вообще нельзя никого винить. Они происходят вне зависимости от того, что вы внушаете младшим. Вы здесь ни при чем, если, конечно, речь не идет о внутрисемейном насилии и прочей извращенческой х…не, о которой все с удовольствием читают в желтой прессе и продвинутых книжках.
Просто ей здесь не нравилось, вот и все (это я не про институт). Я хочу сказать: она действительно не видела во всем этом смысла. А я — не смог убедить. Потому что я и сам его не видел. Я даже не мог привести в пример себя самого. Не мог ей признаться в том, что для меня весь смысл существования сводится к идеальному убийству. Нельзя навязывать другим людям своих тараканов — так будет еще хуже.
Кстати. Об идеальном убийстве.
Идеальное убийство: поразительно, но сейчас я (впервые за очень долгое время) на нем не морочусь. Сама мысль о нем всплывает только в контексте ассоциаций с данной точкой на карте города (я иду быстрыми шагами, хочу преодолеть эти семьсот метров — или сколько там осталось до плавного вливания в Лубянскую площадь — как можно быстрее: это получается непроизвольно, само по себе).
Если бы это осознание произошло на менее неприятной моей сущности территории, я бы, наверное, остановился. Присел бы на что-нибудь вроде цепного парапета на краю тротуара. Купил бы пива и покурил.
Черт. Я не понимаю. Я хочу сказать: меня действительно не парит.
В качестве компенсации за работу ангелов-хранителей — ирония судьбы: именно на таком отвратительном месте (сестренкин институт — прямо напротив, его фасад быстрым шагом движется против моего хода) я вдруг осознаю, что мне это больше не нужно. Уродливое урбанистическое сатори: мне стало легче дышать. Просветление-2***: моральный урод, десять лет лелеявший в себе мечту замочить другого такого же (а потом — убедившись в своей неспособности — хотя бы равноценного) морального урода, отказался от вожделенного. Уже пятьсот метров (или сколько там я прошел с места моей встречи с оным уродом) я дышу другим воздухом.
Обновление в программе: мне больше не нужно никого убивать. Смена старого слогана. Почему-то это ассоциируется у меня с некоторыми изданиями, для которых я снимал (раньше — писал). Через какое-то время после выхода в свет и раскрутки там собирают обширные планерки и торжественным голосом объявляют: парни, мы стали крутыми и выросли из коротких штанишек, теперь нам не надо стараться работать хорошо, нам надо стараться работать на рекламодателя. Уродливая ассоциация, но мы же не выбираем то, что лезет нам в голову.
Мне даже не потребовалось оказаться сильнее. Заниженная планка, образец непритязательности: мне было достаточно того, что он вытащил заточку. Что означало: признание. Он использовал аргументы только в тех случаях, когда сомневался в возможности обойтись без них. Всегда — строго по назначению (завалить), никогда — в качестве орудий перестраховки или убеждения. Я знаю. Давно знал.
Дерьмо. Неужели все оказалось так просто?
Я жил с этим десять лет. За это время успевают: дети — подрасти и сделаться тинейджерами, домашние животные — родиться и сдохнуть, одежда — сноситься и истлеть, автомобили — в несколько раз упасть в цене, компьютеры — безнадежно устареть. Сотовые телефоны… не знаю, у меня плохие отношения с сотовыми телефонами. Наверное, они успевают не только устареть, но и стать ископаемыми раритетами. Примерно как «ЗИС» из Кадра. Такими же диковинками. Все это — десять лет.
Десять лет я не мог сделать — всего лишь — одной простой вещи. С осознанием этой истины где-то сзади, на периферии, выколупывается следующая. Мысль о собственной ничтожности. То, что у нормальных людей занимает от одного момента до нескольких месяцев (имеется в виду: формирование личности, первый настоящий поступок и вся прочая педагогическая ересь), у меня заняло — внимание! — десять лет. Дека. Дичь. Червонец. Как еще называют десятку?
Еще один интересный момент: осознание своего (очередного) лоховства меня тоже абсолютно не парит. Не вызывает злой иронии и обиды за все человечество или одного конкретно взятого себя. Как я и говорил десять минут назад этим ребятам с телекамерой. Я похож на обкуренного. Даже нет, не так: не просто на обкуренного, а на школьника, который первый раз в жизни дунул за углом учебного корпуса — его уже вставило, но он еще не знает, как распорядиться этой новоприобретенной легкостью, и поэтому ведет себя настороженно, пусть даже изо всех сил изображает (для публики) обратное.
