– Это у тебя плащ за ветку зацепился. Сейчас…
Девушка поддернула освободившийся плащ и разревелась. Ее русые косы спутались, облепили лицо – ну смешная донельзя.
– Да перестань ты рюмить.[31] Такая большая, а рюмишь, чай, поди, не на похоронах. Ну как дитя.
Вадим приобнял ее и силой заставил подняться:
– Хватит уже.
Он отстранил ее руки от лица, закинул косы за спину и плащом вытер слезы.
Девушка на удивление не сопротивлялась.
– Ну вот, так-то лучше, смотри, какая ты красавица, а слезами всю красоту смоешь.
Слезы прекратились как по волшебству.
– Как это? – шмыгнула Квета носом.
– Что «это»?
– Как это смоешь?
– Молча. Слезы соленые, вот кожу твою прожгут, – улыбнувшись, ответил юноша.
– Ой, – она всплеснула руками и приложила ладони к лицу.
– Да не бойся, шучу я. Пойдем-ка, лучше расскажешь, что с тобой приключилось.
Квета на сей раз подчинилась и бежать не думала. Вернувшись к стоянке, где Валуй уже успел развести костер, Вадим усадил девушку на мешок, поближе к огню.
– Грейся, снегурочка, а то, я гляжу, ты вся продрогла. Давно по лесу бегаешь?
Девушка протянула озябшие руки к огню.
– Со вчерашнего…
– Ого, – присвистнул Вадим, – и не испугалась одна в лесу ночевать?
Она недоверчиво глянула на Вадима.
– А вы точно не тати лихоимные?
– Как есть точно! Ну, так как ты в лесу одна?
– А я в сарае на околице Новца ночевала… в сене тепло…
– А-а-а, – протянул Вадим, – в сене. Ну, тогда, конечно…
– Есть хочешь? – спросил Валуй, протягивая девушке кусок мяса.
Она посмотрела сначала на бородача, потом на Вадима.
– Так вы не тати?
– Говорю же тебе – не тати мы. Дружинники новгородские, – ответил Вадим. – Ешь давай.
Они поели и терпеливо дождались, когда Квета утолит голод.
– Ну, давай, снегурочка, рассказывай, от кого сбежала, кто обидел? – спросил Вадим, когда она наконец расправилась с куском мяса.
– От мачехи…
– Ну, что я говорил? – хлопнув себя по ноге, Вадим повернулся к Валую. – Ну от кого же бегать, как не от мачехи?!
– Да, от мачехи, – подтвердила Квета, – она меня за своего Радаслава замуж отдать велит…
– И кто ж такой?
– Племянником она его своим зовет. Только не племянник он ей, а сын родной.
– Во как! – удивился Валуй.
– Да. Батюшка обженился на ней в прошлом годе… год по матушке траур держал, а тут, – девица шмыгнула носом. – Бажана это давно придумала… Чтобы тятенькино наследство им в семье осталось. Она Радаслава племяшом кличет, только я знаю, сын он ей… сын.
– Откуда ты про то знаешь? – участливо спросил Вадим.
– Знаю, – поджав губки, продолжила девушка, – шептались они, а я подслушала… она его сыночком называла. А я знаю, они меня изведут, как есть изведут. – И тут девичье сердце не выдержало, и она разрыдалась.
– Ну, полно тебе, – попытался успокоить ее Валуй.
– И в самом деле, опять рюмишь, – поддержал друга Вадим.
– Как же мне не рюмить, – сквозь слезы причитала Квета, – когда и тятенька тоже… не против свадьбы…
– А тебе сколько годочков, невестушка? – спросил Вадим.
– Через седмицу шестнадцать, – роняя слезы, ответила девушка, – они уже… уже и день назначили, у- у-у-у… – и слезы пуще прежнего залили лицо Кветы.
– Вот беда-то, – усмехнулся Валуй, подбрасывая хвороста в огонь.
– Что, и прямо так не люб тебе этот Радаслав? – Вадим взял ее за плечи, заглянул в зеленые глаза. – не плачь. Так люб или не люб?
– Не-ет, не лю-ю-юб, – разрыдалась девица, – ой не лю-ю-юб!
– Понятно, – выдохнул десятник, – ну не плачь же. – Он встряхнул девушку еще раз. – Может, у тебя есть кто на примете?
Квета, шмыгнув носом, утерла слезы и уставилась на Вадима.
– Что?
– Не что, а кто? Любый, может, у тебя есть?
Веки девушки часто-часто заморгали, а затем, потупив взор, она прошептала:
– Есть…
– Что? – не расслышал Вадим.
– Есть.
– Ну, вот видишь, – улыбнулся юноша, – значит, есть кому за тебя постоять. Чего же он тебя не сватал поперек мачехи?
Спросил и тут же пожалел. Девушка вновь разразилась слезами, пуще прежнего.
– Нет, ну сколько в тебе воды, ты чего опять завела? Рева-корова, честное слово…
– Он… он… Тятенька его… его в ополчение послал… супротив варягов с князем…
– Ну?
– Убили его… убили…
Вадим переглянулся с Валуем. Оба поняли, что жених Кветы не иначе как вместе с ними на Альдегьюборг ходил, да вот не повезло – бывает.
Мужчины молчали, дав девке выреветься. А что делать? Словами тут не поможешь – пусть уж вы- плачет все без остатка. Валуй принялся возиться с дровами, а Вадим прислонился к дереву и, закинув голову вверх, созерцал проплывающие по небу хмурые облака.
Наконец девица, всхлипнув еще несколько раз, притихла. Вадим опустил голову.
– Ну, я прямо не знаю, чем тебе помочь, краса-вица…
– А чем мы поможем? – отозвался бородач. – Если отец решил, тут уж нечего решать…
Вадим нахмурил брови и кинул взгляд на товарища, – мол, ты чего лопочешь, сейчас опять реву будет. Валуй взгляд уловил, замолк и, сделав серьезный вид, принялся ворошить костер.
– А ты, кстати, как это из дому-то утекла? – спросил Вадим после некоторого молчания.
– А я и не из дому…
– Вот те раз, а откуда?
– Так мачеха меня в Новцо с собой повезла… я не хотела, а она у батюшки выпросила, говорит, в Новце старуха есть… лечить меня.
– Так ты что, хворая? – не удержался от вопроса Валуй.
– Нет, что вы, дяденьки, я не хворая… это Бажана выдумала и батюшку убедила, что я чревом хворая…
Вадим понимающе переглянулся с Валуем, мол, видишь, куда гнет ведьма-мачеха, намекает, что девка может оказаться слабовата по женской части, пустоцвет, одним словом…
– Ну и что ты?
– Я сразу придумала, что сбегу… Когда мы в деревню-то приехали, я и спряталась… Слуги меня по округе искали, а я в сарае схоронилась…
