летней жары прохлада пещер уже не казалась такой неуютной. Они послушно следовали за экскурсоводом по узким переходам, попадая из одной каменной каверны в другую.
— И чего они нас тут таскают? — начал ворчать заскучавший Дича. — Посмотрел одну пещеру, значит увидел все.
Он был откровенно разочарован. Еще по детским книжкам он представлял себе богатые красками и переливающимися изумрудами подземные кладовые. А здесь все минералы были давно выбраны, и окружающее превратилось в скучный желтосерый ландшафт. Чтобы хоть как-то оживить картину, некоторые сталактиты и сталагмиты были подсвечены разноцветными прожекторами.
— За такие бабки, что они берут за билеты, могли бы быть и поизобретательнее, — не унимался недовольный экскурсант.
— Если у тебя плохое настроение, не порти его другим! — урезонила его жена. — Мы пришли любоваться красотой нетронутой природы, а не нагромождением спецэффектов.
— Куда мне до вас, до эстетов! — насупился муж и до конца экскурсии больше не проронил ни слова.
Осмотр подземелья заканчивался органной пещерой. Еще первооткрыватели этого чуда природы обратили внимание на удивительный акустический эффект внутри каверны. Форма перевернутой колбы делала пещеру звуковым усилителем. Хитроумные организаторы установили здесь орган и издавна завлекали им путешественников. Волны органной музыки отражались от стен и собирались в самом центре природного усилителя, оглушая ничего не подозревавших слушателей. Уже начинающих скучать туристов выстроили плотной группой посередине каверны. Первые звуки органа вызвали удивленное перешептывание среди экскурсантов. Они крутили головами, пытаясь определить, откуда на них льется эта лавина трубно- утробной музыки.
И только Вича стояла, замерев на месте. Ее отсутствующий взгляд был устремлен в неведомую даль, туда, где она сидела на жесткой деревянной лавке, положив голову на плечо любимого.
Пол под ногами ходил ходуном, как будто она все еще была на шхуне, которая привезла их в это священное место. Всю дорогу ее ненаглядный твердил: «Верь мне! Бог обязательно принесет тебе облегчение!» Эта вера помогла ей перенести то недолгое, но тяжелое для нее плавание. Временами Венди хотелось, чтобы все оставили ее в покое и дали спокойно умереть. Но, глядя в страдающие глаза Дерека, она вновь находила в себе силы для борьбы. Она понимала, что это путешествие может погубить ее. Понимала, но согласилась, втайне надеясь на чудо. Но чуда не произошло.
Уже целую неделю они посещали эту церковь с высоченными сводами полными органной музыки. Неделю они неистово молят Бога о помощи, а Венди продолжает чахнуть прямо на глазах. Измотанная и смертельно уставшая, она еле улавливала гудящие звуки божественных труб. Иногда музыка пропадала в необъятной бездне. Очнувшись, она краешком сознания понимала, что это не музыка, а она сама проваливается в бездну удушающего забытья. Ей не хватало воздуха. Она хотела уйти из этого огромного каменного склепа со спертым духом потных тел перемешанным с тяжелым запахом навоза идущего из расположенного неподалеку скотного двора. Ее губы едва шевелились, моля о глотке свежего воздуха. Говорить уже не было сил.
Рядом кто-то громко смеялся над ее бессилием.
Она очнулась и с недоумением обвела пещеру взглядом.
Толпа туристов вокруг нее хохотала от души.
— Что случилось? — растерянно спросила Вича у покрасневшей до корней волос Яны.
— Пусть Диана сама расскажет. Позорище наше! — Ну простите хоть кто-нибудь! — чуть не плакала племянница, пряча лицо в маминой юбке.
В воздухе висел щиплющий глаза запах использованных подгузников. Борясь с накатившей волной удушья, Вича взяла расстроенную Диану за руку: «Пошли скорей отсюда».
— Это не я. Честное слово! — Конечно не ты. Здесь постаралось не меньше дюжины здоровенных мужиков! Смех улегся и остальные туристы потянулись вслед за ними. Уже наверху Яна поведала о произошедшем. Оказалось, что во время органного исполнения со стороны большой группы пенсионеров потянуло, как с только что удобренных полей.
— А, что это у вас тут так пуками пахнет? — с непосредственностью ребенка громко спросила Диана.
