загноится, заживет без последствий.
— А ты уж постарайся, чтобы она не загноилась, — сказал Шарбараз.
— У меня как раз для этого есть особое снадобье. — Какия достал из кошеля, висящего у него на поясе, заткнутую пробкой склянку. — Здесь ярь-медянка, свинцовый глет, квасцы, деготь и смола, настоянные на смеси уксуса и масла. Если величайший соблаговолит подержать травмированную руку спокойно…
Шарбараз постарался доблестно выполнить эту просьбу, но когда Какия вылил мутное густое снадобье на рану, он зашипел, как раскаленное железо, опущенное в воду.
— Господи, да ты мне руку сжег! — воскликнул он и прикусил губу.
— Нет, величайший, а если даже и так, лучше перетерпеть совсем маленький огонь сейчас, чтобы в дальнейшем избавить себя от большего и смертельно опасного огня заражения.
— Это зелье избавит от чего угодно, — с чувством произнес Шарбараз, когда Какия перебинтовывал ему руку. — Медь, свинец, квасцы, деготь и смола — если бы я это выпил, а не позволил вылить на себя, несомненно отравился бы.
— Вне всякого сомнения, величайший, но то же самое можно сказать о многих панацеях, предназначенных для наружного, а не внутреннего применения, — с которой суровостью ответил Какия. — Скажем, твой кафтан очень хорош, облекая твое тело, но согласишься ли ты съесть его в рубленом виде с огурцами? Всему свое место и свое применение.
Шарбараз, у которого теперь рука болела не только от раны, но и от лечения, не был настроен на философский лад. Повернувшись к Абиварду, он сказал:
— Что ж, зятек, на сей раз ты, похоже, вышел из боя с целыми мозгами. Завидую тебе.
— Воистину сегодня мне повезло. Победа за нами. — Абивард оглядел жуткую картину, оставленную битной. — Да, за нами, но куплена она дорогой ценой.
На лице Шарбараза внезапно проступила бесконечная усталость. Кожа туго натянулась; Абивард без труда мог представить, как Царь Царей будет выглядеть к старости — если, конечно, доживет, что вообще- то никому не гарантировано, а особенно увязшему в жесткой гражданской войне претенденту на макуранский престол.
— С каждой битвой все тяжелее и тяжелее, — устало сказал Царь Царей. — Поначалу я думал, что сторонники Смердиса разбегутся после первой битвы, но с тех пор они дали мне еще два сражения, значительно более ожесточенных. Не понимаю, как его сотникам удается поддерживать дисциплину и боевой дух. Нам вновь придется драться на подступах к Машизу, и если Смердис тогда окажется сильнее, чем сейчас… — Он явно не желал продолжать.
— Ты не ожидал, что он вступит в бой раньше, чем мы подойдем к самой столице. — Не успев договорить эти слова, Абивард уже пожалел, что произнес их.
Ни к чему напоминать Шарбаразу о прошлых ошибках, которые теперь не исправишь.
Но Шарбараз не рассердился, а только кивнул:
— Мой седобородый родственничек, прокляни Господь его подлую душу, оказался похитрее, чем я думал. Это его не спасет, но очень затруднит нашу задачу.
И вновь Абивард позавидовал умению Царя Царей вытаскивать себя из пучины печали исключительно силой воли. Он спросил:
— Как по-твоему, сколько еще пехотинцев он сможет выставить против нас? Я и представить себе не мог, что они сумеют нанести нам такой урон.
— И я, — согласился Шарбараз. — Что ж, вот и еще один урок: нельзя в лоб атаковать лучников, у которых есть укрытие, если только я не хочу угробить больше людей, чем требует необходимость. — Он сложил ладонь раненой руки в кулак. Абивард был рад что он на это способен. — Остается надеяться, что заплатили за этот урок не чрезмерную цену.
— О да, — отозвался Абивард. — Многое будет зависеть от боевого духа. Если воины решат, что одержали очередную победу на пути в Машиз, все будет хорошо. Надо позаботиться, чтобы они не сочли сегодняшнюю битву поражением.
