– Тогда пшел вон! – рявкнул конунг.
Ратарь снова пал ниц, потом поднялся и вышел из царских палат, не оборачиваясь, дабы не оскорблять владыку зрелищем своей спины. В передней он пристегнул к перевязи маршальский церемониальный меч, и телохранители привычно заслонили от него двери царских палат, чтобы вооруженный полководец не вздумал напасть на конунга. Порой мысль эта становилась искушением, хотя лицо Ратаря и этого не выражало.
Вернувшись в штаб, он взялся по мере сил готовить армию к вторжению в Зувейзу на выдвинутых конунгом Свеммелем неисполнимых условиях. Адьютанты, выслушав приказ, только всплескивали руками, и Ратарь, обыкновенно флегматичный до невозможности, орал на них в голос. После аудиенции у конунга хотелось облегчить душу. Но это не очень помогало.
Гарнизонная служба в герцогстве Барийском пришлась Теальдо очень по душе, хотя наступающая в южных частях Альгарве осень казалась северянину зябкой. Восторг жителей Бари по поводу воссоединения с сородичами, с которыми пытался разделить их дюк Алардо, не утихал, и восхитительное множество барийских девиц с восторгом готовы были соединиться с альгарвейскими солдатами.
– А почему нет? – изумился Тразоне, приятель Теальдо, когда солдат высказал свое довольство вслух. – Это же их патриотический долг, нет?
– Если я когда-нибудь решусь заявить девке, что переспать со мной – ее патриотический долг, она точно решит, что ее патриотический долг – огреть меня по башке, – отозвался Теальдо, отчего Тразоне только расхохотался. – А вот что еще мне нравится здесь – не приходится палить по валмиерцам или елгаванцам, а те не палят в меня.
Тразоне рассмеялся снова, басовито и громко, как и полагалось при его могучем сложении.
– С этим спорить не буду, клянусь силами горними, спорить не буду. Но рано или поздно нам придется стрелять, и окажется, небось, что лучше бы мы воевали с клятыми каунианами.
– Рано или поздно – там увидим, – отозвался Теальдо. – А пока никто в меня не палит – вот и славно.
Он вышел из казармы. Бревна, из которых был сложен сруб, еще пахли свежей живицей. Вдалеке били о каменный мол, заслонявший гавань Имолы от зимних бурь, мощные валы Узкого моря. Над головой тянулись на север бессчетные птичьи стаи. Пернатые уже начали бегство от долгой зимы в краю обитателей льдов. Скоро, очень скоро они покинут и герцогство Бари, направляясь в теплые страны. Одни остановятся в северной Альгарве или Елгаве, другие пересекут Гареляйский океан, чтобы провести зиму в тропической Шяулии, где едва знали, что такое мороз.
Над щебечущими птичьими стаями лениво – обманчиво-лениво – кружили драконы. Теальдо глянул на юг, в сторону моря и сибианских островов за морем. Там драконов парило еще больше. Сейчас Теальдо почти не завидовал окружавшему драколетчиков женскому вниманию, как в тот день, когда только вступил в герцогство. Летчики не позволяли сибам ронять ядра солдату на голову – занятие, которое Теальдо одобрял всем сердцем. А еще они не давали вражеским ящерам заглядываться с высоты на него и его товарищей. Это занятие рядовой тоже одобрял.
Трубач на плацу перед казармой выдул звонкую мелодию: сигнал сбора. Теальдо кинулся на свое место. За его спиной солдаты сыпались из бараков, точно из веселого дома при налете жандармерии. Теальдо встал в строй едва ли не первым, так что у него осталось добрых полминуты, чтобы стряхнуть с килта несколько пылинок, почистить носки ботинок о чулки и лихо заломить широкополую шляпу, прежде чем сержант Панфило начнет зверствовать.
А Панфило зверствовал. Теальдо он одарил взглядом из тех, какие любой сержант, без сомнения, разучивает перед зеркалом. Рядовой встретил его с полной невозмутимостью. Протянув руку, сержант смахнул незамеченную Теальдо одинокую пылинку – а может, только сделал вид, будто смахивает, чтобы рядовой не слишком зазнавался. От сержантов и не такого можно ждать.
– Королю Мезенцио разгильдяи в войске не нужны, – прорычал Панфило.
– Это он вам лично сказал, сержант? – невинным тоном поинтересовался Теальдо.
