сказала:
— Ты непременно должна рассказать мне все — о путешествии сюда, о церемонии бракосочетания, о… — Она покосилась на Абиварда и понизила голос: Обо всем остальном. Я ведь тоже очень скоро выхожу замуж.
Рошнани тоже посмотрела на Абиварда.
— Я расскажу обо всем, что ты пожелаешь узнать… скоро.
Намеки Абивард понимать умел. Поклонившись поочередно жене, матери и сестре, он сказал:
— С вашего позволения, госпожи мои, я покидаю вас. Не сомневаюсь, вам захочется обсудить такие вопросы, коими не должно осквернять мой мужской слух.
Рошнани, Барзоя и Динак дружно рассмеялись, и он ретировался гораздо быстрее, чем намеревался. «Несомненно вопросы, которые вы будете обсуждать, не просто осквернят мой слух, но и обуглят уши», — подумал он. Если Рошнани примется рассказывать Динак о его успехах на брачном ложе, он хотел бы в этот момент оказаться не ближе чем в пятидесяти фарсангах. Но бежать так далеко неразумно, достаточно просто отойти на расстояние, достаточное, чтобы ничего не слышать. Что он и сделал.
Фрада тихонько присвистнул, показывая рукой вперед, на гору Налгис-Краг и посаженную на ее вершине крепость.
— Ты только посмотри, — сказал он. — Любая армия может вечно сидеть у подножия этой каменной глыбы, но едва попытается подняться…
— …как тут же спустится, и очень быстро, — закончил Абивард мысль младшего брата. Вверх, к крепости надела Налгис-Краг, вела всего одна узкая, извилистая дорожка. Даже с расстояния в четверть фарсанга Абивард мог разглядеть с десяток мест, где горстка отважных воинов могла бы удерживать армию, о которой говорил Фрада.
— Они откуда-то берут воду, иначе у крепости не было бы той репутации, которая у нее есть, — добавил Фрада тоном честолюбивого генерала.
— Я был бы счастлив вновь оказаться под защитой крепких стен, — сказал Абивард. — В дороге я чувствовал себя полуголым. — Он ткнул в себя пальцем. Как и все воины в свадебном кортеже Динак, он был облачен в шлем и вооружен мечом и копьем, как и надлежит истинному макуранскому бойцу. Но вот прочее его снаряжение, как и у всех остальных, было из кожи, для большей крепости пропитанной топленым воском, — тот же облегченный вид доспехов, каким пользовались кочевники-хаморы. Кузнецы крепости уже начали ковать железные доспехи, утраченные в Пардрайянской бойне, но изготовление даже одного экземпляра требовало времени.
Фрада обернулся к Динак:
— Как ты, сестра?
— Наслаждаюсь свободой от женской половины, — ответила она, — жаль только, что приходится путешествовать в чадре. Из-за этой тряпки на лице я почти не вижу мест, по которым мы проезжаем.
— Пока мы не въехали во владения Налгис-Крага нынче утром, смотреть было особо не на что, — сказал Абивард. — Между нашими землями и землями Птардака сплошная пустыня да камни. Если не считать оазисов, никто не назвал бы Макуран плодородной страной.
— Когда последние десять лет только и делаешь, что смотришь из окна, даже пустыня кажется интересной, — сказала Динак. Как всегда, она старалась видеть по всем лучшую сторону. — Крепость Налгис-Краг стоит так высоко над остальным наделом, что у меня из женской половины будет отличный вид.
Абивард никогда не задумывался, правильно ли прятать от мира благородных женщин, как только они становятся взрослыми: таков был обычай его страны, и он с ним не спорил. Его даже не волновало, что его сестру заперли на женской половине в крепости Век-Руд. Это произошло, когда сам он был еще мальчишкой, и он к этому привык. Но то, что она окажется под замком на женской половине чужой, далекой крепости… от этой мысли где-то внутри возникало щемящее чувство.
— Я буду скучать по тебе, сестра моя, — печально сказал он.