— И это было бы полбеды, — продолжала Яна. — Благо никто вокруг не понимает по-русски. Но наша девочка так красноречиво зажала пальчиками нос и начала корчить такие выразительные рожицы, что воспитанно молчавшие окружающие просто не выдержали.
Вича глянула на давившегося от смеха Дичу и тоже расхохоталась. Диана поняла, что гроза миновала, и хихикала вместе со всеми. И только Яна все никак не могла успокоиться.
— Не знаю, как твоя мама, но я думаю, что гамбургер ты заслужила, — вытирая выступившие от смеха слезы, заключил дядя Дима.
Он взял Диану за руку и повел к машине.
— Только чур, скажи, что с тобой ребенок, — напомнила ему племянница.
— Помню, помню, наблюдательная ты наша.
В самый первый раз, когда они перекусывали в Мак Дональде, он заказал всем по большому бутерброду. Еле влезающий в рот гамбургер не скрыл от остроглазой Дианы, что у других детей бутерброды были поменьше, но зато к ним прилагалась небольшая игрушка. С тех пор она требовала детское меню даже в тех местах, где его не было.
Вича с радостью смотрела на играющую с очередной безделушкой от Мак Дональда племянницу и на душе ее было спокойно. Недавние страхи Дианы улетучились. Последовавшие за пещерами поездка на океан, поход в балтиморский аквариум на шоу дельфинов и посещение выставки старинных автомобилей вытеснили грустные мысли из маленькой головки племянницы.
Уезжали Яна с Дианой счастливые и довольные, с кучей новых впечатлений, о которых можно будет вспоминать и рассказывать своим друзьям не один год. Как только они скрылись за дверями таможни нью-йоркского аэропорта, Вича сразу же спала с лица. Такой уставшей и измотанной Дича ее давно не видел, а ведь им еще предстоял четырехчасовой путь в Балтимор.
— Что случилось, малыш? — притянул он ее к себе.
— Поехали скорее домой, — тихо попросила она…
С тех самых пор Вича начала избегать родственников и на любые приглашения отвечала вежливым отказом, ссылаясь на плохое самочувствие.
Сороковой час Из-за окна реанимации продолжали доноситься звуки гуляющей молодежи. Как и те посторонние люди, что смеялись за окном, Вичины родственники тоже не знали о постигшем Вичу несчастье. Она не разрешала распространяться о своем здоровье ни под каким соусом. Зосиму не раз попадало за это.
— Кто тебя тянет за язык? — выговаривала ему дочь. — Оставь людей в покое. У них своя жизнь, у нас своя.
— Но они же интересуются, — оправдывался отец.
— Говори, что все нормально.
— Ну я же не могу врать.
— А врать и не надо. Для меня валяться по больницам — это обычное дело! — выходила из себя Вича.
После той злополучной поездки в парк аттракционов она стала и от отца скрывать свое самочувствие.
— Когда же ты стала такой скрытной? — спросил Дича жену, убирая упрямую прядь волос с ее осунувшегося лица.
Незаметная глазу вибрация аппарата искусственного дыхания раз за разом сбрасывала ее золотистый локон с бледного лба.
— Помню, помню, — ответил он за нее. — Мы тогда только проводили Яну с Дианой.
Дича вспомнил, как тяжело она переживала одиночество в то время. У него тогда была горячая пора, и тем труднее ему было заменить жене отсутствие общения с родственниками. В те дни он без устали работал над завершением своей диссертации и безвылазно сидел в лаборатории. Эксперименты с мышами подходили к концу, приближалось время их умерщвления. Этот процесс всегда угнетал Дичу, вызывая страшные ассоциации.
Мышей помещали в контейнер, где под решетчатым полом лежали куски искусственного льда. Наблюдая, как грызуны хватают ртом воздух, наполненный парами углекислого газа, исходящего от таявшего льда, он невольно дума о Виче. Где-то в глубине души он знал, что подобная смерть уготовлена и его любимой, и гнал эти тяжелые мысли прочь. Но в глазах все рано щипало, а в голове звучали слова известной песни: «Опустела без тебя земля». К горлу снова подкатился комок.
— А помнишь, как ты модничала в моем выпускном одеянии? — быстро спросил он, загоняя предательский ком поглубже.
