Астарт жадно пил прохладную жидкость, настоенную на ярко-желтых древесных опилках. Вокруг сидели на корточках люди, вымазанные с ног до головы красноватой глиной, и смотрели ему в рот. Эти дружелюбные запущенные грязнули вернули его к жизни своим чудодейственным настоем.
Женщина с отвисшей нижней губой, проткнутой замысловатым украшением из древесины железного дерева, еще и еще подливала в чашу. Астарт пил, захлебываясь и кашляя, и приятное ощущение силы наполняло все тело.
За пологими бурыми холмами взметнулся дымный смерч: горела выжженная солнцем саванна. Светило, багровое и гневное, купалось в клубах дыма и пепла, вздымаемых знойным воздушным потоком. Пальмы стояли с покорно поникшими кронами.
Чем ниже опускалось солнце, тем беспокойней становились люди. Наскоро поужинав немудреной пищей, они расползались по своим норам в холмах. Заброшенные хижины из тростника и пальмовых листьев стояли совсем недалеко, на берегу реки. Астарт ничего не понимал.
Его втиснули в одну из таких нор, отполированных телами. Следом набилось целое семейство. К полуночи он почувствовал, что задыхается. Привыкшие к столь странному образу жизни ливийцы преспокойно спали.
С первыми лучами солнца плетеные и кожаные щиты, плотно прикрывавшие входы в земляные убежища, вываливались наружу. Все племя выползало на свежий воздух.
'Вот почему они все такие тощие и грязные!'
Ливийцы столпились у деревьев, приглушенно, с опаской переговариваясь. Астарту с трудом втолковали, что всесильный бог унес женщину, которую специально для него оставили под пальмами. Раз в три дня бог приходит за жертвой и, если ее нет, разрывает когтями норы и вытаскивает людей.
Астарт внимательно осмотрел место жертвоприношения: всюду груды костей, очищенных стараниями гиен и омытых ливнями. Видя любопытство гостя, старый вождь отвел его чуть в сторону и ткнул пальцем в землю. У Астарта волосы встали дыбом. То был старый, засохший след кошачьей лапы, превышавший размерами отпечаток слоновой ноги.
Целый день земляные люди молились и плясали под звуки тамтамов. Их танцы живописали приход кошки-бога и пожирание жертвенного существа.
Астарт после недолгих размышлений прыгнул прямо с обрыва в свою пирогу, у которой никто не решался снять парус — так необычна была 'крылатая лодка'. С острова, поросшего буйной растительностью, Астарт навез целую гору гибких лиан. Два последующих дня финикиец что-то мастерил под пальмами, не говоря никому не слова. Негры вились вокруг, изнемогая от любопытства, но так ничего и не узнали.
Старейшины племени выбирали жертву среди больных и немощных старух. Наконец единодушно остановились на одной, отличавшейся несносным, сварливым характером.
Вечер. Финикиец сидел на вершине холма, мысленно подгоняя садившееся за мутный горизонт светило. Совсем близко, под холмом, небольших размеров слон воевал с молодой пальмой, трепетавшей под ударами его лба: он стряхивал с деревьев сладкие орехи, и дела ему не было до богов с кошачьими лапами.
Старейшины накормили в последний раз старуху. Жертва поругалась на прощание с многочисленными родственниками и спокойно уселась на груду костей предшественниц. Идея потустороннего мира была известна земляным людям, и это делало их мужественными.
Прощальный луч лизнул саванну и исчез, словно его перерубили мечом, мгновенно надвинулась темнота. Лишь розовые облака еще бросали тревожные отсветы на землю. Астарту кричали изо всех нор, но финикиец не отзывался, прятался за холмом. Когда земляные люди закупорились в норах и затихли, он подошел к месту жертвоприношения. Старуха сидела неподвижно, отрешенно глядя в саванну, откуда должен был прийти бог.
Астарт вскарабкался на верхушку пальмы. Под тяжестью его тела ствол изогнулся неровной дугой. Финикиец плавно опустился едва не на голову старухе. Жертва встрепенулась и начала браниться пронзительным голосом. Посмеиваясь, Астарт накрепко привязал конец лианы к согнутой пальме. Когда облака потухли и непроглядная темень опустилась на землю, все было готово. Астарт сидел, прислонившись к толстому узлу из лиан, удерживающему несколько молодых пальм в согнутом, напряженном положении. Старуха сидела под лиановой сетью и громко икала.
