знает.
Когда отец уходил, Дарёне и трех лет не было. Сейчас отца она помнила смутно, разве что помнила что такой же большой он был, как сейчас Стан. Мать умирая, говорила что Станушка на отца очень похож и статью, и силой, и умением. Стан тогда уже взрослым совсем был, да и Желан подходил к возрасту, когда женихаться можно будет. Ярко десять было, но отца он за предательство ненавидел люто. Ярко тогда вообще другой был. Отец его Волчонком звал за неуживчивость и злой язык. Во всем Ярко плохое видел, всякого обидеть норовил. Даже малую сестренку и ту не жалел. А как уходил отец, с ним не пошел, хотят тот звал. Кузнец Добр всех сыновей за собой звал, но ни один в его сторону шага не сделал. Плечами подперли рыдающую мать Стан и Желан, зло клял словами Ярко, плакала, схватившись за материнскую юбку Дарёна. Она тогда не понимала еще ничего, но мужчины бранились, мать плакала, отец уходил. Ну как дитю малому понять что такое предательство? Как уразуметь что отцу может мать стать не мила. Не помнила того Дарёна, помнила только страх что тогда в душе поселился. Раз отец пропал, значит и остальные куда-то деться могут. И цеплялась матери за юбку или старшим братьям за штаны, не оторвать было. Обычно за Стана хваталась или за Желана, а однажды мать ушла куда-то, заняты были старшие братья, один Ярко дома сидел. И заревела Дарёна что было детских сил, потому что знала, Ярко тронь, оттолкнет, ударит. И Ярко тогда пожалел сестренку. Сам он готов был братьев за порты хватать, да возраст не позволял. Обнял тогда, слезы детские вытер, рассмешил и с тех пор будто подменили Ярко. Никогда он больше ни на кого не рычал и не скалился, стал дикий волчонок домашним щенком. Волк возвращался только когда семью его кто-то обидеть пытался. Давно то было. Дарёна сама уж в невестах ходила, но страх тот, о котором и забыла уже, снова в сердце возник, стоило Ярко и Желану из дома уйти. И ведь не раз и не два уходили. Бывало, и одна Дарёна дома на несколько дней оставалась, не страшно было. Ярко так вообще охотником был, от снега до снега в лесу пропадал, домой хорошо если раз в неделю являлся. Волновалась, но страха не было, а теперь был. И схватиться бы, хоть за Стана, да не дите ведь уже малое, не поймет. Дарёна вытерла против воли льющиеся по щекам слезы. Из кузни вышел Стан, увидел сестру дрожащую, словно лист осенний на ветру, подошел, молча обнял. Дарёна в объятиях его повернулась, за пояс на штанах ухватилась, как тогда в детстве, обеими руками, и еще горше заплакала. Стан не говорил ничего, только по голове гладил, да обнимал крепко.
– Пошли в дом, – мягко сказал он, когда девушка выплакалась. – Воды мне осталось ополоснуться или всю потратили?
– Я тебе отлила, – вытерла слезы Дарёна. – Трогать запретила. Погоди, смешаю с горячей, – она проскользнула в дом.
Дарёна ждала пока брат искупается, вдоволь отмокнув в горячей воде. Стан принял у нее чистую рубаху, в лоб поцеловал и спать отправил. Завтра будет новый день. Милостивы будут боги, хорошие новости принесут из Кабаньего Лога, а нет, значит будут ждать.
Но утром вестей не было, зато за большим дубовым столом сидело полно народу. Только место Стана свободно было.
– Здрав будь, – подхватились гости, едва Стан показался.
– И вам не хворать, – кивнул тот в ответ. Взгляд сразу выцепил Малинку, что в уголке сидела, глаз поднять не смея. Кабы не свекровь, что силой ее сюда привела, кабы не малый сынок, ни в жизни бы в дом к кузнецу Малинка не пошла. Боялась она Стана, больше чем зверя дикого лесного. Все казалось, сейчас развернется и вместо лица морда медвежья явится, плечи разведет и будет не человек, чудище лесное. В тот день, когда он сватать ее пришел, думала умрет от страха. И уже топиться бежать была готова, коли отец по рукам со сватами ударит. Но отец, в коем веке ее мнение спросить решил. Следующим сватам отдал, не задумавшись, а тогда вот спросил. И отказалась она, сболтнув со страху, что боится хуже смерти. Дарёна, кузнецова сестра, с тех пор с ней не заговорила ни разу. Мимо шла, даже не смотрела, будто и нет ее Малинки, хотя до того подружками были, в день рождения лета вместе на женихов гадали, тайнами девичьими делились. И вот сейчас Стан хоть и не смотрел на нее, а страшно было. Хорошо дите уже грудью не кормит, а не то отравился бы малыш, скисло бы молоко. Только бы тому ребеночку, что в утробе, страх ее не повредил. С появлением хозяина за столом как-то поутихли разговоры и пока он ел, молча все сидели.
