал он, одиноко сидя в лесу.