Вдалеке рыкнул лев. Ему тотчас отозвались гиены и шакалы. Трещали неугомонные кузнечики и цикады, от реки несло свежестью, запахом ила. Лягушки заливались мелодичными трелями, яркие звезды украсили плотную черноту неба голубыми блестками. Ничто не предвещало сошествия божества на землю. Но вдруг что-то громадное, смутно различимое обрушилось на сеть. Жертва слабо пискнула. Астарт вслепую ударил мечом по узлу. Одна из лиан натянулась, как струна, лопнула с громким звуком, хлестнув концом по груди финикийца. Удар был так силен, что Астарт упал, скорчившись от боли.
Грозное рычание пронеслось в ночи, заставив оцепенеть от страха все живое. Подобным же рычанием заявил о себе еще один гость. Боги являются парами?
Когда восток начал сереть, Астарт с трудом разглядел тяжело нагруженную лиановую сеть, Подвешенную к верхушкам согнувшихся пальм. Вокруг ожившего, фыркающего сетчатого мешка расхаживала огромная кошка с полосами на боках. Астарт швырнул в нее топор. Он промахнулся, зверь с громким фырканьем совершил невообразимый прыжок и исчез за холмом.
Утром земляные люди отказались выползти из нор. Бог, даже плененный, оставался богом. Астарту очень хотелось, чтобы ливийцы сами убили чудовище. Но, судя по всему, они решили умереть голодной смертью.
Астарт подошел к ловушке. Старуха, невредимая, сидела под самым мешком, не смея шелохнуться. Длинный серый хвост толщиной с человеческую руку торчал из прорех сети и злобно колотил по земле. Да, это был небывалый по размерам зверь, кошка величиной с крупную зебру. И лев, и леопард перед ней — котята. Астарт любовался свирепой зеленоглазой мордой и ни на минуту не сомневался, что это один из небожителей. Вдруг ему пришло в голову: небожители же бессмертны!
Проклиная незваную дрожь в конечностях, финикиец ударил мечом пониже пушистого уха. Кошка забилась рыча, визжа, мяукая. И впрямь бессмертна!
К полудню бог затих, и сильная вонь возвестила о моментальном гниении. Астарт был несказанно рад и даже замурлыкал песню гребцов. Затем освободил тушу из пут лиан, попросил нож, постучав в ближайшую нору. И начал снимать великолепную пушистую шкуру с поверженного бога. Мертвый бог уже не бог, решили земляные люди, и всем племенем начали помогать Астарту. По случаю освобождения от призрака, терроризировавшего целый народ, старейшины и вождь задумали устроить праздник. Женщины вытащили из нор мешки с проросшим и высушенным зерном. Мужчины отправились на охоту.
К вечеру шкура «бога» высохла до звона. Опытные скорняки племени довели ее впоследствии до мягкости.
Люди переселились в свои прежние хижины.
…Провожали финикийца всем племенем. Вождь и старейшины уговаривали остаться, выбрав самую красивую и трудолюбивую девушку в жены.
'Интересно, кто у них теперь будет богом?' Астарт смотрел на удаляющийся берег, усеянный фигурками людей. Молодые пальмы вновь согнулись в дугу, готовые схватить оставшуюся на воле кошку. Вместо старухи под сетью из лиан теперь постоянно находился живой рогатый козел.
Астарт направил суденышко к противоположному берегу, где было глубже, а значит, медленней встречное течение. Свежий восточный ветер, еще не растерявший запахов моря, весело гнал парус вперед, навстречу новым тайнам Ливии.
50. Вперед
Приближался сезон дождей. Все чаще хмурилось небо, все чаще гремели громы. И ливни были уже не в новинку.
Река несла на восток свои потемневшие, но по-прежнему прозрачно-чистые волны. Низменные берега сменились холмами и скалами. Посвежевший воздух был необыкновенно прозрачен. Далекие горы, близкие холмы, долины — все было покрыто яркой зеленью. Грузные баобабы приветствовали африканскую весну праздничными нарядами из крупных белых душистых цветов. Каждая травинка, каждый кустик спешили принять участие в общем хороводе красок: яркие цветы в обилии появлялись всюду с каждым новым днем — пунцовые, розовые, белые, желтые, темно-красные… Оживились пчелы, шмели, осы, стрекозы. Астарт видел акации, усеянные крупными жуками и гроздьями диковинных цветов, соперничающих яркостью с бабочками, порхающими над ними. Появились перелетные птицы. С севера прилетели коричневые коршуны, известные тем, что умели громко свистеть. Вокруг селений зазвучали голоса певчих птиц. Певчие, от кукушки до малиновки, собирались к деревням, словно понимая, как приятны их песни людям. Переливчатая трель или мелодичный посвист, прозвучавший вдруг в тишине, были верным признаком человеческого жилья.