– Спасибо, Дарёнушка, – встал из-за стола Стан.
– Вкусно было? – спросила девушка, тарелку за братом убирая.
– Как всегда, – едва заметно улыбнулся кузнец. – Обедать не буду, – тише добавил он. – Гостями займись.
– Спасибо что от порога не погнал, Стан, – тяжело встал со своего места старый Деян.
– Не благодари, – нахмурился Стан. – Не в чем.
– И все же спасибо, – покачал совершенно белой головой старик.
– Хозяйку мою благодари, – Стан вышел. Дарёна только вздохнула и вынула из печи еще горшок с кашей, от прежнего ничего уж не осталось.
Немного освоившиеся и успокоившиеся беженки взялись помогать. Кто посуду мыл, кто пол подметал, кто детишек малых на себя взял, давая возможность их матерям на улице помочь.
Обед, хоть Стан и не просил, Дарёна отнесла ему в кузню. Не могла она позволить брату голодным остаться. И только покормив Стана, взялась подавать остальным.
– Хорошая ты девка, Дарёна, – улыбнулся старик Богомир. – Хозяйственная. Не тяжело одной за тремя мужиками?
– Нет, – не поднимая глаз, отозвалась Дарена. – Они у меня хорошие, не привередливые.
– Моему бы Данко такую жену, – продолжал Богомир. – Коли сватов пришлем пойдешь за Данко.
– Нет, – так же тихо ответила девушка. – Прости, дедушка Богомир, но покуда братья в дом жен не приведут, я замуж не пойду.
– Да почему же? – удивилась старуха Персияна. – Они ж не старшие сестры, поперек которых замуж идти не след, они мужики.
– А все одно, не пойду.
– Ну и дура, – звонко заявила Персияна.
– Дело только в том что братьев одних оставлять не хочешь или еще в чем? – спросил Боголюб.
– Еще, – нехотя призналась Дарёна. – Прости дедушка, но не люб мне твой Данко.
– А есть кто другой, кто люб?
– Нет, – Дарёна вздрогнула, потому что один из малышей, уронил со стола миску и та разбилась, разлетевшись на черепки.
– Придержи мальца, порежется, – попросила Дарена его мать и взялась за метлу.
– А какого же жениха тебе надобно? – ехидно поинтересовалась старуха Персияна, наблюдая за девушкой. – Нет, ты ответь, интересно же. Данко ей не хорош, а какого же мечтаешь?
– Как братья, – краснея, ответила Дарёна.
– Да неужто Стан лучше Данко? – усмехнулась старуха. – Данко и песни петь мастер и танцевать, а Стан твой будто медведь, разве что кузнец.
– Не смейте хаять братьев моих в их же доме, – от гнева Дарена белой стала, как рубаха на ней. – Нет лучше Стана, Желана и Ярко на свете мужчин. А что до песен, так может Стан и не поет, зато и не обидит никогда ни словом, ни делом. Зато за ним, как за стеной, не люди ни нелюди не страшны. Песнями да плясками сыт не будешь, а Стан кузнец и лучше его нет кузнеца в округе. Тот же Данко, пряжки девкам на подарочки у нас заказывает. И уж кому как не мне знать сколько он уже тех пряжек купил.
– Ишь, разошлась как, – усмехнулась Персияна, но смех этот скорее испуганным был, неловким, просто не знала как еще сказанное исправить.
– И силком я сюда никого не гнала, не любы хозяева, ищите приют в другом месте, – Дарена бросила метлу в угол и выскочила из дома. Метла стукнулась в стену, описала круг и брякнулась на пол в полнейшей тишине.
– Девкой у тебя ума не было, Персияна, и к старости не нажила, – покачал головой Богомир. – Даже куры своих цыплят защищаю. Почто хозяина облаяла? Почто сравнивать взялась?
– Это я-то лаяла? – взвилась старуха. – А что Дарёнка твоего Данко кобелем назвала не приметил?
– На счет Данко не права Дарёна, – спокойно возразил дед. – Ну да коли она всех парней с братьями сравнивает, мало кто с ними потягаться сможет. Данко действительно не сравнить с кузнецами. Другой он.
