неделю, плюс небольшая страховка по здоровью, да еще комнатка в общежитиях для низшего персонала за символическую почти плату. А для матери можно было снять квартирку на одного тут же, в городке, и уж куда дешевле, чем в Нью-Йорке.
И вот они переехали. Богаче не стали, но и не голодают. Только бабка по-прежнему бомбардирует свою дочь в Одессу письмами и вымогает денег, но Мила о том ничего Соне не сообщает, да и к чему. А у Кадика перспектив никаких, он и лаборант-то аховый. Говорят, его терпят только оттого, что его собственный шеф, в чьей лаборатории Кадик моет пробирки, и сам бывший академик из Москвы и вот жалеет из ностальгических чувств.
На этом, в общем-то, рассказ Полянской и обрывался. Далее было ни прибавить, ни убавить. Раечка молчала, а Соня понимала, что от нее теперь ждут слов. Много чего могла и хотела сказать сейчас Соня, и о прежнем, и о настоящем. Но это-то переполнение внутри себя и не дало ей сказать ничего. Раечка восприняла, однако, ее настроение неправильно, встала торопливо, погладила все же Соню по наглухо зачесанным в дулю темным волосам:
– Ну, посиди, посиди. Тихонечко. А я пойду, чтоб не мешать, – и Полянская ушла, а Соня так и не выговорилась, единственному сейчас человеку, который стал бы ее слушать.
В ней даже уже и не металось ничего, как было некогда, после письма. Как бы письмо то начало разрушительную работу, а рассказ Полянской ее завершил. Все стало бессмысленно совсем, и Сонино терпение, и ее вечное согласие, чужая жизнь, которой она существовала, за это не полагалось ни облегчения, ни награды. А оставался ей на долю только паучий мир, в котором она муха, и обречена. На какую-то секунду в ней дернулось что-то бешеное и живое, одолело желание бежать и бросить всех и все, Леву, Димку и Москву. Но тут же безнадежно ей подумалось: а что толку? Везде одно и то же. Если ее родная мать так, а родная бабушка эдак с ней поступили, то и нет правды на земле. Так хоть бы и без правды, вот как Полянские. Хоромы, а не квартира, и знаменитый муж, и хоть от больших денег развлечение. Путешествия, свобода от долгов, слава и куча прихлебателей. Отчего же не быть тут и евреем? Если пять комнат, и мебель настоящее рококо, и у подъезда дежурит новехонький «Мерседес», и каждый день специально выученный повар подает карпаччо с утиной печенью. Но только к Соне это отношения не имеет, спасибо бабке-паучихе, и иметь не будет никогда. Ей остаются Лева и протезы, и бетонная клетка в блочном доме, и бесконечная скудость, и только и достоинства, что из хорошей семьи и с воспитанием, и надо нести гордо свою бедность. И с нелепым усилием делать пред всеми вид, что живешь очень хорошо. Вот бы все взяло да и провалилось, подумалось Соне. И тут же в ней возникло прошение. Господи, если не хватило в твоей руке немного счастья и на мою долю, так хоть побери в тартарары этот подлый мир до последней молекулы и меня вместе с ним! И лучше прямо сейчас, пусть ты всевидящ и всеведущ, но и понятия не имеешь, как же все осточертело.
Майами. Штат Флорида. Август 1998 г.
Лето подходило к концу. Но только по календарю. По сути, в Майами, что ни время года – то лето, одна разница, с дождями или без. А Инге и вовсе было все равно.
– Миссис Бертон, к вам просится мистер Лурдес, можно впустить? – раздался из селектора тонкий голосок личной ее секретарши Дороти-Мод.
– Да, можешь сказать Лурдесу, пусть заходит. И вот что, Мод, свари нам кофе покрепче, – резиновым голосом приказала Инга.
