самое важное, возвращаясь к нашему быстрому разговору у автобуса, под пение этих девочек, помните? Уклад! Без уклада нет жизни, нет настоящих людей. Но если уклад все-таки утрачен — путь один: его нужно создавать. И начинать в нем жить с чистой страницы, которая, однако, уже вставлена в рамку. Храни вас Господь. Прощайте.
Тетя плакала. Только теперь, перед лицом близкой потери, она поняла, как привыкла к письмам из Калинова, к Ирише, отцу Илье, Сильвестрову, к этой
Теплый, с которым она успела уже перекинуться вчера по мобильному несколькими счастливыми фразами, возвращался из деревни завтра. Утром Коля уехал на работу, в холодильнике одиноко грустила опорожненная наполовину бутыль минералки — Тетя побрела в ближайший магазин. Но в бюджетной «Пятерочке» от тухлого, шедшего из овощного отдела запаха ей стало дурно и душно. Стояла необычайная для конца августа жара и с каждым часом все нарастала. Чувствуя, что иначе упадет прямо на грязный магазинный пол, она быстро пробила только то, что успела взять, кефир, булку, снова пошла домой. Шла по тени и даже чуть-чуть вдохнула прохлады. Но в лифте ее стало подташнивать снова.
Тетя вошла в квартиру, встала у окна — солнечная сторона, дышать опять нечем. Сарафан лип к телу, она сняла его, сняла все. Голая легла на покрывало. Ей становилось все хуже. Кажется, хотелось пить. Пошла в кухню, глоток кефира, кусок булки — и…
Все-таки успела вбежать в туалет.
В унитаз лились
жеваный хлеб, кислое молоко,
жареная картошка.
Отравилась? Может быть, в самолете?
пластмассовый самолетный ланч,
орандж джус.
Но думать было некогда
густым потоком рванули
эсэмэски,
стишки,
ночной пододеяльный шепот в мобильник,
все взвинченное чувственное безумие этого года,
опечатки,
точки, тире, запятые
протокал
налогооблажание
«?»!+)».,=…
уплывали в воронку
раболовные суда
минетаризм
минированные в долларах
портаченные миллионы
траховые комании
ползли ровным строем все выставленные запятые
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
пуководители департаментов
замперды комитетов
: — ) — %:
выкатывались
красные шары неразрезанных помидоров
мятые маки с черной юбки
бубенцы бредущей сквозь город белой лошади;;;;;;;;;;;;;;;;;;;; —;;;;;; —.
темный рис остывшей паэльи
В перерывах между приступами Тетя спрашивала свой взбесившийся организм: неужели ничего? Ничего нельзя оставить? Неужели ничего хорошего не было там, в этом году, совсем?
Ответа не было.
Нет, он был.
Она блевала. Дальше.
И ясно было, пока не выблюет все, до последней капли желчи, не будет этой бурной реке конца.
Новогодние апельсиновые дольки
корочка мандарина
капли всосанной спермы
лужица кетчупа «Хайнц»
овсяная каша в пятнах варенья
жесткие листочки бамбука
Жизнь гораздо шире, чем ты думаешь. Всех законов, границ, установлений.
ледяной шматок белого снега
качельки дачные
текила
луковый суп
яичница по субботам
Перерыв.
Она возвращается в комнату, в изнеможении ложится. Думает с покорным отчаянием: нет, невозможно, да и совершенно не нужно, идти всеми тропами одновременно, необязательно, да и не надо любить всех, полюбить бы лишь данных тебе в обязательную любовь, потому что глаз у человека только два, слышишь, их два, а не восемь! Надо жить своей собственной маленькой жизнью, и в ней, как в капле, видеть красоту. И согласиться именно на нее, на эту, да, крошечную, да, тупую, да, убогую, но прекрасную жизнь!
Ты этого от меня хочешь, Господи? Да?
Так, Тишка? Так, Сергей Петрович? Я правильно повторяю урок?
Новая судорога не дала ей додумать.
На этот раз вместе с желтой слизью
полезли черно-белые кусочки фотографий
объеденные лица
щеки боты тонкие кисти рук
мизинцы
серебристые нити бальных платьев
картонная четвертушка визитки
щепочки деревянного крылечка
изжеванная кувшинка с мятыми лепестками
топленое молоко
И снова пауза. Но нет, больше так бегать нет сил — осела прямо здесь, уперевшись спиной в кафельную стену. Ждать следующего прилива.
Хорошо вам, Сергей Петрович, — текла и текла тоскующая мысль сквозь горячий, упертый в сливной бачок лоб — хорошо рассуждать про традицию, напутствовать меня добрым мудрым ласковым словом. Уклад. Вы своими руками щупали его твердый оклад! Вы эту икону душой чувствуете. А я… я живу в пустоте.
Мама знала один клад — стихи в Политехническом, любимые поэты Цветаева, Ахмадулина Белла. Бабушка… да, пожалуй, она, может быть, и могла б хоть что-нибудь объяснить, но она умерла, я училась тогда в первом классе, когда было перенять? Видите ли, Сергей Петрович, у меня в отличие от вас в
