— Гореть этому имперскому колдуну в самом жарком из пяти чистилищ! — вскричал приветствовавший Джерина малый. — Наверное, его заклинания затуманили наши мозги.
— Там не Ленджиел. — Джерин нахмурился. — Но если учесть все обстоятельства, то я предпочел бы, чтобы это был он.
Фердулф поднял голову от бурдюка.
— Черт! — произнес он, сердито глядя на Лиса. — Почему мои чары не действуют на тебя?
— Сложно влиять на того, кто знает, к чему он стремится, — ответил Джерин. — А ты знаешь, к чему ты стремишься, наливаясь вином?
— К встрече с отцом, — сказал Фердулф.
— Я думал, мы пришли к соглашению, что это не самая лучшая мысль, — укорил Джерин.
— Да, пришли, — ответил Фердулф таким твердым голосом, будто он и не прикладывался к вину. — А потом я не согласился с тобой и решил поступить по-другому. Не так, как мы договаривались.
— Ты должен был известить об этом меня, — сказал ему Джерин. — Это было наше общее соглашение. Тебе не следовало его нарушать.
Фердулф пожал плечами:
— Чтобы заключить соглашение, необходимы двое, а вот чтобы его расторгнуть, достаточно одного. Ты бы попытался отговорить меня…
— Можешь в этом не сомневаться, — заверил Джерин.
Маврикс был последним человеком, в смысле богом, с которым он бы хотел повидаться. Ибо ни Джерин и ни тот же Фердулф не могли даже представить, что тот в этом случае выкинет. Как, скорее всего, и сам Маврикс.
— А я не хотел, чтобы меня отговаривали, — продолжал Фердулф, — Чем больше я размышлял, тем увереннее становился. Поэтому… — Он поднес пивную кружку к губам. Его горло задвигалось. — Очень вкусно. — Малыш хлебал грубое вино, наверняка предназначенное для низших армейских чинов, которое и пить-то не стоило, но был далек от объективности. — Мой отец, безусловно, производит нечто получше вашего старого скучного эля.
— Меня эль вполне устраивает, — честно ответил Джерин, — хотя я не стану отрицать, что вино тоже вкусное. Я его выпил немало и всегда получал удовольствие.
Ему не хотелось сердить Маврикса; вдруг, к несчастью, тот слышит их и вздумает здесь появиться. Но он добился только того, что рассердился Фердулф.
— Перевертыш! — Маленький полубог фыркнул и снова выпил. — И то ему хорошо, и это неплохо, ха! У тебя не так много времени, смертный. Ты должен определиться раз и навсегда, а не склоняться то к одному, то к другому.
Джерин покачал головой:
— Во мне есть всего понемногу. Если я откажусь от чего-то, то что-нибудь упущу.
Фердулф в недоумении уставился на него.
Глаза полубога поймали отблески света костров и вспыхнули, как у кошки.
— Ты отвечаешь не так, как должен бы, — пожаловался он. — И думаешь не так, как должен бы. Насколько я понимаю, мой отец поместил меня именно туда, где я оказался, лишь затем, чтобы ты мучил меня.
— Сомневаюсь.
Джерин всегда считал, что Маврикс обременил Фулду Фердулфом лишь затем, чтобы тот мучил его. Но раз уж Фердулф сам не пришел к этому заключению, то Джерин и вовсе не собирался его к нему подводить. Жизнь с полубогом и без того была чересчур занимательной.
Что до Фердулфа, то он уже и думать забыл о своих отношениях с Лисом.
— Я хочу видеть своего отца! — крикнул он.
Так громко, что вполне мог переполошить весь лагерь, но почему-то его услышали лишь Джерин и стражники, приставленные к вину.
— Я хочу видеть своего отца!
И он присосался к горлышку бурдюка, почти не уступавшего ему в размерах.
Джерина охватила тревога.
— Остановись, — настоятельно потребовал он. — Ну же, Фердулф, отдай мне бурдюк.
— Я хочу видеть своего отца! — снова вскричал Фердулф.
Пространство вокруг бурдюков с вином внезапно расширилось.
— Сын мой, я здесь, — произнес Маврикс.
VII
— Отец! — радостно воскликнул Фердулф.
Джерин, запинаясь, щегольнул своим ситонийским:
— Приветствую тебя, владыка сладкого винограда.
Он низко поклонился, глядя исподлобья на ситонийского бога вина и плодородия.
Маврикс, как обычно, был облачен в мягкую шкуру молодого оленя. Венок из виноградных листьев не давал его длинным темным волосам падать на лоб. Глаза Фердулфа засверкали, ибо Маврикс в своем пышном одеянии весь сиял. Единственным темным пятном в его облике были глаза — два бездонных черных колодца на женственно-красивом лице.
— Что ж, — сказал он, и его голос эхом отдался в голове Джерина, будто тот слушал сознанием, а не ушами. — Какое-то время меня не было тут. Не могу сказать, что северный край сильно переменился с тех пор, как я видел его в последний раз.
— Что ты имеешь в виду? — Теперь в голосе Фердулфа слышалось возмущение. — Я-то ведь здесь, а в последний раз, когда ты посещал Лисью крепость, меня еще не было.
— Мм… да, — признал Маврикс. Казалось, его не слишком радовала встреча с сыном. — Но даже в этом случае…
— Гради больше не тревожат северные земли, — вставил словцо Джерин.
«Хотя в этом нет твоей заслуги», — мог бы добавить он, но из осторожности промолчал.
Маврикс пытался одолеть свирепую Волдар, главную богиню гради, но у него не хватило силенок. Бэйверс, элабонский бог ячменя и пивоварения, сдержал натиск Волдар и остальных богов пантеона захватчиков, впрочем, не без значительной помощи устрашающих и тоже очень свирепых божеств, которым поклонялись чудовища, населявшие подземелья под храмом Байтона. Джерин подозревал, что Маврикс с тех пор стал еще больше презирать Бэйверса и богов монстров.
— Ну да. — Это сообщение еще меньше обрадовало Маврикса, чем тирада Фердулфа. — Но и в этом случае…
Фердулф подбежал к нему и схватил за руку.
— Отец! — вновь воскликнул он.
Маврикс направил на него пристальный, изучающий взгляд. Если ситонийский бог что-либо и почувствовал, то очень умело скрыл это.
— Да, я твой отец, — сказал он. — Ты вызвал меня, поэтому я явился. И чего же ты хочешь?
Он говорил так, как иногда Джерин разговаривал с людьми, давая понять, что не может уделить им много времени. Бог вина заставлял Фердулфа сразу перейти к сути, чтобы сам он мог поскорее вернуться к своим занятиям, каковы бы они там ни были. Фердулф тоже ощутил это.
— Вот перед тобой твой сын, то дитя, каким ты наделил мою мать, — воскликнул он. — Неужели ты не скажешь мне доброго слова? Неужели не напутствуешь мудрым советом?
Последнее, что Джерин стал бы просить у Маврикса, так это совета, тем более мудрого. А если бы ситонийский бог, паче чаяния, решил дать ему подобный совет, то он посчитал бы величайшей мудростью не прислушиваться к нему. В данной же ситуации этот вопрос отпал сам собой, поскольку Маврикс лишь волнообразно передернул плечами.
— Может, я и твой отец, — сказал бог, — но я тебе не нянька.
