Я вынужден был взять птицу в ладонь, хотя меня на самом деле переполняли примерно те же чувства. Она вся поместилась в ладони, и я понял, что это какая-то совсем необычная птица. Она была подвержена, если так можно сказать, светлому ровному загару. Это был не воробей, нет. Кто-то другой это был.
И я еще понял, что совершенно не стоило бояться. Этот теплый комочек в руке был так хорош и внушал отчего-то такую уверенность в завтрашнем дне… Он был не просто теплый. Тепло от него расходилось волнами по всему моему телу, мне было очень спокойно, потому что я видел, что и ему спокойно тоже… не сразу я заметил соседскую кошку, которая пристально, не мигая смотрела то на птичку, то на меня. Вот от этого взгляда мне стало нехорошо. Я представляю, каково было птичке.
И вот я вытянул руку, чтобы показать детям, что может ведь случиться чудо – и птичка эта взлетит. Чудеса бывают, хотел дать я понять детям, хотя своими глазами видел, как она волочила крыло.
И вдруг она взлетела и улетела. Не очень далеко, но все-таки за забор. И оттуда ее не достать было ни кошке, ни нам. Ее уже даже и видно не было. И сколько мы ее потом ни искали, так и не нашли. Конечно, я уж не знаю, сколько ее потом искала эта кошка. Но я вот думаю, что она ее тоже не нашла. Во всяком случае, Машу с Ваней я в этом убедил.
Так вот, мы долго в это утро искали в основном не птичку, а все-таки грибы. То есть я искал грибы, а Ваня и Маша искали ягоды. И, конечно, Ваня первым нашел два белых. Потом Маша нашла еще один. И только потом я.
Потом мы заблудились. И я учил их выходить по солнцу, отчаянно переживая, что мы заблудимся окончательно. Мы бы все равно потом выбрались, но каков бы я был со всем своим ученым видом, если бы не вывел их прямо к машине. Но я вывел. Маша, пока мы шли, уже постанывала, делалась все мрачнее и даже не сразу согласилась сфотографироваться с двумя лисичками в руке. И я понял, что она действительно устала.
А Ваня упрямо шел по бурелому и, можно сказать, тащил меня за руку. Я только слегка задавал ему общее направление. На лице его было какое-то ожесточение, он словно постоянно твердил самому себе: да плевать я хотел, и не через такое проходили. Хотя на самом деле через такое мы, по-моему, не проходили.
И я вдруг понял причину этого ожесточения. Он хотел как можно скорее добраться до машины только с одной целью – ему надо было домой, чтобы собрать со мной ту машину. Ему надо было это больше всего на свете.
И я как-то тоже незаметно для себя начал торопиться. Маша отстала от нас, и ожидание ее было мучительно. Но потом она принесла, можно сказать, в подоле еще пять лисичек. Я уже знаю, что дети мои будут грибниками, как и я. И что я сделал для этого все, что должен был. Это знание наполняет меня дополнительной силой и отвагой.
Но они меркнут, когда я думаю о том, что с таким же фанатизмом должен был бы сделать все, чтобы научить их английскому без словаря, и вот не сделал до сих пор.
Мы приехали домой – и раздался телефонный звонок. Конечно, он раздался. Он не мог не раздаться. Вот он и раздался. И мне пришлось срочно ехать в Москву. Ну, вот у меня, честное слово, не было другого выхода. Не было его просто у меня.
Остается сказать только одно: Ваня не удивился. Он этого даже не сказал. Он просто не удивился, вот и все. И это был приговор мне. И он был, похоже, окончательным.
Перед тем как уехать, я вывалил содержимое огромного пакета на стол и за те три минуты, что у меня еще были, попытался разобраться, в чем тут дело. И даже собрал несколько деталей в нечто целое. Я был не уверен, что я прав. Но я должен был хоть это сделать. И, похоже, лучше бы я этого не делал.
Поздно вечером, освободившись, я позвонил Ване. Я сказал, чтобы он взял весь пакет с деталями в Москву, потому что, как бы ни было поздно, мы все равно с ним будем собирать эту чертову машину и не уснем, пока не закончим.
– Поздно, папа, – сказал Ваня. – Я уже все собрал.
Только у меня оказалось несколько лишних деталей. Ты очень удивишься, когда это увидишь.
– Почему? – расстроенно спросил я.
– Потому что у меня получился самолет! – крикнул Ваня.
«120 на 6»
Маша, Ваня и их мама улетали отдыхать. Можно и не объяснять, что, для того чтобы уехать отдохнуть, надо потрудиться. Так, не было никаких иллюзий насчет того, что самолет вылетит точно по расписанию. Рейс задержали на три часа.
По-моему, все пассажиры решили честно отдежурить эти три часа в аэропорту, так как, видимо, слишком хорошо знали, что самолет может ведь вылететь и через час без объяснения причин.
Но мне в этой толчее стало жалко отдыхающих. Я не мог толком придумать, чем их увлечь на это время, а надо было придумать. Но они сами все подсказали. Они ориентируются в том городе, который создан для них, лучше меня. Слава богу, я пока зато лучше ориентируюсь в том городе, который создан для меня. Но я думаю, что пройдет не так много времени и насчет моего города я тоже буду обращаться за консультацией к ним. И им будет что рассказать мне.
А не хотелось бы, чтобы вот так и было.
Так вот, они спросили меня, есть ли тут где-нибудь хорошая игровая площадка.
– Есть большой магазин тут, папа? – нервно спросил меня Ваня.
– IKEA, – вспомнил я. – Но надо ехать.
– Поехали! – сказал Ваня.
Маша обрадовалась, и мы поехали с таким видом, как будто только что уже вернулись с отдыха: с чемоданами и в том состоянии, которое есть только у людей, которые, выйдя из аэровокзала, везут в багажнике чемоданы.
