отвели в тыл, к повозкам лекарей. Один из них хромал, другой корчился и кричал.
Абивард передернулся:
— В последний раз я слышал такой крик, когда наш старый повар — как его звали, отец? — опрокинул на себя большой котел с супом и обварился насмерть. Я тогда был совсем маленьким. Динак рассказывала мне, что ее после этого много лет терзали кошмарные сны.
— Его звали Пишинах, и, твоя правда, кричал он самым жалостным образом. — Годарс приподнял шлем и утер лицо платком. Вид у него был обеспокоенный. Однако за нами по пятам идет куда больше кочевников, чем я предполагал.
— Но ведь мы этого и хотели — заставить их драться? Или нет? — озадаченно спросил Абивард.
— Вот-вот. — Отец невесело рассмеялся. — Как-то подозрительно получать от хаморов то, что хочешь получить, даже если мы их к этому вынуждаем.
— Но ты ведь только вчера предсказывал это, — возразил Абивард. — Что ж ты недоволен, когда твое предсказание сбывается?
— Оно сбывается не так, как я хотел. Я рассчитывал, что мы заставим хаморов биться, что они будут в отчаянии и страхе. Но их лучники вовсе не похожи на отчаявшихся людей. У них есть какой-то свой план. — Он пожал плечами, отчего его кольчуга лязгнула. — Но может статься, я просто вижу злых духов за каждым кустом и под каждым камнем.
— Разве наши ясновидцы не могут выведать, что у хаморов на уме? — спросил Яхиз. Годарс плюнул на землю:
— Ничего они не могут, твои ясновидцы. Если бы ты, малый, потерял колечко там, в нашей крепости, ясновидец помог бы тебе найти его. Но когда дело касается войны — нет. Во-первых, страсти людские ослабляют волшебство, поэтому, кстати, так редко срабатывают любовные зелья, а война — дело горячее.
Во-вторых, шаманы степняков прибегают к собственному волшебству, стараясь ослепить нас. А в- третьих, мы и сами по уши заняты тем, чтобы эти демонопоклонники не проведали, что на уме у нас. На войне работает железо, сынок, железо, а не волшебство.
— И это хорошо, — сказал Абивард. — Если бы войной занимались чародеи, то другим уже не удалось бы в ней поучаствовать.
— И ты считаешь, что это хорошо? — спросил Годарс. — Не уверен, не уверен.
— А зачем же ты тогда присоединился к дружине Царя Царей? — спросил его Абивард.
— По велению долга и Пероза, Царя Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, — ответил Годарс. — Уж не хочешь ли ты, чтобы я запятнал свою честь и честь нашего рода?
— Нет, клянусь Господом! — воскликнул Абивард. Хотя он и не стал продолжать спор, ему очень хотелось, чтобы отец в своих речах проявлял чуть больше восторга поводу предпринятого Перозом похода.
В авангарде армии Царя Царей рожки пронзительно протрубили сигнал, которого Абивард с нетерпением ждал со времени переправы через Дегирд:
«Неприятель впереди!» Макуранцы двигались боевым строем с самого начала атак степняков, но все же по их рядам прокатился возбужденный гул. Теперь уже не долго ждать — они покарают хаморов за блошиные укусы, которые те посмели нанести войску Царя Царей.
Абивард выехал на вершину небольшого холма. Сомневаться не приходилось вон они, кочевники, в половине фарсанга на север. Они выстроились в две группы: спереди относительно маленькая, а большая — чуть подальше.
— Кажется, я понял их план, — сказал Годарс. — Они попытаются втянуть нас в игру со своим авангардом, а тем временем остальные растянутся и зайдут нам во фланги. Не выйдет: мы раздавим маленький отряд, прежде чем большой успеет развернуться.
— Не пора ли нам атаковать, отец? — спросил Абивард. Увидев наконец-то хаморов, которые стояли и ждали нападения, он испытал безумное желание пришпорить коня и незамедлительно броситься в атаку. Но Годарс покачал головой:
— Пока еще далековато. Так мы сойдемся с ними, когда наши кони уже устанут от затяжного галопа. Сблизимся почти на расстояние полета стрелы, тогда и рванем.