Ливийцы, как ни в какое другое время года, прихорашивались, следили за прическами и украшениями. Женщины стали более привлекательными, мужчины — галантными и восторженными.
Астарт шел и шел вперед и если задерживался на день-два в какой-нибудь деревне, то ощущал смутное болезненное беспокойство и снова срывался с места.
Он глушил тоску туземным пивом и плясками до изнеможения у ночных костров всех встречных народов, смело шел с охотниками на любое опасное дело или дерзил небу.
Однажды ночью во время ветреного ливня он услышал густой воющий звук, доносившийся из скал у воды. Хозяева хижины, где он ночевал, с суеверным трепетом объяснили, что это кричит дух реки. Утром Астарт нашел пещеру, в которой проживал дух, и никого там не обнаружил. Он даже пытался выкурить духа дымом, разозлившись в конце концов, завалил пещеру камнями. С тех пор дух реки не осмеливался подать голос.
Судьба готовила Астарту неожиданный подарок.
Однажды Астарт долго плыл по глубокому узкому руслу, стиснутому с обеих сторон высокими мрачными скалами. Впрочем, мрачными они казались лишь в отсутствии солнца. Ущелье вывело его к кипящим, пенистым бурунам, через которые немыслимо подниматься вверх по течению. Великую реку зинджей пересекал базальтовый хребет, разрушенный водами. От него остались неприступные валуны порогов как память о былом могуществе. Астарт раздумывал, не повернуть ли назад. Собственно, зачем он лезет против течения? Чтобы не сидеть на месте? Из-за врожденной наклонности продираться сквозь препятствия? Именно в этот момент невеселых размышлений он увидел длинную цепочку людей. По плоской вершине одной из скал проходила тропа. Люди шли с запада, таща на себе узкие и легкие пироги из коры.
Ночью финикиец нашел их по блеску костров, отражающихся в реке. Это были торговцы солью. И земляные люди, и пастухи добывали соль из золы растений при помощи фильтрования или выпаривания. Астарт впервые увидел полированные, сияющие при свете костра бруски настоящей каменной соли. Чернокожие негоцианты подарили ему такой брусок. Это был щедрый дар, цена нескольких пирог или добротной хижины. Один из торговцев стал допытываться, почему у Астарта светлая кожа, прямые, 'не как у людей', волосы, и куда он направляется. Астарт научился почти свободно объясняться с ливийцами любого племени с помощью жестов, мимики, отдельных слов. Он показал рукой на запад и попытался узнать, что находится там, за порогами. Ответ торговца ошеломил финикийца.
Худосочный, сутулый ливиец с избитыми в кровь ногами чертил пальцем на песке ломаную линию, изображая русло Великой реки со всеми порогами и водопадами. Потом линия сделалась очень тонкой, и длинный палец ливийца с загнутым, выкрашенным охрой ногтем остановился. Река начинается в этом месте? Не из преисподней, не из подземелья, как утверждали египетские жрецы, говоря о Большом Хапи и всех реках Ливии?
Палец торговца протоптал тропинку через утрамбованный ладонью песок, обильно смоченный речной водой. 'Болото, что ли?' Затем началась другая река, на этот раз текущая в противоположную сторону, на запад.
'Еще река? Как обширна Ливия! Но все малые воды впадают в большие или теряются в песках… Как колотится сердце… Где же кончается та река?'
Ливиец распростер длинные тонкие руки, изображая безграничное пространство. Другой торговец изобразил волны, а третий мастерски показал, как акула, вытянутая на берег, бьет хвостом.
— Море? Океан?
Обезумев от радости, финикиец обнимал ливийцев, прыгал, катался по песку и, наконец, забыв о крокодилах, бросился воду. Тут же пришла трезвая мысль: 'А может, то просто озеро? На озерах Египта тоже бывают большие волны, когда дует хамсин. И большие рыбы там — не редкость'.