— Ты абсолютно прав. Если кто-то считает себя проигравшим, скорее всего он и в самом деле проиграл. — Вид у Шарбараза был нерадостный. — Мне казалось, что Смердис давно должен был посчитать себя побежденным.
— Что ж, величайший, если он так не считает, надо его убедить, — сказал Абивард, надеясь, что его слова прозвучали оптимистически.
Страна Тысячи Городов оказалась для Абиварда полным откровением. В его собственном наделе земля не могла прокормить один сколько-нибудь крупный город, не говоря о тысяче. Но в речных долинах, на невысоких холмах над грязной плоской низиной, возвышалось множество городов.
Когда Абивард спросил, откуда взялись холмы на такой плоской местности, Шарбараз усмехнулся:
— В этом повинны сами города. — Увидев, что Абивард ничего не понял, он пояснил:
— Это города возникли в незапамятные времена, и с тех самых пор жители выбрасывают на улицы мусор. Когда улица становится намного выше входной двери в дом, хозяин разрушает свой дом. Они ведь строятся не из камня, а из саманного кирпича. Потом он выстраивает себе новый, на том уровне, до которого поднялась улица. Проделай это несколько веков подряд — и тоже окажешься на холме.
С той поры Абивард начал по-другому смотреть на эти холмики — как на зримое воплощение времени. Сама эта мысль внушала ему благоговейный ужас. Холм, на котором гнездилась крепость Век-Руд, был естественным — в любом месте на глубине в пол-локтя кирка упиралась в сплошную скалу. Ему и в голову не могло прийти, что люди способны сами создавать холмы.
— А что в этом особенного? — спросила Рошнани как-то вечером, когда он заговорил об этом в ее закутке. И довольно едко добавила:
— Судя по тому, что я видела, эта земля — сплошная грязь, и ничего кроме грязи. Собери эту грязь в кучу, дай ей просохнуть — вот тебе и холм.
— Гм, — сказал он; в словах его главной жены была правда, и от этой правды его восторг перед жителями Тысячи Городов поубавился. Пожалуй, он был несколько разочарован: рукотворные холмы впечатляли намного больше, чем кучи грязи. — Но чтобы построить хоть один из этих холмов, нужно очень много грязи.
— А тут и есть очень много грязи. — Несмотря на свой добрый нрав, в спорах Рошнани была цепкой, как барсук. Абивард сменил тему, негласно признав ее победу в этой стычке.
Грязи сопутствовала обильная влага; ирригационные каналы разносили воды Тубтуба и Тиба вдоль русел и по всему междуречью. Ганаты были бы экономичнее, но их через грязь не пророешь.
На орошаемых площадях земля обильно плодоносила: зерно, фиги, лук, дыни, бобы — всего и не перечислишь. Крестьяне работали на полях в одних набедренных повязках и соломенных шляпах, защищающих от палящего солнца. Варясь заживо в своих доспехах, Абивард всей душой завидовал им. В нескольких шагах от берега канала земля становилась серой и пыльной, и росли на ней разве что колючки, да и то не везде.
Народ Тысячи Городов разбегался и прятался за городскими стенами при приближении армии Шарбараза.
— Как же нам вытащить их оттуда? — спросил Абивард на военном совете.
— А нам и не надо их вытаскивать, — ответил Заль. — Если мы будем осаждать каждый городишко, то навсегда застрянем в стране Тысячи Городов и никогда не доберемся до Машиза. Мы попросту пройдем мимо: возьмем с полей все, что нам надо, и пойдем дальше.
— После этого они нас невзлюбят, — заметил Абивард.
— А они и так нас не любят, — сказал Заль. Это было несколько цинично, но совершенно справедливо. Абивард вопросительно посмотрел на Шарбараза.
— Заль прав, — сказал Шарбараз. — Если победим Смердиса, мы заручимся преданностью Тысячи Городов. Если же нет, то какая разница? — Он с горечью рассмеялся. — Так что возьмем все, что нам нужно.
