мальчишек, выносящих ночные горшки, до Нэни пожирали глазами молчаливую пару на возвышении.
Пэн отказывалась смотреть на Моргана. Она принялась за свою оленину. Твисл пожарила её на вертеле, приправила вином, зелёным соком,[91] перцем и имбирем. Пэн уставилась в свой тренчер. К Твисл редко попадал олень, поставки на остров были маленькими.
— Твисл, как так получилось, что на обед у нас оленина?
Повариха помедлила с подносом куриных пирогов в руках и сердито уставилась на Моргана.
— Он заставил меня приготовить её.
Морган положил кусок оленины в рот и усмехнулся, с энтузиазмом начав жевать. Пэн удалось скрыть своё раздражение, отведя взгляд. Через ширму она увидела, как мальчик несёт гору тарталеток[92] со свининой. Позади него шагал другой с каплуном,[93] приготовленном на медленном огне. Тогда она повернула голову.
Она почувствовала запах buknade,[94] похлебки, сделанной с курицей и приправленной большим количеством дорогих специй — гвоздики, шафрана, соли, и перца. А это имбирь, она снова принюхалась? Пэн сделала большой глоток эля и так резко опустила кубок, что напиток расплескался на скатерть. Хихиканье Моргана заставило её ухватиться за край стола.
Отвернув от него голову, её взгляд встретился с взглядом жареного лосося, которого Твисл поставила возле неё. Ещё и лосось! Лосось Твисл готовила с имбирём и корицей, а так же с мелко нарезанным луком. Пэн вообразила, как её запасы дорогих специй исчезают в этой еде. Она начала постукивать ногой.
Она запихнула в рот оленину, чередуя её глотками эля, и ругалась про себя из-за трат. Её план избавиться от Моргана становился всё более и более привлекательным, она ела и думала о нём. У этого человека не было никакой бережливости. Знатным и могущественным лордам не было надобности считать каждое зернышко пшеницы, каждую луковицу и каждую щепотку имбиря. Знатные и могущественные лорды только и делали, что заказывали себе различные яства и отвергали искреннюю привязанность невинных девиц!
Пэн тихо проворчала, обращаясь к себе.
— Ненавистный разоритель, мот.
— Вы что-то сказали, Госпожа Фэйрфакс?
— Ничего, милорд.
— Я могу поклясться, что слышал, как вы сказали что-то.
— Вам показалось, ми… что это? — Пэн пристальнее вгляделась на то, как на покрытом салфеткой подносе в зал торжественно вносили высокий серебряный графин.
— О, это? — сказал Морган. — Только гипокрас.[95]
Пэн зашептала в недоверии.
— Гипокрас?
— Да, гипокрас. Вчера вечером Твисл сделала его. Удачно получился, не находишь? Хотя она упоминала, что не смогла, как обычно, положить туда достаточное количество имбиря.
Твисл обычно берегла гипокрас и выдавала его малыми порциями. Нога Пэн начала чаще постукивать, когда она прикинула количество и тип специй, входивших в гипокрас. Милостивый Боже, сахар, корица, имбирь. Затем мускатный орех, майоран, и кардамон с молотым перцем, и молотый земляной миндаль.[96] Движение её ноги остановилось, когда она вспомнила, что Твисл, вполне вероятно, использовала и длинный перец, и «райские зерна»,[97] и ещё мускусный корень.[98] Святые. Почти все её запасы трав и специй на зиму, должно быть, исчезли, когда Морган вторгся на кухню.
Её руки сжали салфетку. Взгляд скользнул в сторону, и она, прищурившись, сердито уставилась на Моргана. Затем девушка увидела, как Твисл внесла ёё самое ценное блюдо в виде серебряного шара, заполненное до краёв розовым пудингом.
Последние остатки страха от его пугающего и властного вида и поведения исчезли. Пэн оттолкнулась от стола. Её стул отлетел назад, опрокинулся и загремел по полу. Все разговоры в зале прекратились. Пэн повернулась к Моргану, чопорно удерживая свои руки по бокам.
— Что-то не так, госпожа? — спросил Морган, будто пресытившийся кот, расположившийся на масле и отпугивающий мышей.
— Я хочу поговорить с тобой.
— Я думаю, что тебе это удастся.
— Сейчас же.
Морган усмехнулся и поклонился.
— Ваше желание для меня закон, Госпожа Фэйрфакс. — Он взял её руку и поместил на свою. — Мы идем в твою спальню?
— Бювет подойдет.
— До тех пор, пока ты не попытаешься утопить меня.
Пэн забрала руку из его руки и, фыркнув, пронеслась мимо него.
— После этого угощения, милорд, стать утопленником — слишком милосердная для тебя кончина.
