двор, с галереи упало тело солдата. А потом все смолкло, и наступила пьянящая тишина. То ли у швейцарцев кончился порох, то ли закончились сами швейцарцы. Гадание было прервано диким гиканьем Билла, который, грозно восседая на месте кучера, выгонял карету во двор.
– Карета подана, господа, – это уже съязвил Роберт с высоты седла, а на поводу у него была еще одна прекрасная каурая кобыла. Джеймс, все еще опасливо поглядывая по сторонам, бегом достиг кареты.
Дерек услужливо открыл дверцу перед Риком.
– Да пусть семья воссоединится, – он улыбнулся лишь краешком губ.
– Ирис! – Рик был уже внутри и крепко обнял супругу.
– Джей… Яша…
Дерек не понял, или решил, что не расслышал. Он вскинул себя в седло и махнул рукой. Билл повторил свой дикий свист, и хлыст, смачно пропев в воздухе, придал лошадям нужное ускорение.
Джованна старалась плотнее закутаться в плащ. Ее знобило, и она уже в который раз принималась размышлять, что это: утренняя промозглая сырость, волнение или… или она все же заболела. Если это так, то ей нельзя уходить, чтобы не разносить заразу дальше. Но Ухо уже все, кажется, решил, и спорить с ним было бесполезно. Мысли плавно перетекли на персону спутника, и Джованна почувствовала, как согревается. Даже жарко стало. Как это могло случиться? Они же оба давали обет. Нерушимый. Девять кругов ада… Но там, в маленькой комнатке, пропахшей ладаном и безнадежностью, когда смерть вдруг оказалась так близко, девять кругов ада показались ничтожной ценой за возможность согреть друг друга и хотя бы ненадолго забыть о том, что творится за тонкими стенами.
Он пришел. Пришел за ней. Не за солдатом ордена и не за тайной письма – Лоренцо даже ни разу не спросил ни о письме, ни об Этьенне. Он пришел за своей женщиной. Вот так просто.
Ухо возник внезапно, его манера передвигаться совершенно бесшумно всегда пугала и восхищала Джованну. Сама она так не умела, хотя была намного легче.
– О чем задумалась? – спросил он вполголоса. – Или ты просто дремлешь сидя? Ну, так просыпайся уже, пора.
Джованна встрепенулась.
– Ты нашел способ выбраться отсюда?
– Чтобы я – да не нашел? За кого ты меня принимаешь? – Ухо забавно сморщился, чтобы не рассмеяться. Вообще, он был в подозрительно хорошем настроении с того самого момента, когда она… забыла о своем обете. – Способ есть, – продолжил Ухо, – это хорошая новость. Он тебе не понравится – это плохая новость. Другого способа нет, так что придется потерпеть – это приказ. Так что собирайся, la mia anima[23]. С собой – только деньги. Все остальное: платья, лошадь – придется бросить.
– Письма у меня нет, – все-таки сказала Джованна для очистки совести.
– Догадываюсь, – кивнул Ухо, – его утащил этот хорек?
– Нет. – Женщина покачала головой, пряча за корсаж небольшой, изрядно похудевший кошелек. – Его вообще не было ни в шляпе, ни в сумке.
– Хм… Тогда где же? – на мгновение Ухо даже притормозил.
– Я догадалась, – спокойно объявила она, проходя вперед, – помнишь, я искала письмо в камзоле курьера? Так вот, все швы были вспороты грубо, мужской рукой. Его почти рвали на части и явно очень торопились. Или очень нервничали.
– Или и то и другое, – добавил Ухо, спускаясь за ней по узкой, темной лестнице и стараясь ступать так, чтобы рассохшиеся доски не скрипели. – И что?
– Один шов был распорот по-другому. Шлица. Очень аккуратно. Даже не распорот – подпорот слегка. Письмо вытащили оттуда.
– Думаешь?
– Почти уверена.