Панфило оставил последнее слово за собой.
– Совершенно верно – посредством армейского устава, и тебе стоит выучить его наизусть!
Сержант двинулся дальше – портить нервы какому-нибудь другому рядовому.
На плац перед строем вышел важный полковник Омбруно.
– Ну, пиратики мои, головорезики, старички вы мои, разбойнички, – с ухмылкой заорал он, – как сегодня шли дела?
– Прекрасно, сударь! – гаркнул Теальдо вместе со всеми.
– Много ли здешних девок завалили? – спросил Омбруно.
– Так точно, сударь! – снова заорали солдаты, в том числе Теальдо – он знал, что Омбруно гонялся – небезуспешно – за девицами Бари не меньше, чем за жительницами северных областей Альгарве.
– Молодцы, молодцы! – Командующий полком покачался на каблуках и продолжил: – Ладно, кончаем с девками – теперь будем придумывать, как нам врага завалить. Собирайте вещмешки, хватайте жезлы, и через десять минут снова общий сбор. Разой-дись!
Теальдо застонал. Он уже догадался, чем будет занят остаток дня: тем же, чем заняты были все его дни с той минуты, как полк расквартировали в Имоле. Заниматься одним и тем же солдату надоедало очень быстро, если только занятие это не было связано каким-нибудь боком с симпатичной девицей. Он прекрасно понимал, что, когда придет час битвы, тренировка вполне может спасти ему жизнь. Но удовольствия она не доставляла ни малейшего.
Вещмешок лежал в изножье койки, точно на предусмотренном по уставу месте. Жезл стоял, прислонен к стене налево от койки, точно под углом, предусмотренным уставом. Осматривая койку Теальдо, Панфило не находил, к чему придраться. А если уж Панфило не мог найти изъяна, то изъяна и не было.
Солдат закинул мешок за плечо, крякнув под его тяжестью. Когда он подхватил свободной рукой жезл, палец случайно застрял в огневой лунке. Сейчас это не имело значения: в тренировочном лагере, вдали от фронта, оружие хранилось незаряженным чародейной силой. Но привычку небрежно обходиться с жезлом приобретать не стоило.
Теальдо вернулся на плац далеко не первым, но и не последним, среди тех, на ком срывали злость командиры. Ругань начальства он любил не больше, чем бесконечные учения. От учений ему отвертеться не удавалось. А вот быть у командиров на хорошем счету солдат мог – и был.
– По батальонам – строй-ся! – заорал полковник Омбруно: приказ совершенно бесполезный, поскольку полк и без того всегда строился по батальонам. – По батальонам – строй-ся, на полосы препятствий согласно распорядку – шагом марш!
Офицеры погнали своих подчиненных на дорожки. Скоро, когда будет достроена новая полоса препятствий, соединяющая старые, полк сможет проводить общие учения. А покуда…
Покуда командующим батальонами приходилось пыжиться и надуваться, словно голубям, собравшимся охмурить подруг. Горделивая поступь и широкая грудь капитана Ларбино не слишком впечатляли Теальдо: солдат, в конце концов, не тупоголовая голубка. Но, в отличие от голубки, солдат должен исполнять приказ.
Свой батальон Ларбино привел в тесный подвал, куда вели две лестницы: одна широкая, а другая узенькая. По широкой солдаты спускались. Внизу горело тусклым, неровным огнем лишь несколько масляных ламп, распространяя вонь прогорклого масла.
– Силы горние, – пробормотал Теальдо, – мы словно на тысячу лет в прошлое провалились.
– Занять места! – В тесном, переполненном подвале голос Ларбино бил по ушам. – Пять минут до начала тренировки! Занять места! Кто сдвинется с места до свистка, пусть пеняет на себя!
Солдаты уже строились. Учения проходили уже третью неделю, и распоследний рядовой был уверен, что знает свою часть предстоящей операции лучше самого Ларбино. Батальон выстроился в одну шеренгу, начиная от подножия узкой лестницы. Она змеей вилась от стены к стене и при взгляде сверху напоминала, должно быть, уложенную в брюхе кишку.
Пронзительно и оглушающе громко заверещал медный свисток.
– Обожаю броски в полной выкладке, – проорал Тразоне, перекрикивая свист, и добавил уже тише: – Хоть вешайся!
