классах средней школы. Но люди не могут знать всё заранее, они могут только догадываться, а я даже не догадывался, я лыбился и чокался, чокался с удовольствием. Блин, мы же оба РЕАЛЬНО хотели, чтобы это было так.
— Кстати, Чик. Насчёт Нового года…
— Э-ээ, — причмокнул Чикатило. — Я, к сожалению, уже забронирован. Летим в Турцию…
— В Турцию!? Что делать в Турции? Это же абсолютно недвижная страна, там одни турки и мечети, ничего, кроме турков и мечетей. Тебе там нечего ловить, Чикатило.
— Это подарок. Я там буду выть поганым волком, но — я обещал. Чиксы любят нежиться на солнышке и расслабляться у моря, ничего не делая…
— Жалко, Чикатило. Я думал, поедем на дачу…
— Потом поедем. Там же ещё куча праздников, и мы обязательно окунёмся во все эти заснеженные русские народные прибамбасы. Мы будем дружить семьями.
Было странно слышать от Чикатилы это «дружить семьями». Это звучало каким-то диссонансом, что ли. Расстроенным кларнетом. Я посмотрел на Чика — он отвёл глаза всего на полсекунды, на пару миллиметров, но мне этого хватило — мы же были двумя старыми закадычными, и я понимал, что он тоже чувствует эту фальшь.
— Ты написал автобиографию? — вдруг вклинилось между нами чьё-то толстое лицо, осовевшее, небритое и с безумными глазами. — Скажи мне, пожалуйста, ты тоже написал автобиографию?
— Не-а, — коротко ответил Чик. — Не автобиографию.
— Сейчас все пишут автобиографии, — продолжало лицо, не слушая. Некоторые люди умеют очень правильно вести дискуссии: им плевать, что вы им ответите, они продолжают свои мысли вне зависимости от того, куда повернут ваши. Они дают вам вклиниться только для галочки, что ли. Для очистки совести, чтобы не наседать. Хотя сами на самом деле как раз-таки наседают — неумолимо, как гитлеровские танки. Нависают над вами серыми тучами с электрическими разрядами.
— Все вдруг поняли, что автобиографии — самый раскупаемый жанр, — распалялась туча, воняя изо рта чем-то отталкивающе-рыбным. — Что достаточно быть просто хорошим хроникёром, не писателем. Записывать жизнь на диктофон или сразу загонять в компьютер — странно, но всем это действительно интересно. Они пишут: за свой первый роман я получил тысячу девятьсот восемьдесят долларов США. Как будто это, ё… вашу мать, самое главное событие в истории человечества. И все читают сегодня о жизни писателей. Писатель — самый злободневный персонаж. Это всё — говорю я вам, это всё! — от банальной лени. От того, что нет сейчас тех, кто полезет в шкуру нормального человека. Все пишут только о себе. Мы живём с вами, господа, в эпоху литературного эгоизма!
— При чём здесь я? — спросил Чикатило, начиная морщиться. — Я не писал никаких автобиографий, я же тебе сказал.
Очнувшись, туча посмотрела на Чикатилу новым взглядом, промямлила «ну, сорри, блядь» и отчислилась вон. Видимо, она потеряла к нам всякий интерес, поняв, что наезд не по адресу — ей важен был именно наезд, а не отвлечённая литературная дискуссия. Хотя отвлечённую литературную дискуссию мы бы все равно не смогли поддержать — нам был по х…ю литературный эгоизм, да и, наверное, на литературу в целом.
Свято место пусто не бывает, и тут же в пространстве материализовался ещё один персонаж. Он появился ниоткуда и ткнул Чикатилу в бок.
— Слушай, — сказал он. — Ты читал «Низший пилотаж» Баяна Ширянова?
— Я уже не в том возрасте, когда чтение книг может что-нибудь дать человеку, — попытался отмазаться Чикатило. — В моём возрасте книги можно только писать.
— Чтение книг — да, — согласился персонаж. — Но Баян Ширянов — это не книга. Это… это надо читать…
— Слушай, — сказал Чикатило, распаляясь. — Давай я сразу введу тебя в курс дела, о'кей? ЯНЕ читал Баяна Ширянова и читать не буду хотя бы из-за фамилии. А также — я не читал и не буду читать Виктора Пелевина и Владимира Сорокина, Александра Анашевича и Дмитрия Соколова, Данилу Давыдова и Шиша Брянского. Понимаешь? Не-бу-ду. Чукча не хочет быть читателем. Отъебись.
— А-а-а, это бойко, это бойко! — прошипел персонаж, качая головой и ехидно улыбаясь. Что он хотел этим сказать, мы так и не поняли. Так же, как не поняли, откуда он нарисовался и куда потом делся. Может, он вообще был нематериальным и вылез на свет божий из стихов Шиша Брянского, хрен его знает.
