— Играй!
А сам сел перед избой на скамью, вытянув вперед ноги, засунув руки в карманы.
Мацек вернулся из избы со скрипкой и заиграл. Иногда Яносик тихонько насвистывал или запевал:
Наступала ночь, и заблестели звезды на темном небе. Легкий ночной ветерок веял от Красных вершин.
— Знаешь, старая, — сказал Кшись, поймав на шее блоху, своей жене Бырке, которая хлопотала по хозяйству, — был Войтек Матея у Галайды, звал его к Яносику — на войну идти, за хлебом, мясом, вином и золотом.
— Эх, — вздохнула тяжело Бырка, — оно бы не худо, не худо! Голод…
— Что и говорить! — согласился Кшись.
— Петриков Франек одурел от голоду: по лесу бегает голый и кричит. И Агнешка Капустяжева тоже.
— И еще больше таких будет, — сказал Кшись, катая блоху между пальцами.
Вдруг шумно вбежала ближайшая их соседка, Когутова, и закричала:
— Господи Иисусе! Знаете, что случилось? Железного Топора сын детей своих зарубил! Идите, говорит, землю божию грызть, коли бог хлеба не дал!
Бырка была ошеломлена этим известием, а Кшись бросил раздавленную блоху на пол и пробормотал:
— Пошла ты, проклятая! — Потом громко и взволнованно спросил: — Топора Железного сын? Ясек?
— Ну да, Ясек, — ответила Когутова. — А слышали, Яносик Нендза на какую-то войну зовет: за хлебом, за мясом, за вином, за золотом?
— Так и вы слышали? Мне только сейчас мой хозяин сказывал, — отвечала Бырка.
— Мой идет, — сказала Когутова.
— Идет?
— Пойду и я, — объявил Кшись. — Мне при Яносике, когда в Польше воевали, хорошо было. Дрался-то я мало, все только играл да пиво пил. Пойду.
— Шимек! Опомнись, ты старик! — воскликнула Бырка.
— А ты молодая? — насмешливо спросил Кшись. — Песню знаешь?
— Он у меня такой, — печально сказала Бырка соседке. — Хоть сто бед свалится на людей, а он все смеяться будет!
— За то его люди и любят, — ответила Когутова, дружелюбно глядя на Кшися.
А Кшись, увидев в окно великана Галайду, крикнул:
— Галайда! Идешь на войну? С Яносиком?
— Иду! И Франек Мардула тоже!
— Погодите! И я с вами! Сейчас соберусь!
Мигом собрался Кшись. Хлебнул ложки две холодной похлебки, потому что больше ничего в доме не было, взял под мышку скрипку, в руки — чупагу, чмокнул в обе щеки Бырку, которая его обхватила за шею, и, простясь с Когутовой, вышел из хаты. Под оконцем остановился и, сунув в него голову, пропел:
— Баловник! — воскликнула Когутова и рассмеялась, а за ней и Бырка, утиравшая слезы.
Кшись весело пел уже другое:
и, маленький, кривоногий, поспешно заковылял к ожидавшему его в полном вооружении великану Галайде. В руках у Галайды была чупага, обухом которой можно было раскалывать огромные камни, чупага, доходившая Кшисю чуть не до плеча и такая тяжелая, что другому больше часа ее не протаскать; кроме того, за поясом был у негр длинный нож и праща, из которой Галайда метал камни величиною с детскую голову.
Мардула встретил их разряженный, как на свадьбу. На нем была шляпа с тетеревиными перьями, новая сермяга и штаны, расшитые красным.
На одном плече у него висело ружье, а на другом — лук, за поясом торчали пистолеты и ножи, а в руке держал он чупагу с бренчавшими на ней кольцами.
— Эге, вон ты какой страшный! — сказал Кшись.
— А я бы тебя все равно не испугался, — медленно сказал Галайда, глядя на Мардулу.
— Не испугался бы? А я, думаешь, тебя испугался бы? — крикнул Мардула.
— Хе-хе-хе! — низким басом засмеялся Галайда.
— Когда будет время, давай поборемся, — предложил Мардула.
— Ну, идти так идти, — отвечал Галайда, и они тронулись в путь: впереди Мардула, за ним Кшись, а позади всех Галайда.
— Знаешь, Бартек, — обратился Мардула к Галайде, — страсть как я рад идти на эту войну. Что- нибудь да перепадет!
— Пожалуй, — согласился Галайда. — Заработаем.
А легкомысленный и веселый Кшись все пел:
— Ишь ты! — заметил Галайда.
А Мардула, обладавший прекрасным голосом и любивший выставлять напоказ свое геройство, увидев
