понимающей публики. После спектакля у исполнителя роли Коровьева прямо в гримуборной случился сердечный приступ…
А ситуация изгнания Губенко! Стоит белый Николай, он пришел играть спектакль «Владимир Высоцкий», а его не пускают в театр. И безусый омоновец поучает Губенко: «А не надо было плевать в лицо учителю». Щенок! Что ты понимаешь про учителя? И что понимаешь под «плевать в лицо»? И все это снимается, а потом показывается по телевизору строго наоборот. Я-то понимаю, что это была заказная пресса, заказное обслуживание, как и интервью, в котором Юрий Петрович называет меня «Соловьем- разбойником», а Губенко — «верным Русланом». В нем все шито белыми нитками. Каждый вопрос составлен так, что услужливо содержит вариант ответа.
Фактически театр разделился на два, один из которых возглавляет Любимов, другой — Губенко. Вообще я против всякого раздела, но ситуация стала невыносимой. Я на стороне людей, которых возглавляет Губенко. Я бы просто ушел, но это было бы не совсем хорошо по отношению к части труппы, которую я взял на себя труд опекать. Этих людей просто вышвырнут из театра.
Я поддерживал Губенко, мне было очевидно, что правда, пусть временная, здесь.
Интеллигентская болтовня, слюнявая модель: Губенко-сын, отсуживающий полхаты у отца. Губенко не нужно было вообще ничего. Он просто ушел из театра, когда вернулся Любимов, и все.
Артисты просили Колю вернуться и защитить их. Так что творимая некоторыми благородная модель: сын супротив отца — ерунда собачья. Во всем виноват, я так уже считаю много лет, Юрий Петрович Любимов. Хотя он — гений чистой воды, и мы все ему обязаны. Но истина — такова. Сейчас ни к чему это ворошить, камни в кого-то бросать.
Я уходил из Таганки уже взрослым человеком. И решение принималось мною на уровне осознанного понимания, что хорошо, что плохо. Но понимания эгоистического. Я знал, что если сейчас не уйду, то потом мне будет плохо, я себя просто сожру. На этом пути были, конечно, и ошибки. Такое мощное противостояние Эфросу, и вдруг смерть. Стопроцентное банкротство идеи, которая казалась такой правильной. Человек умер, и ты теряешься, уже не знаешь, кто прав, кто виноват. Права жизнь, а жизнь ушла. Значит, эта борьба ничего не стоила.
Я остался не по причине личных симпатий к Губенко или антипатии к Любимову. Просто мне казалось, что правда на стороне Губенко. Я и до сих пор так считаю, поэтому и не ностальгирую: «Ах, какой был театр! Какой театр разрушили!» Ничего подобного — он умер от естественной старости. Наше поколение износилось, а новое не пришло. Диффузии не произошло.
Для меня счастливое время затерялось где-то между 75?80-ми годами. Это была золотая пора Таганки. Мне нравился Любимов, мои товарищи, мне нравилось все: способ жизни, образ жизни, наши споры, ночные бдения. Я уезжал на съемку и возвращался домой. И дом этот я обожал. Так продолжалось до смерти Володи Высоцкого, которая каким-то мистическим образом изменила все. Не стало Любимова. Мы ушли в эмиграцию, потом вернулись, и вот сегодняшний разлад, когда на многих своих товарищей я не могу смотреть, как на людей, которым доверяю.
На всякую правду есть контрправда. Правда Любимова — заслуги и годы. Как правильно сказал Леня Ярмольник в одном из интервью: «Дай Бог нам прожить столько лет и не путать унитаз с рукомойником». А Юрий Петрович при этом еще и спектакли делает. Хорошие они или плохие — это уже другой разговор. Сам факт, что человек в восемьдесят пять лет продолжает заниматься искусством, читает, ищет, вслушивается — уже благородно, уже заслуживает уважения. Поэтому довольно жестоко говорить: «Не та Таганка». Как она может быть «той?» Вы с ума сошли? Жизнь прошла, поколение артистов уже совсем другое. Они не привыкли ждать чего-то, проявлять терпение, совесть, им «дамки» сразу подавай.
Им не объяснишь: вы попали на территорию, где стареющий человек пытается бороться за жизнь, а тут вы со своими проблемами. Молодой эгоизм сейчас активнее пробивается, чем раньше. Хотя, конечно, не бывает плохих поколений. Просто команды новой не получилось, а горы сворачиваются только командой. Командой, которая умеет подчиняться дисциплине, умеет жертвовать.
Обижаться, что Любимов не сидел рядом с моей койкой в больнице, было бы глупо. Я знаю, что он с сочувствием отнесся к ситуации, мне передавали. И это был чисто человеческий жест. А требовать глубокого огорчения и сопереживаний от человека очень пожилого нельзя. Это неправильный подход.
О времени
Эпоха самозванцев по всем параметрам. Так много амбиций! Этому Способствует то, что человека загнали в состояние, когда он ежечасно вынужден думать, чем набить свой желудок. Это ненормальное состояние, тем более для творческой личности. Когда большинство живет по принципу — где бы чего достать, чтобы в себя впихнуть. Поэтому будет плодиться количество чертей, экстрасенсов, колдунов… Как уже народилось огромное количество экономистов и политиков, которые все знают и знают, как надо. Замечательно написал об этом Галич: «Не бойтесь чумы, не бойтесь сумы, не бойтесь рая и ада, а бойтесь единственно того, кто скажет: «Я знаю, как надо». Меня эти мессии, их обилие пугают.
Страна очень неоднородна. Но если, даст Бог, ни чего не случится впереди совсем уж неприятного, ужасного, разрушительного, то это правильно, что многие сравнивают происходящее сейчас с историей Моисея. Пророка, который мотал свой народ по пескам, чтобы поумирали, наконец, те, кто жил в рабстве. Ах, как жестоко? Надо, дорогие, надо. И я тоже, и я…
Хочешь не хочешь, мы плоть от плоти, кровь от крови… Нам вроде кажется, что это не так, но все равно мы — «хомо советикус». Нужно, так сказать, освобождать от себя планету, нескромно ее собой обременять. Я говорю не в буквальном смысле: не надо плодить себе подобных, но дай следующим поколениям прожить полный срок, как они хотят.
Мне кажется, что бешеные ритмы и усиливающийся поток информации вынуждают современного человека все чаще проскакивать мимо важных вещей, не замечать рядом стоящих, отмахиваться от чужого горя. Любопытство, к сожалению, порой берет в нем верх над милосердием. Современный человек постоянно стремится к самоутверждению. Но при этом в нем еще сильна потребность в идеале. Среди моих современников меня восхищают люди, не стремящиеся, во что бы то ни стало использовать выгодную ситуацию, неспособные на компромисс с самим собой.
