А Тетя уже водрузила на тумбочку близ изголовья будильник, тикавший назойливо-строго, будто таксометр. Усаживаясь, как в маршрутку, на Туза, мельком засекла время.
«Разберемся в терминологии, – попросил он. – Это, я знаю, называются чичи, – указал на грудь. – А то, что меж ног?» Тетя пожала плечами: «Ну, она такая вагабунда – блудница и скиталица – сама порой не узнаю. А когда в паричке, как сейчас, так будто вовсе не родная». Действительно, ее лобок украшала крайне затейливая прическа с буклями, кудельками и косым пробором. «Под леди Ди, – пояснила Тетя. – Если хочешь, так и зови». Доехав без приключений, она слезла на остановке, уложила парик в футляр и пошла под душ общаться со своей блудницей.
Аргентина медленно расстегивала перламутрово-жемчужный комбинезон, раскрываясь сверху донизу, как раковина, с такой дивной устрицей внутри, что не терпелось заглотить. «О, ужас! – покачала головой. – Сравнивать бабу с моллюском»…
«С чего ты взяла?» – удивился Туз, соображая, не высказался ли от избытка чувств.
«Пила из твоей рюмки, – подмигнула она. – Теперь знаю, что думаешь. Текила, брат, такова – сразу впитывает все волны и вибрации, а потом сообщает тому, кто умеет их читать. Одно слово – мухер! Женщина! Приходится угадывать мысли клиентов – иначе пропадешь. – И подзавела счетчик. – Извини, в банке был душевный порыв с надеждой на процент от выручки, а сейчас рутина».
Тетя в ванной гремела чем-то, будто мыла посуду.
«Кажется, у нее меж ног “мармита” – кастрюлька, – заметила Аргентина, – А у меня, если хочешь знать, ракушка – “конча”…
И только теперь Туз вспомнил о парижском письме от Кончиты в ресторан «Сарго» для Аргентины. Прочитав, она усмехнулась: «Очень мило с ее стороны. Ну, ограбь меня еще раз. Пересплю по-сестрински бесплатно – гратис!» – И на кровати королевской ширины раскинула ноги, будто от Па-де-Кале до Бристольского залива, так привольно, как можно раскинуть только руки, упав на летний луг. Иди в гнездо, птенчик», – позвала, обнимая.
Тузу казалось, что у нее есть третья длань, дружески вовлекавшая, пожимавшая и выталкивающая, – истинно, что упражняется, то развивается. «Вот оно – гнездо времени, – понял он. – Место для отдыха внизу, где все двойственно – и рождение, и краткая смерть». Аргентина тоненько, как раненая зайчиха, заверещала, так обхватив и стиснув, что он постиг все ее ракушечные закоулки.
Из ванной выскочила Тетя, замахиваясь ершиком для унитаза.
«Впервые кончила с клиентом, – успокоила ее Аргентина. – Может, потому что даром. Знаешь, как возбуждает слово “гратис”! Иди сейчас же и передай всем девочкам!»
Еле отобрав позолоченный ершик, они проводили Тетю с леди Ди.
«Сходим сейчас в ресторан, – предложил Туз. – Здесь в отеле уютный». И сунулся за чипсами, но все его банки были пусты. «Как в воскресный день!» – вспомнил Колю-ножа. Странно, но сильного потрясения не испытал. Напротив, отлегло от сердца и полегчало на душе, будто только что исповедовался.
«Почерк Дочурки! – развеселилась Аргентина. – Вот отчего живот раздуло! Ну, половину у нее заберу. Так будет справедливо. Она тоже старалась – нашла и потихоньку сперла. Труда не меньше, чем махать револьвером в банке». Подобрав с пола листок, выпавший из записной книжки Туза, замерла: «Мой номер? А это рука братца Аспи! Аспезио Трефо. Ты с ним знаком!?»
Глядя в окно, выслушала рассказ о встрече в Барселоне, и, не поворачиваясь, сказала: «Этот каброн давным-давно бросил меня одну, сбежав в Европу. Не хочу иметь с ним дел, а к тебе есть серьезное предложение. Едем в Тбилиси! Там обещаю любовь, верность и возрождение»…Так, не очень точно, Туз перевел для себя слово «реституция». Он несколько удивился, куда нынче ведут все дороги, и не понимал, чего именно возрождать, но согласился запросто: «Почему бы и нет. Повидаюсь с губернатором доном Пепе».
«Ах, как хорошо, что ты знаком с губернатором! Меж нами не должно быть тайн! – возбудилась Аргентина не менее, чем от слова „гратис“. – Это негосио на много миллионов! Без брата я не справлюсь, а ты сойдешь за него. – И призналась, кстати, что по правде зовут ее Пера. – Только не рычи! С двумя “р” выходит “сука”, а с одним – “теплое местечко” или “груша”»…
Все было ей к лицу. Пока Туз спал, аргентинская Груша съездила в ресторан, забрала справедливую часть денег у Дочки и вернулась в отель на маленьком автомобиле, напоминавшем зеленый, но спелый дюшес.