– Хм, – повторил Ухо. Он задумался. И через секунду сообразил: – Ловкая девица! Далеко пойдет и высоко залезет. Если не на трон, так уж точно – на виселицу. Подумать только – ведь я же держал ее в руках, давал инструкции и поил сонным зельем. А она хлопала глазами, кивала, боялась – и все это время меня дурачила. Молодчина!
– Ты не огорчен?
Ухо пожал плечами. Он отстранил Джованну, обернул руку платком и потянул за ручку входной двери. Тяжелый запах горящего хмеля ударил в ноздри. Утренняя сырость мгновенно обняла их тугим кольцом, прогоняя остатки тепла.
– Приходится признать – мы проиграли эту партию, моя голубка. Такое тоже бывает. Нельзя побеждать все время. А если огорчаться из-за каждого проигрыша – никаких нервов не хватит.
– Но как это воспримут во дворце Джезо?
– Плохо, – согласился Ухо, – но отец Витторио поймет. На его счету тоже есть пара проигранных партий… А может быть и не пара.
Запах стал сильнее. Ухо и Джованна вышли на площадь, где даже в это время суток горел костер и полукругом стояли и сидели на корточках зловещие фигуры в длинных плащах с глухими капюшонами, полностью закрывающими лица. Тут же стояла тележка, как разглядела Джованна, почти нагруженная.
– Мы вовремя, – сказал Ухо.
– Ты… – Джованна даже замедлила шаг, – так вот что ты придумал! Ты прав, мне это не нравится.
– Другого пути нет, – Ухо взял ее за локоть и мягко подтолкнул вперед.
– Но тогда мы точно заразимся!
– Ну… возможно и нет. Это ведь не чума, а холера.
– И что?
– Отец Урбино до своего пострига был врачом. Хорошим врачом. Так вот, он предполагал, что холера не передается через дыхание и прикосновение.
– Как же она передается? – озадачилась Джованна.
– Через еду и воду. Так что пальцы не облизывай – и все будет в порядке. А теперь вперед, не будем заставлять достойных джентльменов ждать.
Похоронную команду составили отчаянные парни: цвет местной пьяни, бездельники, воры, убийцы и парочка студентов-медиков. Эти последние затесались в столь теплую компанию не ради денег. Вернее, не только ради них, но и ради науки. Если бы они услышали, как их обозвал Ухо – попадали бы с ног, если не со смеху, то от изумления. Впрочем, они и так падали – от усталости. Холера выкашивала этот некогда уютный и спокойный городок с методичностью стряпчего, и работы для них хватало.
– Пришел? – бросил один из них, увидев Ухо. – Давай рыжие и пошевеливайся.
– Дама со мной, – сказал Ухо, расставаясь с довольно приличной суммой золотом. Она перекочевала в карман старшего отчаянной команды.
– Точно? – тот прищурился. Лица его было не разглядеть под капюшоном, но ростом и статью это был молодой, здоровый детина. – Бедовая, однако, дамочка. А может, лучше с нами, а? Дама? Или только со мной? Я нынче богат, – он демонстративно звякнул кошельком и потянулся к капюшону итальянки.
– А может, поцелуешь сам себя в задницу? – вдруг прошипела она сквозь зубы на диалекте лондонских трущоб. Того аж шатнуло, да чуть не на тележку с трупами. А Джованна выдернула из нарукавных ножен тонкий как жало стилет и перехватила его так, что стало ясно – обращаться с оружием она умеет. Лезвие сверкнуло красным в первых лучах восходящего солнца. Женщина вынесла полусогнутую руку вперед, защищая и горло и сердце, – Все еще хочешь доплаты? Так подойди и возьми, сволочь…
– Э! А вот оскорблять почтенную профессию мусорщика не стоит, – подал голос второй, – мистер Томпсон слегка неправильно пошутил и уже глубоко раскаивается. В душе.
– Правда? – итальянка обвела компанию взглядом, который при нужде мог быть таким же тяжелым и пронзительным, как у друга и учителя. Во всяком случае, на похоронную команду он подействовал именно так. Мужчины даже слегка попятились, – В таком случае и я прошу меня простить, джентльмены, за
