Мысль о том, как много здесь комнат, смущала ее. Комнат, которым сотни лет. Это значило — так много людей, живших в них, чем-то в них занимавшихся. И ухитрявшихся не заблудиться среди них…
— Давай останемся здесь.
Он пожал плечами, и согласился:
— Мы же не хотим пропустить пресс-конференцию. Она, должно быть, уже почти закончилась, репортаж будет в следующем выпуске новостей. Спорим, твои мама и папа слегка нервничают?
— Мой папа ничего никогда не боится.
— Я бы боялся.
Элла обернулась, и с нежностью взглянула на него. Ни один мужчина прежде не разговаривал с ней начистоту: ее учителя, отец, дядя Роберт — все они отделывались дежурными фразами. Никто не считал, что она стоит тех усилий, которых требует честность.
— Я боялась, — призналась она. — Тем вечером, на телевидении, я чуть не обделалась.
Гунтарсон захохотал.
— Ты — что?! Я думал, ты — само совершенство, и вдруг такие слова!
— А почему ты думал, что я — совершенство?
Он опять расхохотался, теперь при виде её удивленного лица.
— Потому, что ты так выглядишь, — он поддразнивал ее.
— Я вовсе не совершенство, — серьезно возразила она. — Ты меня совсем не знаешь…
— Ты просто обязана быть совершенством, иначе ты не могла бы парить. Тебя бы тянули вниз грехи. А что до телекамер — их не стоило бояться. Это моя вина, я должен был тебя получше поддержать. Прости! В следующий раз от меня будет больше пользы.
Он смеялся, он был с ней откровенен, он сказал, что считает ее совершенством! И они остались вдвоем в целом доме. Элла подумала, что это и есть настоящее счастье. И она все что угодно сделает, только бы он тоже чувствовал себя счастливым.
— Потому что следующий раз обязательно будет, — продолжал он, — и не один. Я хочу, чтобы было много фильмов, и чтобы их показали всему миру. Фильмов о том, как ты левитируешь, как из ниоткуда появляются предметы. Мы все это будем подробно записывать, чтобы показать этим узколобым ученым твои силы. Психокинетические возможности. Тогда никто не сможет отрицать их существование.
— Если ты этого хочешь… Знаешь, я не стану делать это ни для кого больше. Ни для этого доктора, которого нанял мой папа. Ни на этих ток-шоу. Я буду делать это только для тебя.
Гунтарсон отложил газету, и чуть подался вперед, внимательно глядя на Эллу.
— Если ты действительно так боишься, нам придется что-нибудь с этим сделать.
— Тебя я не боюсь.
— Вот и хорошо. Я польщен, — теперь он ее не дразнил. — Но никому не будет до тебя дела, если ты не сможешь демонстрировать свои способности перед множеством людей. Не только передо мной. Я всегда буду рядом с тобой, если только ты этого хочешь.
Элла кивнула. Этого-то она и хотела.
— Но я хочу, чтобы ты и с другими людьми вела себя естественно, была самой собой. Тебя это пугает?
— Не знаю…
— Тебя когда-нибудь гипнотизировали? Ты знаешь, что такое гипноз? Я не имею в виду то, что проделывают фокусники по телевизору. Не такую ерунду. Настоящий гипноз.
— Меня никто не гипнотизировал, — встревоженно выговорила она. — Это не то, из-за чего я
— А я и не об этом говорил…
— Моя подруга, ну, девочка из моего класса, Флора… ее брат видел гипнотизера, когда был в ночном клубе «Ритци» в Бристоле. Он говорил, что там одну женщину загипнотизировали, и она ела луковицу, а думала, что это яблоко, и…
— Я не это имел в виду, — Гунтарсон улыбнулся: разговорить Эллу было очень трудно, дело подвигалось медленно, но кажется, ему удается постепенно завоевывать ее доверие. Он еще никогда не слышал, чтобы она произнесла столько слов за один раз. — Я не буду заставлять тебя есть лук.
— Ты собираешься меня загипнотизировать?
— Только если ты сама захочешь.
— А ты умеешь?
— Да, и неплохо. Я в университете все время этим занимался. Гипноз не заставляет тебя потерять контроль над собой, наоборот — помогает его обрести. Он делает твое мышление сильнее.
Элла неуверенно глядела на него.
— Я позабочусь о том, чтобы ты была в полной безопасности.
Это было все, что она хотела услышать.
— Я хочу, чтобы ты меня загипнотизировал, — просто сказала она.
Глава 20
— Все, что я собираюсь сделать, — говорил Гунтарсон, — это помочь тебе расслабиться. Не будет никаких странных ощущений, ты не потеряешь сознание — ничего такого. Ты будешь помнить все, что я тебе говорю, и все, что будет происходить. — Он убрал ногу с подлокотника, и сел на ковер. — Иди, и сядь напротив меня. Садись по-турецки, так тебе будет удобнее.
На Элле была «левая» футболка с логотипом «Хард-рок Кафе» поверх свободных джинсов. Она подобрала ноги под себя и сложила руки. Их лица разделяли не больше двух футов пространства.
Гунтарсон нажал кнопку на пульте, выключая телевизор. Он говорил очень мягко, отчетливо произнося каждое слово.