Дича вспомнил счастливую Вичу во время официальной церемонии присвоения докторских степеней его выпуску. Свежеиспеченные доктора сидели в первых рядах и ждали своего вызова пред светлы очи великого магистрата. Заведующие всех кафедр университета и научные руководители выпускников сидели в центре сцены и сурово смотрели на будущих докторов наук. Все они были облачены в мантии и четырехугольные шапочки магистров. Их одеяния несли официальные цвета университетов, которые каждый из членов магистрата заканчивал. И хотя преобладали черные и бордовые тона, группа представляла собой довольно пестрое зрелище. И вот церемония началась.
Вича сидела в зале и нервно сжимала в руках фотоаппарат.
Она плохо понимала возбужденную английскую речь, лившуюся со всех сторон, и напряженно вслушивалась, пытаясь выловить из этого журчащего потока имя мужа. Сидевшие рядом студенты и работники Дичиной лаборатории, успокаивали ее: «Не переживай ты так! Мы тебе дадим знать, когда вызовут Дмитрия».
Новоиспеченных докторов наук по очереди вызывали на сцену. Каждый научный руководитель, согласно ритуалу, облачал своего подопечного в мантию и шапочку балтиморского университета и сажал рядом с собой. Поскольку одеяние выпускников было черного цвета с темно-синими вставками, магистрат темнел прямо на глазах. Вместе с ним темнел и взор Вичи.
Она уже с трудом понимала, где находится. Незнакомая речь вокруг и восседающие на центральном возвышении люди в черных мантиях и четырехугольных, похожих на судейские, шапочках унесли ее в прошлое. Она вновь была паломницей в западной Померании. Однако органной музыки и литургий не было слышно. Сегодня был необычный день, сегодня судили ведьму. Семейство герцога сидело в первых рядах, и его глава с нетерпением ожидал слушаний. Подсудимой была дряхлая знахарка из соседнего графства, с которой их пути однажды пересеклись. В те далекие годы целительница отказалась помочь герцогу в избавлении от нежеланного плода любви его младшего сына Эрнеста. Но любимый вассал короля не привык отступать. И его требование было исполнено черной ворожеей царствующего дома. Однако, хотя его внебрачный внук так и не родился, несостоявшаяся мать была кем-то спасена из-под самого носа герцога. Кто-то опоил стражников до беспамятства и освободил пленницу. Разгневанный вассал еще тогда заподозрил, что именно эта самая знахарка раскрыла место, где укрывали любовницу Эрнеста. Бежавшая Сидония обратилась в ведьму и стала сживать со света участников ее похищения. Прошлой осенью ее жертвой стал сын герцога Отто, после чего взбешенный отец объявил на нее охоту. Пока его люди пытались поймать Сидонию, он не мог сидеть сложа руки. В своей бессильной злобе правитель восточной Померании обратил свой гнев на старую знахарку.
«Вот, кто положил начало всем моим бедам. И она должна поплатиться за это!» И вот теперь час расплаты пришел. Герцогу стоило большого труда отыскать тех, кто имел зуб на старуху и согласился выступить в роли жертвы ее колдовства. Чтобы избежать недовольства местных крестьян, которые боготворили знахарку, герцог настоял на переносе суда подальше от ее родных мест. Он также нанял пару признанных церковью разоблачителей ведьм.
Эти ясновидящие безошибочно узнавали колдуний и уже не одна ведьма пошла на огонь по их милости. Как искусный кукловод, герцог распределил все роли готовящегося спектакля и со злорадным предвкушением ожидал начала своего представления. Все лавки в костеле были забиты до отказа, а народ все прибывал и прибывал.
Вича все глубже погружалась в происходящее. Она с удивлением стала замечать, что уже прекрасно понимает окружающих. Более того, она сама, на непонятном доселе языке, обратилась к своему спутнику: «Милый, давай уйдем на свежий воздух?» Но пути к отступлению были закрыты. В проходах плотной толпой теснились любопытствующие горожане. Сил пробиться сквозь стену человеческих тел не было, и они опустились обратно на лавку. Девушка положила голову на плечо своему любимому и задремала.
Опрос свидетелей шел своим чередом, когда чей-то визг разбудил Венди. Перед великим судом стоял неопрятный человек и нервно жестикулировал. Только по обращению к нему судьи можно было догадаться, что это был мужчина. Он был похож на высохшую старуху, и его писклявый голос лишь усиливал сходство.
— Она навела на меня порчу, — визжал он. — Я грешен, ваша честь, но богопослушен. Да, я всю жизнь бражничал, но всевышний всегда посылал ко мне белоснежных ангелов,