«Теперь в аэропорт?» – спросил Туз.
«Зачем? – удивилась Груша. – Доберемся дня за три на моей машине».
Туз ничего не смыслил в авто и не стал перечить – мало ли какие у этого возможности. В тот же день они выехали из Мехико, румбом на восток.
Дорога на восток
К вечеру, миновав Пуэблу и Кордобу, остановились на берегу Мексиканского залива в Веракрусе, основанном пятьсот лет назад конкистадорами, прибывшими, как известно, на каравеллах из Старого Света. Судя по всему, чтобы попасть обратно, надо плыть или же взлетать. Других путей в Тбилиси с Американского континента Туз не знал. Однако они устремились вдоль берега, намереваясь, видимо, как-то обогнуть океан.
Далековато, конечно, да с Грушей – все рядом. Туз настолько устранился, что верил – доберутся и посуху. Вообще неважно разбирался в окружающей обстановке, а теперь вовсе не понимал, где находится. «Странно, – думал он. – В основе самой ориентации лежит восток, но все давно глядят на запад. Может, слово устарело или же мир еще к нему не подтянулся»…
Так или иначе, а с «ориенте» в этом мире у него стало совсем плохо. Не глядел ни на одну часть света, кроме Груши. Зато на нее, как в окно, выходящее на все четыре, – будто на розу ветров. Сверяясь не со звездами и солнцем, но с Грушей, полагал, что она найдет какую-нибудь щель в пространстве. Стоит мигнуть, как окажутся на Военно-Грузинской дороге или уже в пригородах самого Тбилиси. Удивительно, но Груша иногда спрашивала у полицейских, куда ехать, и чирики указывали дорогу. Возможно, занимаясь грабежами, Туз упустил что-то из виду, и этот город теперь связан с Мексикой братскими узами, вроде перемычек и мостов.
Ах, никогда прежде не совершал он такого путешествия – в легковой машине по Новому Свету с Грушей за баранкой! Ее летящий ангельский вид завораживал. Когда она переходила с одной скорости на другую, обмирало сердце.
Едва они покинули прибрежную деревушку по имени Дисциплинас, Груша толкнула его в плечо: «Хватит пялиться! Держи воланте, а я на тебя погляжу». Услыхав, что он не умеет водить, поразилась: «Шутишь? Может, и шнурки на ботинках не сможешь завязать?» Он не стал признаваться, что и с этим плохо, посему и предпочитает мокасины, но живо осознал, насколько недоделанный, – ничего толком не умеет. Так расстроился, что вблизи какого-то леска немедля попросил остановиться и затащил Грушу в кусты.
«Молчу, лобо! – улыбалась она, усаживаясь за руль. – Знаешь, серый волк, как ягненка уволочь. Можем открыть с тобой школу. Народ пойдет!»
«А как назовем?» – спросил успокоенный Туз. Груша чуть подумала и выдохнула со знакомым фрикативным «гэ»: «Когер!» Это было ее любимое словечко, имевшее, помимо совокупления, бездну иных смыслов, а именно – поглощать и вмещаться, ютиться и вбирать, настигать, приживаться, находить и улавливать… Да всего с полсотни.
От Груши он узнал множество новых слов и понятий. Она постоянно меняла имена своей «кончи», отчего близость с ней была каждый раз внове. Туз замирал у порога, ожидая открытий. То его встречала «маримонья» – красная камелия, то «чупета» – детская пустышка. Погружался он в клумбу – «масизу» и входил в «пису» – дом терпимости. Вот где хорошо ориентировался…
«Ке онда! – восклицала Груша. – Падриссимо!» Что означало буквально «какая волна» и «паписсимо», сродни похвалам «клево» и «брависсимо».
В намеченные три дня пути они уже никак не укладывались. То и дело съезжали на проселочные обочины и тормозили у мотелей, где Груша учила его танцевать афроамериканскую румбу в койке. Отмечались в каждом населенном пункте – в порту Кампече, в старинной Мериде и древней столице майя Чичен-Итце – там Туз искал признаки грудей в очертаниях дворцов и пирамид и нашел-таки Грушины, которые расцеловывал на вершине обсерватории, озирая бирюзовые небеса и бесконечно-зеленую сельву.
Впервые, кажется, обратил внимание и на прочие ее прелести – бедра, кисти рук, лодыжки, губы, уши. Ах, какой сочный и нежный, сверху донизу, плод! Герцогиня Дюшес! Гру-у-у-ша – будто опрокинутая «У» на древе познания. Даже заглянул в глаза, оказавшиеся медовыми, – такой мед пчелы собирают в самых сокровенных местах, на тайных каких-то масизах. Хотелось прочитать ей что-нибудь из Песни песней, но на этой широте они совсем не звучали. Зато вспомнил имя богини с одного из здешних небес – Тонакасиуатль, владычица плоти.