Посмотрим, как распорядиться. Время еще есть. Мне все-таки надо делать репортаж, не забывайте. А там — посмотрим. Может, все еще пройдет. Как та же накурка.
Хотя. Хотя, блин. Послушайте. Даже в этом случае — я прожил без этого десять минут. Десять минут за десять лет… Это здорово. Не спорьте.
Именно в таком непонятном состоянии (эйфория свободного дыхания и полное непонимание связанных с ней перспектив, факт существования которых, однако же, четко вырисовывается в подкорке) я встретил очередную персоналию из предыдущей биографии. Вечер встреч с прошлой жизнью, часть такая-то (подсчитывать — лень): жена Ролана Факинберга.
Мне понравилось, что она вылезла не из дебильного «мерина» или джипа (такого, какие ограниченные нувориши покупают своим скучающим женам для того, чтобы хотя бы на время начальной водительской эйфории отсрочить их неминуемую измену или платный отдых в клинике неврозов). Мне понравилось, что она вылезла из банального «Фольксвагена-жука». Не нового (новый — это издевательство над эпохой шестидесятых, профанация и полная подъё…ка во всем, начиная с переднемоторной компоновки), а — классического. Такой можно купить за пять — тире — десять штукарей. Десять — это если с фаршем и в идеальном состоянии.
Как и все компактные авто, «жук» считается в этой стране дамским автомобилем (еще наименования дамских автомобилей: «Ниссан-микра», «Ситроен-СЗ», «Смарт» (очень дорогой), «Опелькорса», «Рено- твинго» (встречается редко), «Рено-клио», «Тойота-ярис»), хотя на самом деле таковым не является. Иметь дамское авто для обеспеченной женщины — не так уж плохо. Наличие такой игрушки говорит о ее правильном мышлении. Я имею в виду: в конкретно взятой стране России, именно по причине «меринов» и джипов, давно ставших здесь символами. Если ваша женщина просит вас купить ей «мерин» или джип — посылайте ее на все четыре стороны, пока не поздно, и идите своей дорогой. Конечно, если вы сами не набитый деньгами кретин без намека на вкус и извилины, для которого «мерин» с джипом тоже являются символами.
Если же вы просто набитый деньгами кретин и при этом у вас просят дамский автомобиль — можете радоваться. Это означает, что у ваших отношений (как минимум) есть шанс, потому что ваша женщина мыслит относительно свободно. Дамский автомобиль в России XXI века — примерно то же, что борода и длинные волосы для Америки шестидесятых. Такой же символ свободомыслия и незашоренности, хотя бы относительной.
Вообще-то она всегда хотела «жук». Она любила все хорошее и дорогое, но «жук» не вписывался в шкалу ее предпочтений. Сейчас я рад, что так и не вписался.
И еще одно «вообще-то». Вообще-то мы общались все это время. По телефону. Нельзя вот так просто прожить вместе три года и забить друг на друга однозначный болт. Особенно если разбежались по взаимному согласию.
Из истории наших постбрачных отношений: мы перезванивались как минимум раз в пару недель. Так, как перезваниваются старые, но все еще добрые приятели. Привет, как дела, что нового. Это называется: обмен ничего не решающей поверхностной информацией как гарантия иллюзии заинтересованности и отрицание состоявшегося предательства.
О друзьях: позднее друзья начинают перезваниваться раз в месяц, потом — раз в полгода, а потом вдруг каждый из них обнаруживает, что необходимость поддерживать отношения ради доброго дружеского имиджа его тяготит. Тогда звонки вообще прекращаются — по общей (с обеих сторон) и молчаливой договоренности.
Но: у нас с ней до этого пока не дошло. Может, потому, что мы еще не успели остыть друг от друга. Все-таки времени со встречи втроем (в летнем кафе) прошло не так уж много. Да и потом бывшая жена и бывшие друзья — разные вещи. Как известно, они противоречат друг другу в настоящем времени — так почему же они должны быть идентичными в прошедшем. В общем, мы исправно созванивались раз в две недели, затрагивая поверхностные темы и не вдаваясь в подробности, так или иначе могущие затронуть
