— Стоит ли говорить об этом сейчас? — поморщилась Хелвис.
— Святотатство, моя дорогая, чернильные души сожгут людей, высказывающих такие мысли. Хотя, с другой стороны, я не нахожу кавалерийских лошадей предметом более занимательным, чем бумажные дела.
С таким отношением к чиновникам и офицерам Тасо Ванес, разумеется, обречен был держаться в стороне как от тех, так и от других.
— Его Преосвященство Патриарх Бальзамон! — провозгласил церемониймейстер, и гости замерли, отдавая дань уважения вошедшему в Палату полному пожилому человеку. Несмотря на неуклюжую походку, он держался уверенно и с достоинством. Патриарх осмотрелся вокруг и произнес с улыбкой и насмешливо- печальным вздохом:
— Ах, если бы вы были со мной так же вежливы в Великом Храме!
Он взял из наполненной льдом чаши хрустальный бокал с вином и выпил его с видимым наслаждением.
— Этот человек ни к чему не относится серьезно, — неодобрительно заметил Сотэрик.
Хотя брат Хелвис и не выбривал затылок, как делали это обычно островитяне, по длинным темным штанам и короткой меховой куртке любой сразу же узнавал в нем намдалени.
— Это так не похоже на тебя — беспокоиться по поводу чьих-то чудачеств, — сказал Марк. — В конце концов, он ведь просто еретик, не так ли?
Трибун улыбнулся своему шурину, в замешательстве придумывавшему, что бы ему ответить. Настоящая правда, подумал Марк, заключается в том, что патриарх слишком интересный человек, чтобы его игнорировать.
Слуги начали выносить столики с холодными закусками на кухню, заменяя их большими столами, к которым полагались золоченые стулья. По предыдущим приемам в Палате Девятнадцати Диванов Марк знал, что это было знаком скорого появления Императора. Понял он также, что ему нужно поговорить с Бальзамоном прежде, чем придет Туризин.
— О, вот и мой друг, разметавший полчища воронов, — приветствовал патриарх Скауруса. — Когда ты приближаешься ко мне с таким мрачным выражением лица, я имею все основания предположить, что ты снова попал в какую-то передрягу.
Бальзамон, как и Алипия Гавра, был наделен большой проницательностью и читал в душах людей, как в книге. Марк почувствовал себя как бы стеклянным. Еще более раздраженный и смущенный этим, он начал рассказывать историю Леймокера.
— Леймокер? — повторил Бальзамон, выслушав Марка. — Да, Тарон — честный человек.
Насколько было известно Скаурусу, это был первый случай, когда патриарх дал кому-то столь высокую оценку.
— Почему ты думаешь, что мое вмешательство может что-либо изменить, а мое мнение будет стоить больше гнилого яблока? — продолжал Бальзамон.
— Но… — Марк запнулся. — Если Гаврас не выслушает вас, то…
— Скорее всего, он никого не будет слушать. Он очень упрямый юноша, — патриарх сделал ударение на последнем слове, вкладывая в него, по-видимому, особый смысл. Его небольшие темные глаза, казалось, заглянули в душу трибуна. — Ты, вероятно, знаешь это не хуже меня, зачем же стегать дохлого мула?
— Я обещал, — медленно сказал Марк, не в состоянии найти лучший ответ.
Однако прежде чем Бальзамон смог ответить, снова раздался голос церемониймейстера, провозгласившего:
— Ее Высочество принцесса Алипия Гавра! Высокородная леди Комитта Рангаве! Его Императорское Величество, Автократор видессиан Туризин Гаврас!
Мужчины низко склонились перед Императором; поскольку причиной для пира послужило событие достаточно светское, церемониального простирания перед владыкой в данном случае не требовалось. Женщины сделали реверансы.
Туризин весело кивнул и прогудел:
— Где же наши почетные гости?
Слуги окружили римлян и их дам и подвели их к Императору, который еще раз представил их аплодирующим гостям. Глаза Комитты Рангаве опасно сузились, когда взгляд ее обежал всех трех возлюбленных Виридовикса. Она была очень красива в своей длинной юбке из затканного цветами льняного полотна, но Марк скорее лег бы в постель с ядовитой змеей, чем с этой женщиной. Виридовикс не заметил ее яростного взгляда, он давно уже был не в своей тарелке, но отнюдь не из-за Комитты.
