поговорили с Залмуной. Когда ему пришло время вести сына в долину, я отправился с ним. А паренек не хотел, чтобы я шел с ними. Он суетился и кипел от злости, как… как не знаю кто. Но иногда приходится не обращать внимания на выходки ребятни.
Дагреф сделал вид, что не понял намека. Зато Фердулф все понял и показал чужеземцу язык. Вэн расплылся в улыбке.
— Надо сказать, что святилище у этого бога тоже было плачевное — лишь несколько наваленных друг на друга камней да шаткая каменная плита для заклания. Мы пришли туда, и из груды камней послышалось: «Начинайте!» Голос был похож на голос моего деда за два дня до смерти. Залмуна положил сына на каменный стол и вытащил нож. Однако прежде, чем он пустил его в ход, я стукнул его сына по голове маленьким кожаным мешочком, наполненным песком и галькой. Парнишка угас, словно факел, опущенный в ведро с водой. Кроме того, я привел с собой свинью. Я положил ее на стол вместо сына Залмуны, и тот перерезал ей глотку.
— А что случилось потом? — спросил Джерин. — Бог разве не покарал тебя прямо на месте? — Он пристально посмотрел на чужеземца. — Вроде бы нет. По крайней мере, по виду не скажешь.
— Хо! — воскликнул Вэн, — Потом случилось вот что. Бог возгласил: «Ну, ты видишь? В следующий раз будь со мной обходительней». Он почувствовал, что сын Залмуны лишился сознания, понимаете, а также там все было залито кровью. Вышло так, как мы и надеялись: он решил, что Залмуна на самом деле убил мальчишку. Я перекинул сына Залмуны через плечо и отнес его обратно в деревню, откуда мы пришли.
— А что было, когда он очнулся? — спросил Джерин.
— Гореть мне в пяти чистилищах, если я знаю, — ответил Вэн. — Я хорошенько его треснул. Когда мы вернулись в деревню, он по-прежнему был беспомощен, как куль с мукой. Залмуна словно безумный принялся втолковывать соплеменникам, какой идиот у них бог, и как он его надул, и что им всем надо бы перестать поклоняться ему… и так далее и тому подобное. Я же решил, что мне самое время отправиться куда-нибудь в другое место, и ушел.
— И почему это, интересно? — спросил Адиатанус. — Ты что, хочешь сказать, что тебе не хотелось вмешиваться в разборки между тем богом и его подопечными?
— Раз уж ты об этом заговорил, то да, — ответил Вэн. — Лис скажет тебе, что я иногда делал глупости в свое время, но он также тебе скажет, что я никогда не делал ничего чересчур уж безумного за всю свою жизнь.
— Да неужто? — вскинул бровь Джерин. — Должен тебе признаться, для меня это новость.
— Иди к черту, — отругнулся Вэн. — Как бы там ни было, через пару дней после этого я ощутил отголоски землетрясения. Примерно такого же, как то, что разрушило Айкос и выпустило на волю чудовищ. Примерно, ибо я тогда не был в самом его эпицентре, как в Айкосе, а находился довольно-таки далеко. Думаю все же, по Вешапэр оно ударило гораздо сильнее… если, конечно, не ошибаюсь.
— Полагаешь, землетрясение устроил тот бог? — спросил Дагреф.
— Ну уж точно не Залмуна, — ответил Вэн, — хотя злости у него на это хватило бы, только возможностей не имелось. До сих пор не знаю, верят ли еще вешапэрцы в своего маленького ревнивого божка, или они все перешли на сторону тех, кому поклоняются их соседи.
— Я бы перешел, — сказал Адиатанус. — Если уж поклоняться богам, то лучше верить в таких, какие дают тебе спокойно жить, вот что я думаю.
У Дагрефа был готов новый вопрос:
— Если все эти… как их там… вешапэрцы, отказались от своего ревнивого бога, что же с ним тогда сталось? Возможно, он засох и умер от недостатка поклонения, а?
— Хороший вопрос, — сказал Вэн. — Однако я бы соврал, утверждая, что знаю на него ответ, поскольку я его не знаю. Но если Залмуна рассчитывал на другую реакцию, то я очень удивлен.
