– Как тебя зовут? – обратился князь к женщине.
– Малинка, – едва слышно ответила та, ей было страшно и стыдно. Люди смотрели, люди судачили. Свекровь глядела так, что кабы взглядом убивать можно было, уже убила бы.
– Мужа твоего судят Малинка за то что кузнеца Стана он убить пытался. Он говорит за то убивал, что ты кузнеца привечала сильно.
– Не правда это, – крик вырвался будто сам собой, страшно было Малинке, но такие обвинения публично терпеть не моглось. – Не правда, – она заплакала. – Никогда я на Стана даже не глядела. Не правда.
– Врешь, змея, – вскрикнула Белёна. – Все видели как он на тебя смотрел.
– То я на нее смотрел, не она, – раздалось у людей за спинами. Все повернулись, позади, стоял Стан. Едва на ногах стоял, с двух сторон поддерживали его Желан и Дарёна. И хоть старался Желан на себя большую часть ноши взять, Дарёна дышала с трудом. Ее тут же подменил Ярко, и девушка упала на траву у ног братьев.
– Стан, – кивнул князь. – Не рано ли поднялся?
– Полюбовники они, – закричала мать Зайко. – Любит он Малинку. Сватал даже.
– Сватал, – кивнул Стан тяжело. – Только она замуж за меня идти отказалась.
– А потом? – спросил князь.
– Что потом? – зло скрипнул зубами Ярко. – Даже боги любить запретить не могут, но она мужняя, и Стан это принял.
– Вот так и принял? – Лей Суровый криво усмехнулся.
– Никогда Малинка полюбовницей мне не была, – четко и громко проговорил кузнец.
– Врешь, – дернулся в руках охраны Зайко.- Коли не была, чего ж ты на нее смотрел все время. Я видел как ты смотрел.
– Смотреть на баб не возбраняется, даже на чужих, – подал голос воевода. – Коли измены не было, преступление Зайко совершил, не правый суд.
– А кто кроме Стана подтвердит что не было? – Белёна сына так легко отдаваться не собиралась.
– Не было, – в один голос крикнули Ярко и Желан.
– Вы ему братья, вы что угодно скажете.
– Она его боялась, чудищем почитала, – едва слышно сказала Дарёна, вставая с земли.
– Громче говори, девица, – велел воевода. – Коли есть что в защиту кузнеца сказать, скажи.
– Сестра это Стана, она соврет не моргнет, – снова встряла мать Зайко.
– Помолчи, – хмурясь велел князь. – Выйди сюда, – поманил он Дарёну.
Девушка испуганно оглянулась на братьев, но Желан кивнул и даже подтолкнул вперед. Селяне расступились, давая девушке пройти и подбадривая ее. Она вышла и встала рядом с Малинкой. Взглянула на ту и ужаснулась и тут же забылась злость на бывшую подружку, простились обиды, брату нанесенные.
– Говори, – велел князь, но Дарёна подняла на него глаза и голос пропал, ей было до смерти страшно. Она оглянулась, но братья далеко стояли.
– Не было ничего у Малинки со Станом, – едва слышно прошептал Дарёна. – Боялась она его.
– Громче говори, – велел воевода, но девушка только сильнее испугалась и вовсе замолчала.
– А ведь точно, – к подругам шагнула Смолена, мельникова дочка. – Дарёнка говорит что Малинка Стана боялась дюже, – громко сказала она. – Они оттого и не общались вот уже три года, Дарёна простить не смогла что Малинка Стану отказала, когда тот сватался.
– Ты отказала? – обратился князь к Малинке. – Почему? Кузнец ведь видный жених.
– Боюсь я его, – ответила Малинка и заплакала. – Не знала я что он меня любит, – прошептала она Дарёне. – Не замечала что смотрит.
– Что скажешь в свое оправдание, Зайко? – спросил князь.
– Врут они. На отказавшую бабу такими глазами не смотрят.
– Любит Стан ее до сих пор, – взвился Ярко. – Не преступление это, коли он в себе это носит. А кроме нас про его чувства никто не ведал.
– Отведите Малинку и Стана по домам, – князь поднялся. – Тяжело им стоять. Не изменяла Зайко жена, не пытался увести ее из семьи кузнец, а посему два тяжких преступления на нем. Покушение на Стана и избиение беременной жены.
– Князь, – в ноги Лея Сурового бросились родители Малинки. – Браки богами освещаются, но тебе под силу обряд вспять повернуть. Позволь дочь обратно в отчий дом забрать.