— Что-нибудь случилось? — спросил кельта трибун, когда они подходили к столу.
— Ариг сказал мне, что видессиане посылают посольство к его клану. Они хотят нанять побольше солдат, и он собирается поехать с посольством, чтобы убедить своих людей пойти на службу Империи. Это займет полгода, а ведь он лучший в мире собутыльник — по крайней мере, лучшего в этом городе мне не найти. Клянусь, мне будет не хватать этого маленького лопуха…
Слуги рассадили легионеров в соответствии с их высоким положением почетных гостей вечера. Марк оказался по правую руку Туризина, рядом с Алипией Гаврой. Император сидел между ней и Комиттой Рангаве. Будь Комитта его женой, а не возлюбленной, ей досталось бы место справа и она оказалась бы в опасной близости от Виридовикса. Не подозревавшие ни о чем три подруги кельта весело болтали, возбужденные присутствием самых знатных людей Видессоса.
Первое блюдо было супом из картофеля, жареной свинины и лука. Бульон оказался очень вкусным, и Марк быстро опустошил свою тарелку, не переставая ожидать взрыва со стороны Комитты. Но та, к его удивлению, вела себя вполне тактично. Марк полагал, что это качество отсутствует у нее начисто. Пока трибун размышлял, не съесть ли ему еще одну порцию супа, расторопный слуга, снова и снова наполнявший его бокал вином из блестящего серебряного кувшина, принес очередное блюдо — маленьких жареных перепелок, фаршированных грибами. Трибун много пил. Хотя он не очень любил густое сладковатое видессианское вино, оно слегка приглушило боль в раненой руке. Сидевший рядом с Хелвис Бальзамон уничтожил свою порцию с аппетитом, сделавшим бы честь молодому человеку, и, погладив себя по объемистому брюшку, обратился к Скаурусу:
— Как видите, я честно его заработал.
— Без него вы бы не были самим собой, и вам это хорошо известно, — сказала Алипия Гавра, наклонившись к патриарху. Она разговаривала с ним ласково, как с любимым дядюшкой или дедом.
— Такому старому олуху, как я, трудно заработать уважение, — шутливо признался он Хелвис. — Я должен быть всемогущим, как древние патриархи, и уметь устрашать еретиков. Вы устрашены, я надеюсь? — подмигнул он ей.
— Ни капельки, — быстро ответила она. — Не больше, чем теми клоунадами, которыми вы потчуете свой народ.
Глаза Бальзамона все еще блестели — его забавляла словесная игра, — но в них уже не было беззаботного веселья.
— У вас есть что-то от ужасной прямоты вашего брата, — ответил он, и Скаурус подумал, что это весьма мало похоже на комплимент.
Смены блюд следовали одна за другой: хвосты омаров в масле под острым соусом, козлятина с перцем и чесноком, завернутая в виноградные листья, жареный гусь — уловив знакомый запах сыра и корицы, Марк отказался от него, — капустный суп, тушеные голуби с луком и бараньими колбасками. А ко всему этому пышные сдобные булочки, выпеченные в форме куриных яиц, изюм, фиги, сладкие груши, простые и острые сыры и, разумеется, вина к каждому новому блюду.
Раненая рука стала казаться Скаурусу чужой и словно отделилась от его тела. Кончик носа онемел — верный признак того, что трибун начал пьянеть. Остальные гости тоже заметно расслабились. Барон Дракс, одетый, в отличие от Сотэрика и Аптранда, в видессианскую одежду, уже напевал солдатскую песенку, состоящую из пятидесяти двух фривольных куплетов. Марк вспомнил — ее пели в имперской армии на марше. Зеприн Красный и Метрикес Зигабенос подтягивали ему неверными голосами, а Виридовикс заканчивал рассказывать историю о похождениях мужчины, у которого было четыре жены. Скаурус даже почесал ухо, сомневаясь в услышанном и не веря, что в своей браваде кельт мог зайти так далеко. Туризин громко захохотал вместе с остальными, вытирая слезы, выступившие от смеха.
