Потом он засмеялся над собой, над тем, как изо всех сил старается сделать вид, что обычай нисколько не нарушен, прекрасно при этом зная, что нарушен. Он подумал: уж не является ли истинным царем Макурана не Царь Царей, а обычай?
В тот вечер он привел в свою опочивальню Рошнани. Она с тоской посмотрела на наружную дверь:
— Я бы тоже хотела ходить через нее. Жизнь на Женской половине терпима, когда знаешь, что все в одинаковом положении. А когда одной можно то, чего нельзя другим… — Она замолчала, должно быть, проглатывая часть того, что хотела сказать. — Это тяжело, — закончила она.
— Мне жаль, что это тебя огорчает, — сказал Абивард. — Хотя я и не знаю, что с этим поделать. Не могу же я по одной прихоти отбросить многовековую традицию. Ведь традиция не предполагала, что Царю Царей придется искать убежища в захолустной крепости или что он женится на сестре дихгана.
— Я знаю, — сказала Рошнани. — И пожалуйста, пойми, я не ставлю счастье Динак ей в укор. Мы с ней прекрасно ладим, как будто мы — родные сестры. Мне просто хочется, чтобы и мой кусочек мира был чуточку побольше. Все, что я видела в мире, став женщиной, — это две женские половины и землю между крепостью, где я родилась, и Век-Рудом. Этого мало.
— Ты вполне могла бы быть родной сестрой Динак, — согласился он. — Сколько я ее помню, она всегда говорит примерно то же самое. Но от тебя я такого до сих пор не слышал.
— А до сих пор у меня не было причин думать об этом, — сказала она, и это напомнило Абиварду слова сестры про малую толику свободы, которая кажется громадной. Рошнани продолжала:
— Ты сердишься, что я так говорю? Судя по тому немногому, что я знаю, большинство мужчин дают своим женам куда меньше воли, чем ты. — Она настороженно взглянула на Абиварда.
— Ничего, говори, — сказал он. — Убежден, что Смердис посадил бы мысли Шарбараза под замок вместе с телом или даже прежде того, если бы только мог, Я же не вижу в этом смысла. Если ты не скажешь мне того, что думаешь, как же я узнаю твои мысли? Это, конечно, не значит, что я всегда буду с тобой соглашаться, и даже если соглашусь, возможно, окажусь бессилен что-либо предпринять, но знать я хочу.
Улыбка на лице Рошнани сменилась хмурой гримаской — словно солнце, выглянувшее и вновь скрывшееся за тучей. Она сказала:
— Если ты считаешь, что я права, почему ничего не предпримешь?
Он развел руками:
— Скоро к нам в крепость толпами повалят знатные люди, они примутся прощупывать Шарбараза, пытаясь определить, его поддержать или Смердиса. Как по-твоему, много пользы это принесет нашему делу, если он заявит, что хочет, чтобы они выпустили своих жен и дочерей с женских половин? Вряд ли он сам этого хочет, но даже если бы хотел, сказать об этом означает потерять половину сторонников, если не больше.
— Только не среди женщин, — упрямо возразила Рошнани.
— Но у женщин нет боевых копий.
Рошнани закусила губу:
— Ужасно, когда, выбирая между справедливым и несправедливым, останавливаются на том, что в этом мире полезно.
— Мой отец сказал бы, что если что-то в этом мире не срабатывает, то вопрос о том, справедливо оно или нет, теряет смысл. Когда мы с Таншаром отправились к Птардаку, мне, чтобы не проговориться раньше времени, пришлось воззвать к его гостеприимству. И Птардак, хотел он того или нет, был вынужден подать мне пищу и вино. Так обстоят дела и с женскими половинами: раз уж они составная часть существующего порядка вещей, они не исчезнут завтра, даже если Шарбараз отдаст соответствующее распоряжение.
Абивард наблюдал, как Рошнани переваривает услышанное. Судя по выражению ее лица, его слова пришлись ей не по вкусу.
— Может, и не исчезнут, — неохотно признала она. — Тогда как насчет вот чего: начнешь ли ты смягчать порядки касательно женской половины после того, как Шарбараз выиграет войну и вся макуранская знать не будет больше глазеть на твою — нашу — крепость?
Он открыл рот, но тут же закрыл его, не произнеся ни слова. Да, он рассчитывал, что его логика убедит Рошнани, — и она убедила. Но не в том, что он прав, а в том, что необходимо согласиться на отсрочку в получении желаемого.
«Очень женский способ ведения спора, — безрадостно подумал он. — Женщина признает твою правоту и, не переводя дыхания, обращает ее против тебя же».
Так как же ответить? Каждая секунда промедления вселяла в нее все большие надежды — а ему становилось все труднее эти надежды разбить. Наконец он проговорил:
— Полагаю, мы можем попробовать. Скорее всего, мир от этого не рухнет.
— А если не получится, всегда можно вернуться к старому, — сказала она, подбадривая его.
— Чепуха, и ты это знаешь, — сказал он. — Это не легче, чем собрать разрубленного на части барана и объявить его живым.
— Я-то это знаю, — призналась Рошнани. — Но надеялась, что этого не знаешь ты.
— Коварная девка!
— Конечно. Сидя на женской половине, словно в клетке, только и остается, что стать коварной. — Она показала ему язык, но тут же посерьезнела:
— Даже зная, что ты нарушаешь обычай, ты будешь иногда позволять мне… нам выходить на волю?
Абиварду показалось, будто за его плечом стоит Годарс. Он чуть было не обернулся посмотреть на выражение отцовского лица. Скорее всего, насмешливо-язвительное: вот ведь в какую лужу вляпался его сынок. Нарушить обычай — или обозлить Рошнани и всех других жен, когда она их обработает? Он вздохнул:
— Пожалуй, попробуем и посмотрим, что из этого выйдет.
Рошнани взвизгнула, подпрыгнула, обвила руками шею Абиварда и поцеловала его. То, что произошло потом, он назвал бы разбойничьим нападением, если бы ему это нападение не доставило столько наслаждения. Позже осмотрительная и разумная часть его сознания задалась вопросом: уж не взятка ли это была? Одним из приятных свойств Рошнани было то, что он мог поддевать ее подобными вопросами, не боясь рассердить.
— Нет, не взятка, — ответила она. — Просто ты очень сильно меня обрадовал, вот и все.
Он взглянул на нее:
— Мне следовало бы радовать тебя значительно чаще.
— И за чем же дело стало? — озорно спросила она.
Он плюхнулся на кровать, как снулая рыба.
— Если я буду делать это слишком часто, то вряд ли выживу. — Она прильнула к нему и принялась щекотать, и он поспешно добавил:
— С другой стороны, интересно проверить.
— Царские воины! — вопил всадник, гоня усталого коня вверх по крутым улочкам городка в сторону крепости. — Сюда едут царские воины!
Холодок, не имеющий ничего общего с зимой, пробежал по спине Абиварда, когда он услышал этот крик. В определенном смысле он ждал этого с той самой минуты, как сумел вытащить Шарбараза из Налгис- Крага. Но с другой стороны, как это бывает с битвой или с женщиной, никакое предвкушение гроша ломаного не стоит по сравнению с действительностью.
Как только всадник въехал во двор, Абивард приказал:
— Запереть ворота!
Стража помчалась выполнять приказ. Окованные железом бревенчатые створки со стуком сомкнулись. Огромная перекладина толщиной с ногу взрослого мужчины упала поперек них.
— Сколько их? — спросил Абивард у всадника.
— Двадцать, повелитель, может, тридцать, — ответил тот. — Могу только сказать, что это
