всю жизнь без надежды и ушел тоже без нее.
Конечно, так было бы всем легче, а особенно его ненаглядной малышке. Но какая последняя мысль промелькнула в ее свесившейся набок как у обиженного цыпленка головке, никто и никогда не узнает…
Эпилог
Почти никто на земле не знает точного времени своего ухода, никто кроме пациентки бокса номер тринадцать. Окончание ее мучений было назначено на четыре часа дня в понедельник.
Семейный адвокат пригласил мужа Виктории, а также ее отца и близкого друга семьи в комнату ожидания. Там аккуратными стопками были сложены четыре комплекта стерильной униформы.
— Как только все хирургические бригады будут готовы, я отведу вас в оперблок. — сообщила старшая сестра.
Потекли невыносимые минуты ожидания. Четверо мужчин сидели во всем белом, а покруженный в себя Дича слышал только стук собственного сердца. Звуки текущей по сосудам крови превращались в шум падающих песчинок в часах Вичиной жизни. Теперь эти часы были в руках врачей, готовящих пациентку к ее донорскому подвигу. Комната ожидания была разукрашена к наступающему рождеству. Дича вспоминал, как однажды Вича призналась, ему, что давно боится зимних праздников. Уже не первый год они встречали Рождество в больнице, и этот год не стал бы исключением, если бы…
«Если бы я только успел положить моего малыша вниз головой и выдавить заливающую легкие кровь до того как остановится ее уставшее сердце, — казнил он себя, — это было бы самое счастливое Рождество в моей жизни. Теперь же, любимая, тебе больше нечего бояться. С сегодняшнего дня для нас не существует этого гнусного праздника».
По пути в оперблок Дича с ненавистью смотрел на улыбающиеся рожи Санта Клауса, развешанные вдоль коридора.
Лишь в стерильной зоне с ее голыми стенами он сумел успокоиться. Когда они вошли в операционную, одинокая лампа выхватывала из темноты столик анестезиолога, где стояла женщина средних лет и встречала их уставшим взглядом. Как только скорбная группа приблизилась, ее помощница поспешно удалила интубационную трубку и обтерла Виче лицо.
* * *
Наконец-то ненавистную трубку вытащили. За несколько часов до этого Виче перестали вводить обезболивающие и снотворное. Врачи хотели разгрузить заторможенный лекарствами мозг и дыхательный центр. Это позволяло убедиться, что в полном сознании пациентка сможет дышать без помощи аппарата.
Горло ужасно саднило. Каждое глотательное движение пускало молнию боли по всему измученному телу. Дича склонился над ней, нежно держа за руку. Взволнованным голосом он просил потерпеть совсем чуть-чуть: «Если будешь умницей, то, может быть, до Нового Года успеем выписаться».
— Молодец! Совсем не плохо, — слышалось с другой стороны кровати.
Молодая женщина в белом халате следила за самостоятельными вдохами пациентки. Дыхательная трубка мешала двигать головой, и Вича не могла видеть лица говорившей. Скосив в ее сторону глаза, Вича наткнулась на огромную янтарную брошь,
которая выглядывала из-под лацкана халата. Сквозь медовую пелену янтаря на нее задорно глядел знакомый комарик. Она протянула руку, пытаясь погладить древнее насекомое, и с удивлением заметила в своей ладони несколько янтарных бусин. Веселый комарик самым чудесным образом перебрался в одну из них и вдруг загрустил в своем новом жилище. Взгляд его потускнел, а смешно шевелившийся хоботок бессильно поник. Он помахал Виче одним крылышком, как будто прощаясь, и сбежавшая с хоботка слезка застыла внутри янтарного шарика, не в силах просочиться наружу. С отрешенным спокойствием Вича вдруг поняла, что не дышит. Ее пальцы разжались, и янтарные шарики солнечными слезами упали в сухую хвою прибрежного леса. Она ничего не чувствовала, кроме горячих слез своего любимого, которые падали на ее лицо из недосягаемой выси…
Резкая боль в горле и небывалый приступ тошноты вырвали ее из небытия. Впервые за последние дни она смогла свободно сомкнуть губы. Ее голова тоже обрела свободу. Вича повернулась и увидела улыбающуюся докторшу, которая держала в руке удаленную трубку.
Прошлогодние воспоминания исчезли так же внезапно, как и возникли, уступая место совсем недавним событиям. Вича снова переживала то ужасное утро, снова пыталась откашлять заливающую ее легкие кровь. В глазах опять начинало темнеть.
Она хватала ртом воздух, но быстро сворачивающаяся кровь забивала тромбами бронхи. Чтобы отвлечься от нарастающего удушья, она начала с остервенением бить кулаком по одеялу.
«Почему Дича выключил свет?!» — каплей упала последняя мысль.
* * *
В России в это время была полночь. Яна неожиданно проснулась со и слезами в голосе тихо прошептала: «Все!» Перед глазами стоял еще не растаявший сон. Она находилась в середине просторной белой комнаты и из последних сил сжимала кулаки, посылая свою энергию борющейся со смертью сестренке. Но вот снующие вокруг люди в белых халатах остановились и, глядя мимо нее, спросили: «Что вы здесь делаете? Ваша помощь больше не нужна».
— Что случилось? — сквозь сон просипел мирно посапывающий муж.
— Все, — тихо повторила Яна и с болью прошептала: — Я опоздала на три дня!..