— Когда расслабляешься, лучше замечаешь то, что происходит вокруг. Звуки слышатся яснее. Мысли делаются прозрачнее. Все становится проще, и ощущается сильнее. Я смотрю тебе в глаза.
Ты — смотришь в мои. Ты различаешь каждый звук в каждом слове. Каждый звук чист, как вода…
Элла слышала шум дождя по стеклу. Капли, бьющие по гравию дорожки. Где-то в доме, на другом этаже, громко тикали большие часы.
— Дыши медленно и глубоко. Ты чувствуешь слабый холодок воздуха, когда он струится в твои ноздри. Почувствуй, как наполняются легкие. Это кислород. Каждый вдох питает твое тело. Задержи дыхание, а теперь медленно выдохни через рот. Все напряжение выходит вместе с этим выдохом. Твои плечи опускаются. Скованность, которая заставляла поднимать их, покидает тебя. Когда снова вдохнешь, выпрями спину. Теперь почувствуй, как наливаются силой мышцы. Сила, контроль и покой. Так ты должна себя чувствовать. Расслабленной и сильной. Расслабленность и контроль… Непохоже, что я тебя гипнотизирую, правда?
— Ты же еще не начал.
— Я уже закончил. Это все, что я собирался сделать. Твое мышление очень восприимчиво, Элла. У тебя сильная воля. Она легко повинуется, если приказы не несут в себе зла.
— А ты собираешься типа хлопнуть в ладоши, или еще что, когда надо будет очнуться?
— Мы сейчас в состоянии релаксации. Когда надо будет остановиться, я просто скажу тебе об этом. А сейчас я только хочу, чтобы ты вдыхала, с каждым вдохом освежая каждую частичку своих легких. А когда будешь готова, почувствуй, как все тревоги и страхи уплывают прочь.
Он откинулся назад, одной ладонью опираясь о пол перед собой. Ее глаза по-прежнему смотрели прямо на него, но внимание было сосредоточено на каждом вдохе. Гунтарсон тоже расслабился. Ее чистый неподвижный взгляд был как зеркало, возвращающее ему полученную гипнотическую энергию. Он так ясно видел детали ее лица, будто каждый волосок ее бровей был нарисован отдельным штрихом кисти.
Она казалась нереальной, как скульптура, вылепленная из плоти. Он мимолетно удивился, что не испытывает к ней никаких эротических чувств.
Угол зрения изменился: ему показалось, что она теперь смотрит на него чуточку сверху вниз. Гунтарсон прервал зрительный контакт, и увидел, что колени и ступни Эллы поднялись на три или четыре дюйма от пола.
— Элла, ты чувствуешь, что паришь?
Она сосредоточенно делала долгие, размеренные вдохи. Несколько минут Гунтарсон наблюдал, как ее тело парит, невесомое и неподвижное. Выражение предельной концентрации на ее лице смягчила слабая улыбка.
Что поддерживает ее в воздухе? Гунтарсон искал признаков усилий, но не обнаружил и тени напряжения. Ее силуэт ясно вырисовывался перед ним, никакой смутности или искажения. Он осторожно провел рукой между ее телом и полом. Волосы и складки одежды ниспадали, как обычно, будто на них продолжало действовать земное притяжение. Ковер под ней не был примят. Казалось, Элла просто забыла, что ей полагается оставаться на земле.
Но выше она тоже не поднималась, совершенно уравновешенная, со скрещенными ногами, не покачиваясь, не поворачиваясь, и никуда не смещаясь.
Его собственное тело напряглось, когда он представил себе, что тоже вдруг стал достаточно легок, чтобы подняться в воздух. Пальцы рук и ног зарылись в шерстяной ворс. Мускулы предплечий задрожали. Он не взлетел.
— Ты понимаешь, как это делаешь? — спросил он. — Ты можешь меня научить?
Элла молча парила перед ним.
— Ладно. Я понимаю, — прошептал он. — Ты такая родилась. Я — нет. Но я ведь тебе помогаю, правда? У тебя больше сил, чем у меня. Я — усилитель твоих способностей. Мы им еще покажем! Таким, как мой отец, — людям, которые считают, что все это просто фокусы-покусы. На этот раз мы им покажем!.. Знаешь, о чем ты мне напоминаешь? О месте, которое называется Сноуфлейк. «Снежинка»… забавное название для города, да? Моя мама однажды ездила туда. А потом она рассказывала мне, что Сноуфлейк изменил ее жизнь, и стал причиной моего рождения. А еще он был причиной того, что моя мама так заинтересовалась энергетическим потенциалом кристаллов: ведь снежинки — это кристаллы. Маленькие кристаллики, замерзшая вода. Кристаллы обладают совершенно невероятной внутренней энергией, они почти разумны. Я показывал тебе мой горный хрусталь. Я всегда ношу его с собой, всегда, и никто не знает о нем, кроме тебя…
Моя мама… Ее звали Рут. Хочешь, я расскажу тебе про Сноуфлейк? Это было давно, давным-давно. Около 1971 года. Мои родители к этому времени были женаты лет пять, или около того, и моей маме стало скучно. У нее была работа — художник-график, или нечто подобное в оформительском агентстве. Это было в Виннипеге, где я родился. А мой отец… теперь я могу