Лурдес этот был человеком Сорвино. После бегства Левина очень ей требовался надежный бухгалтер. Инга не стала мудрствовать, попросила, и Брокко порекомендовал ей Лурдеса. И она не прогадала. Очень знающий, привычный к подпольной бухгалтерии, Лурдес оказался незаменим. Смуглый, с тараканьими усишками и очень аккуратным животом, выступающим шариком, совсем лысенький к пятидесяти годам, Лурдес делал свое дело так, что Инга лишь изредка проверяла его. А в основном Лурдес пользовался ее большим доверием. И не только потому, что был отправлен к ней Сорвино. К этому имелась и еще дополнительная причина, и о ней Инга знала.
А все происходило оттого, что с некоторых пор люди, окружающие миссис Бертон, в большинстве своем ей подчиненные и от нее зависимые, стали бояться ее до явного выражения этого страха. Хотя Инга ни на кого не кричала никогда, ошибки и промахи поправляла без раздражения, отрывисто и как бы на ходу и, если случалась нужда, могла даже поощрить за доблестный труд. Но и спящий лениво в саванне лев тоже не нападает без причины, и даже охотиться самому ему нет нужды. А только попробуйте того льва раздразнить или, если совсем от глупости, дернуть за ухо. Вам сильно повезет, коли смерть ваша случится быстрой и без лишних мучений. Вот и Инга была на манер такого льва, обычно ко всем и во всем равнодушная, кроме дела, да и тут подчиненные как бы нарочно старались задержать ее внимание на себе. Не так страшно им казалось схлопотать нагоняй, как вот это мертвое нежелание хозяйки замечать людей вокруг. Она будто глядела на них поверх мощнейших, укрепленных контрфорсами стен, словно в прицельное отверстие для стрельбы, и никого не приглашала никогда внутрь. И более других ее боялся Лурдес. Хотя и не имел к тому реальных причин. Но он знал Сорвино, как и то, что Святой Брокко ни разу к себе близко не подпустил ни одного человека. Кроме миссис Бертон. А это значило – каждый из них в чем-то главном отражал в подобии другого. А быть похожим на Брокко Сорвино уже само по себе являлось определенного рода рекомендацией.
Инга слушала занудный рапорт в пол-уха. Впрочем, Лурдес на этот счет не обманывался. Стоит хоть что-то пропустить или сказать неточно, пол-уха миссис Бертон мгновенно превратятся в оба глаза, весьма неприятных для провинившегося. Однако дела ее фирмы с таким чудным и теплым именем «Наташа», совсем не имеющим ничего общего с владелицей, пребывали в совершеннейшем порядке. И в самом Майами, и в филиале Палм-Бич. Обороты росли с такой быстротой, что «Наташа» вскорости обещала стать в один ряд с крупнейшими предприятиями на Атлантическом побережье, имевшими дела с недвижимостью. Несколько компаний уже закидывали удочки, предлагая слияние, и надо ли уточнять, что получили у ворот арбуз. Ни в каких коллегиальных управлениях миссис Бертон не нуждалась, ей вполне хватало поддержки от Сорвино.