Словно вторя Годарсу, Чишпиш, — ехавший неподалеку, прокричал находящимся под его началом конникам:
— Со всякого, кто поскачет на степняков до сигнала рожка, своими руками шкуру спущу!
Вараз усмехнулся:
— Невелика угроза! Ему в жизни не догнать ослушника.
И действительно, конь Чишпиша был не менее громоздок, чем сам марзбан, поскольку только такой и мог выдержать вес военачальника. Но угроза Чишпиша, как прекрасно понимал каждый услышавший его слова воин, не имела никакого отношения к возможному физическому наказанию. При том влиянии, которым пользовался марзбан, он мог низвергнуть прямо в бездну репутацию и надежды на будущее любого из них.
Абивард вынул копье из гнезда в седле и подбросил его на руке. По всему строю макуранцев всколыхнулись эти деревянные шесты с железными наконечниками, будто по нему пронесся ураган. Абивард держал копье вертикально, чтобы не поранить никого из соратников. Опустит он его только по команде.
Дружина Царя Царей все ближе и ближе подходила к неприятелю. Прямо перед Абивардом трепетал царский штандарт; по макуранскому обычаю, Царь Царей командовал сражением с правого фланга. До Абиварда доносились отголоски резких боевых кличей хаморов. Он слышал их и не понимал: хотя язык степняков был родственным макуранскому, выкрики настолько сливались, что из общего шума было не выхватить отдельных слов.
Взвизгнул рожок — пронзительно и тонко. И макуранцы, все как один, отозвались боевым кличем: «Пероз!» Чтобы нагнать на врага побольше страху, Абивард заорал так, что горло заболело.
Когда макуранцы сблизились со степняками почти на расстояние полета стрелы, небольшой передовой отряд хаморов поскакал им навстречу. Они вопили как резаные и пускали в плотные, закованные в латы ряды макуранцев стрелу за стрелой. Несколько удачных выстрелов выбили всадников из седла, другие вызвали крики боли у людей и коней. Но большая часть, как обычно и бывает, либо не попадала в цель, либо отражалась кольчугами, латами и щитами макуранцев.
Как раз в то мгновение, когда Абивард гадал, настолько ли обезумели хаморы, что уже готовы броситься на многократно превосходящего их во всех отношениях противника, кочевники, демонстрируя высокое искусство выездки, разом развернули своих степных лошадок и почти безупречной цепью резвым галопом помчались к оставшимся позади товарищам.
— Трусы! — завопил Абивард. Ему вторила половина макуранского войска. — Вернитесь, шакалы, будем драться!
Рядом с ним Годарс промолвил:
— Что же они все-таки делают?
Никто не ответил, потому что в этот миг рожки протрубили долгожданный сигнал к атаке.
— Копья — вниз! — проревел Чишпиш. Множество железных наконечников опустилось параллельно земле, сверкая на солнце. Еще громче прежнего Чишпиш выкрикнул:
— Вперед!
Штандарт Царя Царей взметнулся к небу — Пероз и его гвардия с грохотом устремились навстречу хаморам. Абивард со всей силы пришпорил коня. Поскольку мерин был укрыт железными доспехами, он воспринимал только команды, подкрепленные самыми энергичными действиями.
Земля уносилась прочь из-под ног Абивардова коня — сначала медленно, потом все быстрее, так быстро, что встречный поток воздуха заставил глаза слезиться, казалось, еще один скачок — и всадник взлетит вместе с конем. От грохота тысяч, десятков тысяч копыт Абиварду казалось, будто он оказался в самом центре мощной грозы. Бок о бок с ним неслись в атаку десятки тысяч воинов. Он ощутил величайший восторг сопричастности к великому и славному свершению.
И тут его конь угодил ногой в яму.
Возможно, ее прорыл кролик, возможно, барсук. Это не имело значения, а вот то, что из этого
