сходство с кровью.
— Что ж, это… любопытно, — медленно проговорил Шарбараз. — Если бы Ликиний отказал мне в помощи, я мог бы использовать это против него и указать, что он, подобно моему отцу, рискует оказаться последним в династии. Но поскольку видессийцы все же выступили с нами, я даже не знаю, как воспользоваться твоими сведениями. Пожалуй, лучше всего просто отложить их в памяти, пока не придет время, когда они окажутся для меня ценными. — Он помолчал. — Интересно, интересовались ли, в свою очередь, мудрецы Ликиния моим будущим, и если да, то что они узнали?
Это тоже не приходило в голову Абиварду. Он поклонился в седле законному Царю Царей:
— Величайший, с этой минуты предоставляю все поиски змей и скорпионов твоим всевидящим очам.
— Я был бы более польщен твоими словами, если бы сумел вовремя разглядеть Смердиса, — сказал Шарбараз.
Абивард развел руками, показывая, что возразить ему нечего. Каждый шаг коней уносил их все дальше на запад.
— Жаль, что мы покидаем Видессию, — сказала Рошнани.
— Странно. — Абивард приподнялся. Он лежал в ее маленьком закутке в фургоне, который она делила с Динак. Его внезапное движение вызвало колебание воздуха, и пламя в лампе колыхнулось. — Сегодня я то же самое сказал Царю Царей. Тебе-то почему жаль?
— А тебе не догадаться? — спросила она. — Женщины там живут так, как хотелось бы жить твоей сестре и мне.
— Ага! — Абивард немного поразмыслил над этим и сказал:
— И подвергаются позору, которого никогда не узнали бы в Макуране. Вспомни ту даму, которую Бардия принял за недостойную женщину.
— Но Бардия из Макурана, — сказала Рошнани. — Смею, по крайней мере, надеяться, что видессийские мужчины, привыкшие к свободе своих женщин и не считающие ее не правильной или порочной, никогда не ведут себя так.
— Я не видел и не слышал о таком, — признал Абивард. — Но, будучи мужчиной, я кое-что о мужчинах знаю. Если они окажутся в постоянном окружении таких свободных женщин, многие из них станут ловкими и искушенными совратителями — а таких в Макуране до сей поры не водилось.
Рошнани закусила губу.
— Наверное, такое возможно, — сказала она, Абивард пришел в восторг от ее честности. Она продолжила:
— С другой стороны, сомневаюсь, что у видессийцев возникают проблемы вроде той, что в прошлом году устроила на твоей женской половине Ардини.
— В этом ты, пожалуй, права, — сказал он. Теперь она улыбнулась. Он ответил тем же, прекрасно ее поняв. Никто из них никогда не отказывался признать частичную правоту другого. Понизив голос до шепота, Рошнани сказала:
— В отличие от твоей сестры, я не утверждаю, что освобождение женщин с их половин решит все их прежние проблемы и при этом не создаст новых. Мир устроен не так. Но я думаю, что новые проблемы будут поменьше тех, что исчезнут.
Абивард сказал:
— Ты полагаешь, что некоторые женщины, если их освободить, как ты советуешь, могут и сами оказаться совратительницами?
Динак такое предположение рассердило бы. Но Рошнани обдумала его с присущим ей спокойствием.
— Некоторые, вероятно, окажутся, — сказала она. — Как и у мужчин, одни более похотливы, другие менее, а некоторые к тому же не так счастливы с мужьями, как хотели бы. — Она провела ладонью по его голой груди и животу. — Мне-то очень повезло.
— И мне. — Он погладил ее щеку и вспомнил о том, что сегодня сказал Шарбаразу. — С тобой я без труда приспособился бы к видессийскому обычаю единобрачия. Конечно, отец бы посмеялся над этими словами, но ведь мы как-никак почти год в походе вместе с тобой, и я ни разу не ощутил потребности в разнообразии. — Он вздохнул:
— Однако сомневаюсь, что всем мужчинам выпало такое счастье.
— Или всем женщинам, — сказала Рошнани. Он взял ее ладонь в свою и провел ее еще ниже.
— А с этим что будем делать?
— Уже? Так скоро? — Но она не жаловалась.
Даже бесплодные земли между западными окраинами Видессии и Страной Тысячи Городов по весне покрылись неровным зеленым ковром. Среди цветов, которые вскоре пожухнут и исчезнут до следующей весны, жужжали пчелы. Кони выщипывали траву из песчаной земли, труся на запад, тем самым сберегая часть фуража, который войско везло с собой.
К Шарбаразу с Абивардом подъехал Маниакис. Его сопровождал, совсем еще молодой человек, точная его копия — только в бороде не было седины, черты лица потоньше, а шрамов поменьше. Он сказал:
— Самое худшее, что может сделать Смердис, — это отравить колодцы на нашем пути. И так-то один Скотос ведает, как долго нам придется добираться до Тубтуба, а коли еще останавливаться и искать хорошую воду, хотя по весне кое-что есть и в ручейках…
— Не отравит, — убежденно сказал Шарбараз. Маниакис поднял густую бровь:
— Почему ты так уверен?
Тем же вопросом задался и Абивард, но у него не хватило смелости так прямо спросить. Шарбараз сказал:
— В первую очередь Смердис думает о деньгах. Если он отравит колодцы, караваны не смогут ходить между Видессией и Макураном и он не сможет собирать с них налоги. Прежде чем пойти на это, он поищет другие способы справиться с нами.
— Возможно. Вы знаете Смердиса лучше, чем я. В Видессии о нем вообще мало что известно. — Маниакис говорил бесстрастно. Он обернулся к молодому человеку, похожему на него, и спросил:
— Как ты считаешь?
Медленно выговаривая макуранские слова, молодой человек ответил:
— Я не стал бы упускать военное преимущество, а о деньгах подумал бы потом. Но некоторые могут мыслить иначе. Поскольку Смердис возглавлял монетный двор, деньги для него, скорее всего, имеют огромное значение.
— Разумно, — сказал Шарбараз.
— Воистину, — согласился Абивард. Для видессийца, влюбленного в логические построения, это была большая похвала, чем для макуранца. Интересно, так ли это для васпураканцев, перенявших видессийские обычаи. Он на всякий случай кивнул молодому человеку — несколькими годами моложе его самого — и спросил Маниакиса:
— Твой сын?
Маниакис поклонился в седле — Абивард таки польстил ему.
— Да, мой старший, высокочтимый, — сказал он, буквально переведя на макуранский видессийское обращение. — Величайший, разреши мне представить тебе Маниакиса-младшего.
— Несправедливо, — сказал Шарбараз. — Обычно Видессия и Макуран не друзья, а враги. Достаточно одного Маниакиса на вашей стороне, и у нас полно неприятностей. А два — это уже перебор.
Старший Маниакис хмыкнул. Младший проговорил:
— Величайший, ты льстишь мне, уже сейчас ставя рядом с отцом.
Абивард отметил, сколь искусно молодой Маниакис выказал свою скромность, и сказал:
— Позвольте задать вопрос? — Когда оба Маниакиса кивнули, он продолжил: — Почему у вас одно имя? В Макуране не принято называть ребенка в честь живого родственника; мы боимся, что смерть может