— А я по тебе. Может быть, нам удастся наладить переписку. Надеюсь, Птардак не станет возражать. — Если же Птардак будет возражать, то ничего из этой затеи не получится. И брат, и сестра прекрасно это понимали. Динак продолжала:
— Какой был смысл учиться грамоте, если мне нельзя будет ею пользоваться?
Абивард не знал, зачем Годарс разрешил Динак учиться читать и писать.
Очень немногие макуранские женщины владели грамотой; он сомневался, что даже Барзоя, при всем ее уме, разбирается в буквах. Наиболее вероятным объяснением Абивард счел то, что отец его, увидев в ком-то способности, просто не мог позволить им пропасть втуне, к сколь бы необычной области эти способности ни относились.
В отдалении высоко и звонко затрубил рожок: из крепости Налгис-Краг кортеж увидели.
— Вперед! — крикнул Абивард. — Покажем им всю удаль, на которую способны, во имя нашей чести и чести Век-Руда! — Он жалел, что отряд не может въехать на вершину горы и в крепость в сладкозвучном бряцании доспехов. Увы, пока это невозможно. Птардак, разумеется, поймет и посочувствует — редкий надел не испытывал ныне подобных затруднений.
Дорожка, ведущая к крепости, была вырублена в склоне скалы. Поднимаясь вверх по тропе, Абивард увидел, что прежние его прикидки оказались неверны, — в пятнадцати, а то и в двадцати местах на этой узкой, петляющей дорожке несколько стойких бойцов могли бы сдержать целое войско. В фарлонге друг от друга, а то и чаще были навалены кучи камней, готовые градом обрушиться на головы неприятеля и опрокинуть его прямо в бездну.
Крепость Налгис-Краг и сама по себе была внушительным фортификационным сооружением. Если бы какой-то армии и удалось пробиться к вершине горы, то эти хмурые гранитные стены, искусно надстроенные над отвесными скалами, могли бы выдерживать любой натиск очень долго.
— Кто идет? — воинственно рявкнул стражник, стоящий в открытых воротах.
Копье его готово было в любой момент преградить путь непрошеным гостям.
— Абивард, сын Годарса, дихган надела Век-Руд, — ответствовал, согласно положенному ритуалу, Абивард. — Со мной прибыла моя родная сестра Динак, невеста Птардака, сына Урашту, великого и могучего дихгана надела Налгис-Краг. — Он не имел представления, насколько великим и могучим был Птардак лично, но любой дихган, владеющий этим наделом, обладал такой силой, которой позавидовали бы и иные марзбаны.
Стражник проделал замысловатое движение копьем.
— Да хранит Господь тебя и твоих спутников в стенах крепости Налгис-Краг, о Абивард, сын Годарса, и да будет союз сестры твоей с нашим дихганом счастливым и плодотворным. — Он отступил в сторону, пропускай кортеж.
Теперь Абиварду предстояло сыграть ту роль, которую сыграл в крепости Век-Руд юный Охос. Он помог Динак спешиться; они остановились в тени ворот, пока остальные гости приводили в порядок коней и занимали места среди зрителей из надела Птардака.
Служитель Господа вышел на середину двора и ждал там. Его желтая ряса ярко сияла в отвесных лучах солнца. Абивард обернулся к Динак, помогая ей сбросить мантию, сохранявшую платье в чистоте.
— Ты готова? — прошептал он. Лицо ее скрывала чадра, но она кивнула. Он взял ее за руки — единственную открытую часть тела — и подвел к священнослужителю.
Солнце заблистало и на ее платье — на ярко-синем шелку, украшенном попарными изображениями павлинов. Над каждой парой возвышался золотой нимб, расшитый драгоценными каменьями, и лепесток лилии. Пары разделялись затейливыми колоннами с составленными из цветочного узора капителями.
— Благослови и храни вас Господь и Четыре Пророка, — сказал служитель Господа, когда они встали рядом с ним.
Абивард устремил взгляд к дверям в жилую часть крепости. Она отворилась, и вышел Птардак. Она рука его была на перевязи, а другая сжимала палку, на которую он опирался при ходьбе. Птардак старался ступать на правую ногу. Его суровое, сосредоточенное лицо искажалось от боли всякий раз, когда левая нога касалась земли.