А вокруг самой Инги медленно, но верно со временем вызрела почти вакуумная пустота. Она же сама ее и взрастила. Словно уже не находила для себя оснований для контакта с обычными людьми, а могла обрести один язык только с себе подобными. Но подобных ей человеческих существ было на свете крайне мало, потому, поневоле, ей оставался для общений, отдаленно напоминающих дружеские, только Сорвино. Совместное времяпрепровождение, когда оба были свободны от трудов, у Инги и Святого Брокко имело очень специфический оттенок. Они никогда не обозначали себя друг для друга как мужчина и женщина, им это и в головы не приходило, а скорее как двое коллег, долго занятых одним делом и оттого завязавших приятельские отношения, с некоторым даже кодексом чести. Как ни удивительно, но почвой, на которой произросло их взаимное дружелюбие, оказалось оружие. Инга вдруг для себя заинтересовалась этой темной стороной человеческой жизни. Может, еще и оттого, что других интересов у нее неожиданно оказалось смехотворно мало. Но она с удовольствием ходила вместе с Сорвино в подпольный частный тир и там вволю училась стрелять. Более всего ей нравились тяжелые, многозарядные пистолеты, монстры девятого калибра, едва удерживаемые в руке. Тогда Сорвино и посоветовал ей для улучшения стрельбы немного подкачать мышцы. И Инга стала посещать некий спортзал не для всех, где вообще была единственной женщиной. Но и там ее опасались поболее, чем многих иных громил. А порой, под настроение, Брокко, больше для забавы сначала, учил ее и ножевому бою, пусть и примитивному, но действенному против дилетанта, и некоторым, доступным ее телосложению, приемам уличной защиты и нападения. Не сказать было, что в этих занятиях у Инги имелась реальная нужда. Ей по карману бы нетрудно стало нанять и высококлассных телохранителей, поштучно и со скидкой на опт. Но здесь у нее получался интерес, не всегда и здоровый. Орудия убийства как бы притягивали ее, умение пользоваться их смертоносностью развлекало, спасало от внешней пустоты и помогало еще больше укрепиться в презрении к остальному роду человеческому. Да и как было ей этот род не презирать, особенно мужскую его половину. На Брокко, однако, ее презрение не распространялось. Да у Инги и не имелось никаких мотивов считать темнокожего Сорвино за потенциального кавалера или малодушного обывателя.
А в скором времени она обзавелась и постоянным огнестрельным спутником, полуавтоматическим «Магнумом», едва помещавшемся в ее портфеле. Разрешение в полиции ей выдали без труда, ведь одинокая женщина в таком городе, как Майами, определенно нуждается в орудии самозащиты. Хотя и порекомендовали ей выбрать оружие полегче, намекнув, что размер пистолета еще не главное, а надо уметь им пользоваться. Но раз уж дамочке уютнее чувствовать себя именно с большой пушкой в кармане, то и пусть себе.
Иногда Инга вместе со своим новым другом совершала прогулки по ночам. А потом это даже вошло в привычку. Нет, Ингу вовсе не угнетала безмолвная и мертвенная роскошь ее квартиры, она не умела теперь чувствовать себя одинокой. Напротив, это состояние казалось единственным условием ее покоя. Да и какая могла быть усталость от самой себя, если люди, ей посторонние, доставали Ингу одним своим присутствием. Но тем не менее в ее жизни чего-то не хватало, и не хватало почти катастрофически. Как будто из ее существования ушла вся соль бытия, и ничто уже не могло сделать его соленым вновь. Чем большую кучу денег она обретала с каждым днем, тем менее понимала, на что они, эти деньги, ей сдались. Она и так могла уже купить и заказать что ей угодно и даже кого угодно. И дальше будет больше, но в этом «больше» уже не заключалось никакого интереса и остроты. Упоение от власти над другими тоже скоро прошло. Ей сдавались слишком быстро, и это в свою очередь получалось скучным.
И она стала часто ночами бродить по темному городу. В поисках приключений, неприятностей или вообще непонятно чего. И в один прекрасный день, как и следовало того ожидать, нашла.
Нарвалась она совсем случайно. Бог весть в каком баре выпивала перед этим, полным то ли байкеров, то ли просто обкуренных отморозков, именно такие мутные места и привлекали ее теперь особенно. Она даже не считала нужным прибегать к защитной мимикрии, посещая подобные заведения, а так и приходила с ног до головы упакованная в «Донну Кэрран» или полный комплект от «Гуччи» и золотых украшений не снимала, а напротив, пристрастилась к ним чрезмерно. Сколько и что она пила в этом затхлом баре, совсем не имело значения, главное, Инга соображала и могла стоять на ногах.
А когда ей все надоело и она вышла из бара прочь, то, как оказалось, не в гордом одиночестве. А один из неряшливых, патлатых до колтунов искателей легкой поживы последовал за ней. До первой глубокой уличной тени без фонаря.
– Тихо, малышка, – произнес за спиной сиплый, прокуренный голосище, и довольно грязная лапа, пахнувшая машинным маслом и какашками, зажала ей рот.
