Как никогда круглый, бейби-розовый и приветливый, Мак Шаршиш появляется в холостяцкой квартире сэра Долби. Увидев меня, он расплывается в улыбке.
— А я-то думал, что вы вернулись во Францию, дорогой месье.
— Просто я слетал туда и обратно, мой дорогой друг. Шотландия похожа на свое виски: стоит лишь раз его попробовать и потом всю жизнь тянет вернуться...
Мило болтая, я подхожу вплотную к своему собеседнику. И в момент, когда он меньше всего ожидает, я беру его на японский ключ (в этой стране, соблюдая приличия, я не могу взять его на английский ключ); он оказывается на четвереньках, руки заломлены за спину, а короткие ножки беспомощно сучат по полу. Он голосит:
— Вы что, с ума сошли? Что за глупые шутки? В чем дело, месье?
— Заткнись! — говорю я ему по-английски.
И продолжая изъясняться по-английски, ощупываю карманы месье. В них нет ничего, кроме бумажника и денег.
— Это же настоящее насилие, Господи Иисусе! — надрывается мопс.
— Куда вы дели ваш револьвер? — спрашиваю я, отпуская ему оплеуху.
Он стонет.
— Нет у меня никакого револьвера!
— Ах ты, трепло толстомордое! А тогда, во время званого ужина, его тоже не было?!
Он садится на пол, вытаскивает носовой платок и вытирает пот со лба.
— Это правда, — признается он, подавляя волнение, но на следующий день я сдал его шерифу.
— Я не ослышался?
Его круглое лицо побагровело от страха. Он смотрит то на Сан-А., то на сэра Долби, то на его приятеля: он явно не врубается в чем дело.
— Ну да! Я нашел оружие во дворе винокурни. Сунул его к себе в карман: лучше, чтобы такая штука не мозолила глаза, тем более что она была заряжена. А на следующий день отнес ее в полицию. Если вы мне не верите, сходите туда сами.
Он, охая, встает.
— Ну и манеры, — возмущается он. — Хватать меня, как преступника! Вы что, месье, сошли с ума или вы пьяны? А этот телефонный звонок среди ночи! Ну и ну!
Он пыхтит от негодования. Я вспоминаю слова преподобного отца Мак Апюшона: «Мак Шаршиш — самый благопристойный человек в Оужалинсе и его окрестностях!» Его история с пушкой кажется мне правдивой. Тем лучше — одним подозреваемым меньше.
Я показываю ему свое удостоверение и объясняю, что меня занесло в эту глухомань. Он не верит своим ушам.
— Леди Мак Херрел подозревается в торговле наркотиками! Да вы понимаете, что вы говорите!
— Леди Мак Херрел скончалась, месье. Это произошло более двух лет назад и совсем не от запора.
Восклицания! Удивление! — и т. д. ...Я резко разворачиваюсь, не включая указатель поворота.
— Все объяснения потом, — отрезаю. — Мак Шаршиш, у вас с собой ключи от винокурни?
— Конечно!
— Тогда поехали!
— Как?
— Быстро!
Сказано сделано. Мы загружаемся в мой бентли-катафалк: Мак Шаршиш, двое ребят в смокингах и единственный горячо любимый сын матушки Фелиси.
По дороге я задаю интересующие меня вопросы шефу спиртовой богадельни. Он дает удовлетворяющие меня ответы, которые проясняют суть дела. Так, например, я узнаю, что цех розлива обычно разливает по бутылкам одну бочку в день, иногда дневная продукция вывозится по распоряжению миссис Мак Херрел водителем грузовика, который заявляет, что доставляет ее друзьям старой леди (во что я охотно верю).
— Псевдомиссис Мак Херрел в курсе процесса розлива?
— Каждый вечер она сама указывает мне на плане погреба, какая именно бочка должна быть разлита на следующий день. Я считал это старческой прихотью.
Ничего себе прихоть! В этом ключ ко всей контрабанде. Ночью Синтия или другой соучастник заправляет указанную бочку героином. За ночь он растворяется, и на следующий день виски с наркотиком готово, другие подручные доставляют его заказчикам! Однажды произошла ошибка, и месье Оливьери получил один из ящиков с фальшивым виски... Эта роковая ошибка (роковая особенно для Оливьери) помогла нам выйти на след.
— Почему вы решили ехать на винокурню в столь поздний час? — беспокоится Мак Шаршиш.
— Я не собираюсь осматривать винокурню, меня интересует только погреб.
Мы спускаемся туда пружинистым шагом. На глазах у своих удивленных спутников я направляюсь прямиком к бочке с трупом. Рядом с ней огромная спиртовая лужа.
Я забираюсь наверх, и из моих уст вырывается крик отчаяния.
Кто-то возился с моим люком! Я мгновенно понимаю все. Теперь деревянный круг прибит сверху гвоздями. Эти скоты заколотили там Берю, они убили его, как и первую жертву, и решили их познакомить. Проклятье! Трижды проклятье! Мой бедный Берю! Собираясь открыть бочку, они заметили, что она распилена сверху...
— Быстро! Клещи! Зубило! Молоток!
Месье в смокингах, подающие мне слесарный инструмент в подвале, этот спектакль я никогда не забуду! Никогда!
Я срываю деревянный диск. Направляю луч фонарика внутрь бочки. И моя догадка получает подтверждение. В бочке вместо одного трупа уже два: человек с кобурой и Берюрье.
Я зову всех на помощь. Ударами молотка мы разбиваем верхнюю часть бочки, сводя на нет кропотливую работу бондаря, закрывшего бочку. Я наклоняюсь, хватаю Берю за одну руку, сэр Долби, оказавшийся рядом со мной, хватает его за другую. Мы вытаскиваем Берю, струящегося виски, из его необычного саркофага.
Мы укладываем его на пол...
По моим щекам текут слезы.
Мой Берю! Мой дорогой, мой храбрый, мой верный Берю мертв, утоплен! Хоть и в виски, но тем не менее утоплен! Значит, кончились твои хохмы и розыгрыши, твои дружеские тумаки и гримасы, твои бессонные ночи и твои бесценные наблюдения. Кончились, да, Берю?
И вдруг сквозь пелену, застилающую глаза, я различаю огромную отфыркивающуюся массу. И пьяный голос начинает горланить под сводами погреба залихватскую песню: «Чешем, чешем, чешем шерсть, чешем шерсть, друзья!».
Да, это Берю. Он распевает свой гимн «Матрасники» с отплевываниями, бульканьем, отрыгиванием, попукиваниями, вздохами и урчанием:
«Ведь мы матрасники, братва! Да, да, матрасники!».
Завернутый в плед и заботливо уложенный на диван в кабинете Мак Шаршиша, Берю клацает зубами.
Его мутит, и он периодически кидает на пол.
Он, должно быть, хватанул не менее двух литров скотча, бедолага!
— Что с тобой случилось? — спрашиваю я.
Его передергивает с ног до головы.
Его налитый кровью остекленевший взгляд упирается в меня:
— А, ты вернулся, комижоп моей сэр, — шутит он. — Поздно... ик... вато. Послушай—ка, что... ик... я