Это была суббота. И нам пришлось проехать через пробки. Я даже пару раз подумывал повернуть назад. Я понимал, что на игровую комнату все меньше и меньше времени. Но, с другой стороны, ехать, даже в пробке, все равно было лучше, чем сидеть в аэропорту, где люди уже через 10 минут, хотят они этого или нет, выглядят так, как будто поучаствовали в качестве мальчиков для битья в телешоу «Король ринга» (а ведь и победители, и побежденные в этом шоу участвуют в нем именно в этом качестве – либо для битья партнера, либо для битья партнером).
Мы доехали до этого магазина, дети побежали в игровую комнату, там перед ними в очереди оказался только один мальчик. Девушка, которая принимала его, произнесла фразу не из начала их разговора:
– Ладно, пропускаю тебя в последний раз.
Потом она посмотрела на Ваню, посмотрела анкету, которую я заполнил, и сказала:
– Проходи, мальчик.
– Я с Машей, – привычно сказал Ваня. – Я Машу подожду.
Жизнь, все эти пять лет, приучила Ваню ждать Машу. Эта привычка вошла в него с молоком матери и с чем-то еще, из чего образуется химия отношений между братом и сестрой, которая потом иногда пропадает, конечно, но это значит просто, что вы давно не виделись.
– Девочка, а тебе сколько лет? – спросила девушка Машу.
– Семь! – с привычной гордостью ответила она. Она и правда привыкла, что семь звучит лучше, чем пять. Хотя бы потому, что семь больше, чем пять. Я думал, пройдет лет еще 20, прежде чем ситуация в этом смысле изменится и она перестанет наконец этим гордиться.
Но ситуация изменилась уже в этот день.
– Семь? Нет, ты не пройдешь, – сказала девушка-воспитатель в игровой комнате с таким неожиданным металлом в голосе и с такой непримиримостью, что мне сразу захотелось с ней поспорить. – Сюда могут зайти дети в крайнем случае до шести лет или до 120 сантиметров ростом. А в тебе все 130. Можешь проверить.
Маша посмотрела на меня. Впервые она оказалась в ситуации, когда ее возраст стал ей такой серьезной помехой в жизни.
– Послушайте, – сказал я. – Они брат и сестра. Мы приехали из аэропорта специально к вам. Мы ехали через пробки. Они профессионалы игровых комнат. Они тут ничего не сломают. Если, не дай бог, сломают, я починю или лучше заплачу. В девочке на самом деле совсем немного больше 120 сантиметров.
Но я еще не закончил говорить, когда понял, что я просто идиот. Она ждала всего этого, чтобы еще раз с удовольствием сказать:
– Девочка сюда не войдет. Здесь дети до 120 сантиметров и до шести лет.
Потом она как будто сжалилась и добавила:
– А если после вас еще кто-то придет и попросит, я что, и его должна пустить?
«Еще какие-то брат с сестрой из аэропорта с задерживающегося рейса?» – подумал я, но говорить ей уже ничего не стал.
Я решил уж тогда пройтись с ними по магазину, и, пока мы прошлись бы, нам, наверное, пора было бы уже ехать обратно в аэропорт. Но тут девушка неожиданно сказала:
– А мальчик может поиграть у нас.
И это было, что называется, с особым цинизмом. Потому что смотрела она в этот момент на Машу.
И она сразу добилась желаемого эффекта – на глазах у девочки показались слезы. Через мгновение они текли у нее по щекам.
Эта продавщица игровой комнаты имела полное право не говорить этих слов и не добивать Машу. Более того, она не имела никакого права говорить их.
– Вас зовут-то как? – спросил я ее.
– Лена.
– А фамилия ваша какая?
– А вот этого я вам могу не говорить! – сказала она, и в этот момент, клянусь, ей было очень хорошо.
Мы уже стали подниматься наверх в магазин, я обдумывал план мщения, и он уже созревал в моем рассвирепевшем мозгу, как вдруг Ваня сказал:
– Ну ладно, я тогда один пойду поиграю.
– Один?! – не поверила Маша.
– Я пошел, – сказал Ваня.
Я потом понял, что в его рассвирепевшем мозгу тоже созрел план мщения. Он решил остаться в игровой комнате и таким образом наказать эту Лену, которую распирало от сознания выполненного долга. Она решила делать все по правилам – и он тоже решил. Он решил забрать все то, что нам причиталось по закону. И тут не было ничего личного.
И поняв это, я оставил его в игровой комнате. Мы шли по магазину, и Маша тихо плакала. Я позвонил администратору этого магазина, и она сказала, что в курсе конфликтной ситуации и что сделать ничего нельзя.
– Правила есть правила, – рассказала она, – и не нам их нарушать. Не мы ведь их выдумали. А в нашем магазине к вашим услугам…
В этот момент мы уже подходили к выходу из их магазина, в котором нам и так-то было нечего делать, а теперь пребывание в нем граничило с предательством собственной дочери. Я что-то еще сказал администратору, потом что-то еще и, честное слово, не грубил, а просто просил ее остановиться и перестать наслаждаться сознанием собственной правоты.
Мы забрали Ваню, вышли из магазина, приехали в аэропорт, они вовремя, то есть с опозданием на три часа, улетели на отдых, им там сейчас, похоже, очень здорово даже по моим ощущениям (и уж тем более, я думаю, по их ощущениям).
Но вот мне позвонила Маша и спросила:
– Папа, а почему та девушка в магазине сказала тому мальчику, что пропускает его в последний раз? А ведь он был выше меня.
К этому моменту они отдыхали на Сардинии уже почти неделю.
«Делай так!»