Кондовые округлые часы на стенке пироговского номера показывали что-то около половины третьего, и мы с Чиком решили, что пора идти спать. Свинство писателей начинало достигать апогея, а мы сами находились как раз в той стадии, когда ещё можно рассчитывать на отсутствие абстинентного синдрома с утра, но уже хочется принять участие в окололитературном трёпе, а уж в этом-то случае абстинент будет неизбежен. Мы встали из-за стола, прихватив остатки виски (поразительно, но эти водочные фанаты их почти не пили!), и, не прощаясь, покинули пятьсот двадцать первый.
Чикатило принял убогий душ и завалился спать, а я включил настольную лампу и открыл его рукопись. Чика поселили в номер с каким-то молодым писателем из Новосибирска, но он безнадёжно завис на одной из попоек, и в ближайшие несколько часов его возвращения, слава богу, ожидать не приходилось. Я сначала хотел завалиться на его кровать, но потом побрезговал и сел за шаткий столик, на котором стояли телефон и графин воды. Немного поизучал титульный лист и начал читать.
И вот тут-то меня и поджидал главный сюрприз. Это была книга НЕ про Полуголубя. И не про Рязань. И не про Путанта Негрютку, и не про Конопляна — она вообще не имела никакой связи ни с Тетрадью По Всему, ни с населяющими её уродцами, ни с тем Чикатилой, которого я когда-то знал. Это были сто с лишним страничек А4 про парня, который жил в Амстере, топтал своими конечностями его мощёные улицы, любил шальные деньги и совался во все дыры, а к тридцати годам оказался в тупике. В полном и безнадёжном, как пьянство литераторов.
Я не знал, что думать по поводу ценности Чикатилиной писанины — друзья не должны оценивать произведения своих закадык, это дело критиков. Друзья здесь находятся с ними в неравных условиях — они знают больше, чем нужно. В каждой буквочке я видел Чикатилины комплексы, фишки и заморочки. Они переворачивали всё с ног на голову и трансфермировали текст во что-то совсем иное, что было известно только мне одному.
Я пытался объективно найти какие-нибудь огрехи, просчёты, банальности. Чуть ли не молился, чтобы Чик придумал какую-нибудь явную чушь — типа утлого судёнышка и романа со шлюхой с Ред Лайте. Или просто какого-нибудь романса, который за уши вытащил бы главного героя из этого самого dead end'a — тогда всё свелось бы, как обычно, к бульварной романтике, и я бы смог увидеть за всем этим просто книгу, сюжет, рассчитанный на спрос. Тривиальный способ заработать деньги.
Но — нет. Ничего подобного. Чикатилин герой жил в совершенно обычной квартире, а женщины и любовь вообще упоминались вскользь и в основном по отношению ко второстепенным персонажам. И к концу книги никто так и не вытащил этого бедолагу из тупика — он долго маялся хернёй, мучился и рвал на себе волосы, но ни к чему конкретному так и не пришел. Просто он решил перестать быть раздолбаем, вот и всё. Потому что он устал быть раздолбаем, оно его больше не вставляло.
Я посмотрел на похрапывающего Чикатилу. Как же я сразу не заметил (радость встречи замусолила глаза?) — это же был вообще не он, это был какой-то другой персонаж. Тот, про которого я только что закончил читать. Мэнни Калавера, до конца прошедший свою Grim Fandango. Тот жирдяй был прав. Это была без всяких сомнений автобиография, что бы там ни говорил Чик.
У парня (про которого я только что закончил читать, а теперь созерцал вживую) было уставше- устаревшее лицо, и он хотел расслабиться в недрах чего-то относительно своего, в сколько-то квадратных метров, в объятиях любимой женщины — ожидался ее скорый переезд в Москву, а у него имелись деньги и многообещающее начало карьеры писателя… Всё, ему уже на хер были не нужны ни все эти книги, ни мошенничества. Его не пёрло. Ему надо было просто расслабиться. Как я. Как все остальные. Это называется счастьем и смыслом жизни, разговоры о котором я всегда ненавидел за пошлость.
Раньше мне всё время глючилось, как от Чикатилы кто-то что-то откусывает. О, нежный возраст… Тоже мне, «Челюсти-2». Людей не смакуют по кусочку. Их пережёвывают за раз (за год?) и выплёвывают уже совершенно в другой комбинации. Люди — это такой детский конструктор «Лего».
Мы постоянно бредили сменой уровня, новыми статусами и прочей компьютерной чушью. Хрен-то там.