Аппарат искусственного дыхания продолжал ритмично выбрасывать дыхательную смесь в никуда. Пациентка лежала, задрапированная до самых ключиц и лишь, ее правая рука была открыта для прощальных прикосновений. Дича ничего не видел вокруг, его взгляд был прикован к слегка приоткрытым глазам Вичи. Ему казалось, что она просто вздремнула от дневных забот. Сквозь капельки слезинок на очках он тщетно пытался найти в ее затуманенном взоре хоть какие-то признаки жизни. Перед глазами вновь всплыли их последние мгновенья вместе. По злой воле судьбы в тот момент звучали совсем не те слова.
Вместо нежного шепота: «Я люблю тебя, малышка, и никогда не забуду!» Дича в страхе умолял — Дыши носом! А в ответ вместо сердечного: «Я люблю тебя больше жизни и благодарна тебе за все!» в ответ донеслось еле уловимое придыхание «Не могу!» Вдруг захотелось закричать на весь мир: «Люди, берегите друг друга, признавайтесь в любви каждый день, ибо он может быть последним на этой грешной земле!» Жизнь, по большому счету, несправедливая штука, от которой люди как страусы прячут головы в Библии, Кораны, и Талмуды отдавая все на откуп своим придуманным богам.
«А они, если и существуют, то наверняка садисты или извращенцы, — любила говаривать Вича. — За что, интересно знать, они наказывает невинных детей, которые уже в утробе матерей получают генетические дефекты, ведущие к мучительной жизни и такой же мучительной смерти? А ответ только один. Себе на забаву — мол, одни радости вкушать не достойно. Уж я бы им вкусила по полной программе, да, к великому сожалению, они существуют лишь в воображении рабов своих грешных».
* * *
Прошло пять минут, но сердце донора продолжало биться.
Группа кардиохирургов тихо покидала операционную. Сердце, которое билось столько времени без кислорода, уже не могло быть пересажено. За спинами уходивших хирургов яростно метались вихри черных флюидов. Энергетические сгустки сталкивались и разбивались друг о друга, чтобы снова собраться в невидимый кулак и нанести очередной удар. Черные сестры не могли допустить, чтобы гибнущая виккианская воительница продолжала жить в других. Слишком много сил было потрачено на борьбу с ней, и кто знает, в кого превратятся те, кто будет носить в себе ее частичку.
Неокрепший отряд виккианских сестер пытался защитить свою неустрашимую предводительницу. Они не могли покинуть ту, что незримо помогала им выживать в этом вражьем логове и пожертвовала собой ради сестринства. Приняв неравный бой, они не выдержали первого удара, и теперь бесстрашное сердце их хрупкой воительницы не сможет помочь никому. Казалось, что победа черных сестер близка, и скоро они полностью уничтожат так ненавистную им иноземку. Но праздновать победу было еще рано. Будущим властительницам мира требовалось все больше усилий, чтобы пробиться к умирающей виккианской сестре.
Действия ее защитниц становились все стройнее и целенаправленнее, и вокруг воительницы уже начинал расти непроницаемый энергетический кокон. Губительные флюиды черных сестер раз за разом разбивалась о невидимую преграду. Кокон медленно рос, вытесняя атакующую энергию за пределы операционной. Над больницей нависли тучи, закружился колючий вихрь. Черные сестры тщетно взывали о помощи. По иронии судьбы, все темные силы были стянуты на далекую родину виккианской воительницы, где хоронили патриарха. На похороны съехалось духовенство со всего света. Даже в смерти патриарх продолжал свое дело объединения религиозных общин и концессий, тем самым неся угрозу грядущему господству сатанинских сил.
Оставшись без подкрепления, черные сестры терпели первое поражение на своей земле. Защитный кокон рос без помех, и вскоре вся больница оказалась внутри огромной полусферы. Теперь и сама воительница, и все, кому она поможет в этот день побороть смертельный недуг, были укрыты под невидимым крылом виккианских сестер…
Дича не замечал ни тестя, ни Шуру, ни запредельного нервного напряжения в оперблоке. Все растворилось в бесконечной пелене времени. Далекие звезды мерцали в бескрайнем пространстве. Прилетевший откуда-то ветерок поднял прядку Вичиных волос. Взвившийся локон спутался с Дичиной челкой и стал медленно опускаться, нежно касаясь его лица. Задержавшись на влажной щеке, золотая прядь прильнула к его губам, и время остановилось. Они были одни в этом мире. Он, и все еще его Вичинька. Дича гладил ее лицо, целовал ее невидящие глаза и шептал в ее неслышащие уши о том, как он ее любит. Он умолял ее проснуться, но она смотрела сквозь него своими прекрасными бездонными глазами, безмолвно прощаясь с ним и отпуская от себя. Ее гаснущий взор рвался на волю, в те края, где нет ни боли, ни страданий. Издалека донесся едва уловимый запах костра. Ветвистые тени складок сморщенной простыни операционного стола превратились в сухой валежник. В ночное небо поднимался нежный дымок и завивался, точь-в-точь как локоны спящей на хворостяном ложе красавицы. Набирающие силу язычки пламени пробивались сквозь аккуратно сложенные ветки, выхватывая из темноты прекрасные черты ее лица. Это видение вдруг оживило давным- давно позабытое прошлое.
Он сидел прислонившись к высокой сосне и сторожил тревожный сон своей малышки. Осенние сумерки сгущались. Вместе с темнотой подкрался тягучий сон. Он не знал, как долго пробыл в тревожном забытье. Непривычная пугающая тишина пробудила его. Хрипы Венди больше не разносились над речной гладью, и только плеск играющих рыб нарушал безмолвие ночи.
Склонившись над ней, Дерек с ужасом осознал, что вместе с хрипами пропало и слабое дыхание. Он охватил ее рот губами и попытался вдохнуть в нее уходящую жизнь. В ответ грудь