– Забирай, – кивнул князь. – Не жена больше Малинка Зайко и сын их может его имя не носить. А впредь, – добавил он. – Внимательнее смотри за кого дочь отдаешь. А его, – князь повернулся к Зайко. – На пятнадцать лет на каторгу, – закончил говорить и, не оборачиваясь, прочь пошел.
Завыла, бросаясь к сыну Белёна, одобрительно загудели селяне, принялся сквернословить Зайко, проклиная Малинку, Стана и самого князя. Грозился что сбежит и закончит то что не удалось. Да много еще чем грозился, но его уже не слушали. Мужики помогли Желану и Ярко отвести Стана к Глаше, бабы увели к родителям Малинку.
– Пойдем, Дарёна, – Смолена обняла подружку и повела к дому тетки Глаши где Медведичи до сих пор хозяев теснили. – Кончилось все.
Дарёна шла будто во сне. В голове бранил ее на чем свет стоит внутренний голос. Почему так боялась? Правое дело ведь защищала, брата родного. И ладно бы еще рта раскрыть не смогла б, коли бы Стан виноват в чем был. Нет, знала ведь что никогда не изменяла с ним мужу Малинка, а открыто заступиться не смогла. Кто же она после этого? Как же теперь братьям в глаза смотреть?
Смолена довела подругу до калитки и убежала, а Дарёна в дом войти не осмелилась, на крылечке села, моля отца Небо молнией ее поразить, мать Землю недра свои раскрыть, чтобы провалилась она, Дарёна, глубоко-глубоко и не оскверняла своим присутствием белый свет.
– Дарёнушка, ты чего? – на крыльцо вышел Желан. – Плачешь?
И тут Дарёна действительно расплакалась. Она даже толком объяснить все Желану не могла, так стыдно ей было, но брат понял, по отдельным словам, по тому, как рвалась из его рук девушка, словно осквернить боялась.
– Дуреха, – крепко прижал он ее к груди, чтобы не убежала и глупостей не наделала. – Разве ж тебя обвинил кто? Стан лучше других знает насколько ты у нас робкая и как князя боишься. Да и потом именно твои слова убедили всех что не были любовниками Стан и Малинка. Я вот про ее страх даже не вспомнил. Пойдем, собираться, Стан попросил домой его отвести. И так уж долго обременяем мы добрых людей.
– А он вытерпит дорогу? – подняла глаза Дарёна.
– Говорит что вытерпит, – Желан вытер сестре мокрые щеки. – Пошли.
Возвращались тяжело, телегу нещадно трясло на редко хоженой лесной дорожке, колеса то и дело норовили соскользнуть в придорожную канаву. Стан все стоически терпел, даже звука не издав, но бледные губы и испарина на лбу говорили лучше всяких слов. А у ворот дома их ждало весьма неприятная новость. Полторы недели назад, когда сообщили им про беду, случившуюся со Станом, ни Желан, ни Дарёна, что последними из дома уходили даже не подумали о том чтобы скотину и птицу загнать и дом закрыть. Дворовые псы, с голоду передушили почти всех кур, на коз, оставленных в лесу на полянке, напали волки. Одну утащили, вторая, особо бодучая убить себя не дала, но пострадала сильно. В дом пробрались белки, ища лакомства и выход, перебили посуду, перевернули мешки с крупами, на коих тут же оторвались птицы и мыши, а в загоне, заслышав людей, жалостно завизжали оставшиеся в живых голодные свиньи.
Дарёна глаз от земли поднять не смела, это она виновата, она хозяйка, должна была подумать, вспомнить, позаботиться. А она кроме Стана ни о чем и не думала. Все десять дней о доме даже мысли в голове не мелькнуло. Желан и Ярко тоже винили себя. Ярко за то что домой так сбегать и не собрался, а Желан за то что как старший, за всем не проследил. Дарена от известия о нападении на Стана сама не своя была, он к лошади ее тогда на рука нес, сама она идти не могла. Но он то шел и обязан был подумать что с домом будет. И боги с ним с домом, стоит и спасибо. Новую посуду сделают, кур и коз купят, даже испорченные припасы не трагедией были. А вот то что не по правилам погас кузнечный горн было плохо. Теперь его по новой разжигать надо, принося богам и огню подношения, вымаливая прощение за недосмотр и неосторожность. И простит ли кузнечный покровитель? Будет ли столь же добр, как раньше к