— Это не хороший вопрос! — взревел Фердулф. — Ничуточки не хороший! Это греховный вопрос и греховная мысль. Боги бессмертны, это делает их богами. Как бессмертный может расстаться с жизнью?
Джерин задал ему встречный вопрос:
— Предположим, ты бог и тебе никто не поклоняется тысячу лет… или около того: как тебе это понравится? Не отощаешь ли ты, не одичаешь ли? И если не умрешь, то не пожалеешь ли об этом?
Фердулф обдумал его слова.
— Моему отцу это не грозит, — сказал он наконец. — Люди всегда будут поклоняться богу, который щедр на вино и на всякие прочие удовольствия. Ведь в его власти и плодородие, и все, что связано с ним. Например, он везде, где человек творит что-то.
— Это верно, — поспешил согласиться Джерин, хорошо понимая, почему так волнуется маленький полубог.
Он тоже считал, что отец Фердулфа не утратит популярности в земном мире и будет жить вечно. Резоны тому были очень веские и совершенно неоспоримые. Жаль только, что отцу Дагрефа не суждена столь долгая жизнь.
— Бронза и дерево. — Вэн коснулся рукояти своего меча, затем положил ладонь на поручень колесницы. — Вот один из этих материалов, вот другой. А теперь мы должны повернуться и разгромить проклятых имперских нахалов.
— Ты говоришь так, будто это очень легко, — заметил Джерин сухо.
— Это уже было легко, — ответил Вэн. — Дважды подряд это было легко. Почему бы этому не случиться еще раз?
— Ты кое о чем забываешь, — ответил Джерин еще суше, чем раньше. — Во время тех двух битв, которые мы выиграли, Араджис был с нами. И вместе у нас было примерно столько же воинов, сколько их было и у имперского войска. Сейчас у них больше людей, чем тогда, а нас они разделили. Нападать, находясь в меньшинстве, кажется мне не самой удачной идеей.
— У тебя есть идеи лучше? — спросил чужеземец.
У Джерина других идей не имелось. Южане почему-то не преследовали его с таким напором, с каким могли бы. Он не стремился нападать на них, но и они не стремились нападать на него. Видимо, те две победы, которые одержали Лис и Араджис, заставляли врагов осторожничать, несмотря на их численный перевес. Так что…
— Очень скоро мы начнем голодать, если будем торчать здесь и ничего не предпринимать, — сказал Вэн, доводя до конца свою мысль. — У нас два выхода: либо мы тесним их назад и получаем возможность кормиться на новых землях, либо нам придется отступить в долину Айкоса, а прозорливому Байтону это вряд ли понравится.
— Знаю. — Теперь голос Джерина был очень мрачным. — Его стражи дали нам это понять совершенно определенно, не так ли? — Он вздохнул. — Когда приходится выбирать, с кем бороться: с прозорливым богом или с Элабонской империей, этот выбор богатым не назовешь.
На следующий день армия Лиса двинулась на врага. Всадники Райвина ехали в авангарде. Те вассалы Араджиса, что не ушли на войну со своим королем, держали крепости на запоре. От людей Джерина. И вообще ото всех. Несомненно, им бы хотелось, чтобы и Лис, и имперская солдатня куда-нибудь подевались, оставив их в покое, если существование под гнетом Араджиса можно было считать таковым. Но каковы бы ни были желания местных жителей, им явно недоставало силенок, чтобы их реализовать.
Маневр Лиса, казалось, весьма озадачил имперских военачальников. Всадники отогнали разведчиков, которых южане выставили для наблюдения за северянами. Нескольких из них они убили, а кое-кого взяли в плен.
Маева, улыбаясь во весь рот, продемонстрировала одного из таких пленных Лису, а заодно и Дагрефу, и своему отцу.
— Я сама его скрутила, — похвасталась она.
Пленный был возмущен. Возможно, тем, что его захватила женщина, а может, тем, что его вообще захватили. Последнее было более вероятным, поскольку он выпалил:
— Вы, проклятые мятежники, оказались более крепкими, чем нам обещали, когда мы переваливали через горы. Они сказали, что некоторые из вас захотят вновь оказаться под властью империи, а остальные не осмелятся драться.