Глава 20
Следуя за Пэн в бювет, Морган размышлял о том, как ему понравилось вино мести. Она собиралась обругать его, и вскоре он услышит её крики и шипение. А затем испытает дьявольское удовольствие, усмиряя её.
В центре бювета располагался круглый очаг. Пэн подошла и встала рядом с ним, сложив руки на груди. Иисусе, она едва не искрилась ясным умом, вызовом и полускрытым желанием. Она кипятилась из-за дорогостоящих блюд, которые он приказал приготовить. Мужчина послал ей улыбку, часто посещавшую губы великих инквизиторов. Она растаяла, как только Пэн начала говорить.
— Милорд, я не буду принимать во внимание Вашу низость, когда Вы украли у меня монеты, а теперь и дорогостоящие запасы, поскольку я не сомневаюсь, что Вы компенсируете их мне. Гипокрас, честное слово!
Он уставился на неё.
— Я не думал…
— Да, ты, кажется, оставил свой разум в Бомарис, — сказала Пэн. — Однако, я хорошенько всё обдумала в эти последние часы. Кому-то надо было это сделать. Я просила тебя убраться восвояси, но ты не послушал меня. Ты без сомнения намереваешься отомстить мне — обольстить, а затем порвать со мной.
— Ну, Пэн, как мне обольстить тебя? Разве не ты уверяла, что не хочешь меня?
Он хихикнул, когда она отказалась ему ответить.
— Я хочу, чтобы ты уехал, — сказала она, — но кажется, что ты оставишь мой остров только, если я смогу убедить тебя в том, как сильно я этого желаю.
Её голос был спокоен, и даже выражение лица было таким же. Впервые он рассмотрел возможность того, что он вообразил её желание, что её поведение не было притворным, и что независимо от того, что он мог вызвать у неё желание, она действительно больше не нуждалась в нём.
— Пэн, может быть мы оба должны…
— Пожалуйста, позволь мне продолжить, — сказала она отстранённым тоном, приводившим его в ярость. — Зная лорда Монфора, могу предположить, что он дал тебе в это путешествие тот змеиный крест.
Сбитый с толку, Морган ощутил в своём дублете крест и вытащил его. Пэн попыталась дотронуться до него, и мужчина отдёрнул его прочь.
— Божье дыхание, Пэн. Ты не можешь прикасаться к нему.
Пэн открыла рот, но затем посмотрела через его плечо и воскликнула:
— Пондер Кутвелл!
Он обернулся, и почувствовал, как крест выскользнул из его руки.
— Пэн, нет.
Он попытался ухватился за него. Он опоздал. Удерживая крест обеими руками, она закрыла глаза и застыла. Затем дрожь пробежала по всему её телу. Пэн запрокинула голову и закричала. Звук заставил его тело действовать, он подскочил к ней и выдернул крест у неё из рук. Отбросив его в сторону, Морган прижал Пэн к себе и обнял. Он чувствовал, как она вздрагивает и судорожно всхлипывает.
Каждое движение заставляло его сжимать её сильнее, как будто его сила могла отринуть прочь ужас, увиденный ею. Он бы предпочёл оказался на дыбе, чем наблюдать за её мучениями. Её рыдания на его плече медленно стихали.
Морган закрыл глаза и зарылся в её волосы, когда услышал, как рыдания переросли во всхлипы. Вскоре она подняла голову и попыталась отодвинуться от него. Не выпуская Пэн из своих объятий, он наблюдал за её попытками взять себя в руки.
Вытерев глаза кистью руки, она вздохнула и проговорила:
— Я оказалась права.
— Что ты имеешь в виду? Проклятье, Пэн, почему ты сделала это? Это могло убить тебя.
Не ответив, Пэн освободилась из его рук и отошла так, чтобы между ней и Морганом оказался очаг.
Сделав глубокий вдох, она проговорила:
— Я сделала это, чтобы найти священника.
— Но зачем?
— Разве ты не слушал меня? Я сделала это, чтобы ускорить твой отъезд.
Морган покачал головой.
— Возможно, ты лжёшь себе так же, как и мне.
— Я говорила тебе, — сказала Пэн. — Твоё очарование больше не действует на меня. Самое подобающее описание моих чувств к тебе — безразличие. — И прибавила: — Кроме тех случаев, когда ты тратишь впустую мою провизию. Тогда ты раздражаешь меня.
Он попытался заглянуть в её глаза — большие, золотистые и такие же тёплые, как языки пламени. Она уклонилась от его пристального взгляда.
— Моя милая и упрямая госпожа, я не верю тебе.
Она уставилась вниз на огонь и поднесла руки к пламени, чтобы согреть их.
— Меня не волнует, веришь ли ты мне или нет.