Второй рукой Ингу обхватили поперек туловища, так, чтобы можно было шарить во внутренних карманах пиджака от ее брючного бежевого костюма. Там и в самом деле лежал дамский, упругой кожи бумажник, хотя и непонятно, какая великая польза вышла бы от его содержимого. Двадцать долларов наличными и три кредитные карточки. Правда, вряд ли случайный грабитель «на авось» ограничился бы этим, а не принялся бы за драгоценные украшения, во множестве пребывавшие на Инге. Но даже если бы и не пришлось защищать довольно дорогие браслеты, часы и сережки, все равно Инга не спустила бы дело на тормозах. Приключение вдруг стало увлекательным. Одним коротким движением ноги она так злобно саданула гоп-стопника из бара по коленной чашечке, причем острым каблуком, что тот взвыл от боли и выпустил Ингу из рук. Уроки, преподнесенные ей Сорвино касательно правил выживания на улицах, не зачахли без применения.
Инга с быстротой жалящей змеи отскочила прочь от патлатого вонючки, но не побежала со всех ног, а замерла в неподвижности. Правда, за те секунды, что она совершала свой маневр, в ее правой руке оказался выдернутый из специальной, поясной, тайной кобуры любимый и единственный «магнум» с полной боевой обоймой патронов. И один на всякий случай в стволе. Инга со спокойным любопытством разглядывала вопящего громилу и одновременно удерживала своего стального друга в положении дуло – лоб, кратчайшее расстояние. Лохматый байкер, однако, скоро взял себя в руки, заглох и, напустив на себя ярость обиды, собрался уже кинуться на Ингу. Но тут и он разглядел, что в безлюдном переулке между боковых ходов в какие-то кабаки их уже вовсе не двое. А третий участник, хотя и лицо неодушевленное, и есть из присутствующих самый опасный. Обращаясь в основном к его высококалиберному высочеству и весьма уважительно, громила поднял руки вверх и, отступая назад, произнес:
– Все в порядке, леди. Секунда, и меня нет, – и приготовился дать деру.
– Погоди, – остановила его Инга, – ты ведь надеялся добыть пару баксов? Ведь так. На, вот возьми!
И Инга протянула ему выдернутый ею небрежно из кармана вожделенный бумажник. Рядом долбила музыка на соседней дискотеке, в проулке совсем никого не было, только издалека чуть доносились пьяные перепевы. Незадачливый грабитель замер в непосильном раздумье. Уж не нарвался ли он на подпольную мать Терезу? Ребята в баре как-то рассказывали небылицы о богатых придурках, шляющихся по городу и наставляющих падших на путь истинный, примерно таким же способом. Сначала, дескать, навалят по первое число, а потом прочтут мораль во спасение души и сами запросто отдадут, что хотел взять насильственно. Правда, никакого проку от наставлений никому еще не бывало, зато и хлопот не возникало с полицией.
– Ну, что же ты, возьми! Не бойся! – опять позвал его женский голос, надо сказать, и без малейшего намека на страх.
Патлатый сделал шаг навстречу. Ежели леди так угодно, что же, он не откажется. Может даже выслушать проповедь на полминуты, не больше. А вдруг и приглянется красавице богачке, такие случаи, говорят, тоже бывали. И только он подумал так, как тут же прогремел выстрел, и на кратчайшей линии между его лбом и харкнувшим дулом «магнума» возникло оживленное движение, приведшее мозги патлатого джентльмена удачи и части затылочной кости его черепа в соприкосновение с кирпичной стеной дискотеки.
Инга и не думала бежать, хотя звук выстрела раздался достаточно громко. Но, похоже, решительно ни на кого в этом квартале не произвел особого впечатления. Сначала она оглядела издалека мертвое тело, но ничего интересного не увидела. Мужик почти без головы, как в тире, только вместо белых дыр кругом черные пятна. И все. А она-то ожидала нечто необыкновенное. Еще когда только стала целиться в свою случайную жертву. Это было увлекательно и так здорово щекотало нервы, что хотелось громко запеть. И сам выстрел случился,