«Отчего ты все делаешь с открытыми глазами? Ты соглядатай, вихиланте?» – спросила она. «Да какой там! – честно сказал Туз. – Страшно глядеть в темноту, когда не спишь. А ты почему закрываешь?» «Жутко увидеть какую-нибудь рожу, – призналась Груша. – Представить не можешь, как ужасны мачо, если смотреть снизу. Да и сверху не лучше».
Груша ему нравилась, как давно уж никто. Он чувствовал, что из малой его частицы возродился весь организм, и понял – на райском дереве росли вовсе не яблоки, а груши. Кажется, отдал предпочтение одному фрукту, выбрал излюбленный, созданный из звездной пыли высшего сорта и потому идущий нарасхват. Век искал именно такую невинную, как агнец, шлюху. И в мотеле городка «Виста Хермоса», или «Прекрасный вид», впервые в жизни великодушно сказал: «Не знаю, на какие шиши, но мы откроем и школу, и университет, если выйдешь за меня замуж!»
Груша развеселилась: «Милое предложение! Да мы с тобой уже родня – как текила с мескалем. А ты что хочешь, братец-грешник!? Хермано-пекадор! Любопытно, конечно, какого цвета могут быть наши дети – черные или рыжие? Увы! – всплеснула руками. – Для негосио это невозможно! Прости, но даже ради тебя не откажусь от целой страны».
И рассказала наконец о сути дела. Ее далекие предки-майя правили городом-государством Киче, владея восточным побережьем полуострова Юкатан вплоть до шестнадцатого века, когда испанские конкистадоры перевернули все с ног на голову. И вот теперь, пятьсот лет спустя, настала пора реституции – восстановления прав прежних владельцев, возврата имущества и земель, захваченных во время войн и революций.
«Но у нас повсюду этот хренов мачизм, – вздохнула Груша – Реституция действует только по мужской линии. А для меня брат Аспи – ларго а ла малета! То есть смылся в чемодан, а точнее – сыграл в ящик. Зато боги послали тебя! – взъерошила ему волосы. – Перекрасим в негро на границе с Белизом, который временно устроился на моей территории, и все будет прекрасно! Продам или сдам в аренду землю и дико обогащусь!»
Только теперь Туз сообразил, что Тбилиси в стороне от их дороги, то есть совсем ни при чем. О, надо же быть таким тугоухим ослом! А туда же – женюсь на принцессе майя! Наверное, и впрямь лучше остаться ее братом. И всплыли невесть откуда строки Байрона: «Сестра! Мой друг сестра! Под небесами нежнее слова, лучше слова нет!»
Чемоданчик
Они остановились в приграничном мотеле, где нашли кипу путеводителей и буклетов, подробно рассказывавших о будущих владениях Груши.
Государство Белиз со столицей Бельмопаном – небольшая страна, омываемая Карибским морем. Размерами и числом жителей сопоставима с герцогством Люксембург, а ее название означает не что иное, как Чемоданчик. Он будто бы наскоро собран в дорогу – всего понемногу, но на первое время достаточно. Четыре городка. Две реки – Рио-Ондо и Белиз с водопадами. Горы Майя с пиком Виктория, умеренной высоты около мили. Саванны и тропические леса, где растет ценное красное дерево и карибская сосна.
Но чего в избытке, так это народностей! От индейцев, испанцев, негров и китайцев возникло множество новых племен с именами собственными. В суровые годы конкисты и рабовладения, когда испанцы познакомились с индианками и мавританками, появились первые немудреные помеси – метисы и мулаты. Они были хороши собой, а испанки тоже ведь люди. Их любовь к мулатам сотворила «мориско», которые дали миру «чино», а уж эти с индианками сделали «сальтоатрас», прыжок назад, кои, в свою очередь, породили с мулатами «лобо» – волков. Увы, названия двух последних говорят, что далеко не всегда усложненные коктейли приятны на вкус.
«Но какая ясность в смысле расовой принадлежности! – думал Туз, крася голову и брови черным. – А в многонациональной отчизне – густой туман. Хотя, если дать имена всем российским замесам, многие наверняка потребуют самоопределения, вплоть до создания республики хохлоцапов, например, или коцахлов с вхождением в Европейский союз».
«Кто у нас с тобой может родиться?» – спросил он Грушу. «Да какой-нибудь бубновый валет, “петушиный хвост”, – махнула она рукой, разглядывая карту.
В середине девятнадцатого века эти земли перешли Великобритании по праву сильного и назывались, будто тяжелое внутреннее заболевание, Британский Гондурас. Уже лет двадцать как Белиз считается независимым, однако его главой остается королева Елизавета, представленная губернатором. И все здесь мерят на английский манер – в акрах и рудах, ярдах и родах.
Это совершенно запутало Грушу. По имевшимся бумагам ей причиталось девятьсот тысяч акров. В акре четыре руда. Один руд – примерно пять тысяч квадратных ярдов. В роде – более пяти тысяч метров. Все получалось «вроде», но как-то выходило, что Груше достанется вся страна площадью в двадцать три тысячи квадратных километра. Она долго считала в столбик,
