Все это время мы прохаживались по выставке. В тот момент нечто старинное, красивое и блестящее среди косоглазых херувимов и размытых копий могильных плит привлекло мой взгляд антиквара. Висячий замок, небольшой, изящный, отполированный до невозможного блеска.
— Погодите, — сказал я.
Мы вместе подошли ближе. Под замком висела записка, нацарапанная довольно небрежно и гласившая:
Сриднивековый зам
Одолжено из Тэттершемской церкви из склепа дракулы
Дж. Харгривзом и Г. Уинтерботтомом
Замок был не «сриднивековым» и даже не средневековым. Это была элегантная георгианская вещица, украшенная орнаментом из переплетающихся крестов, — замок с решетки, окружавшей алтарь, под которым находился склеп.
Меня охватило ужасное предчувствие.
— Что там у вас за неприятное вещественное доказательство? — спросил я.
Сержант с неловким видом переступил с ноги на ногу.
— Помните, как я соскреб немного черной краски с первой оскверненной могилы? Я отправил ее в отдел судебной экспертизы, но они ничего не могли о ней сказать, поэтому послали ее в министерство внутренних дел. Хорошо, что я взял много.
— Ну и?.. — резко спросил я.
— Ну, и старый сэр Бернард Спилсбери выяснил, что это такое. Это была вовсе не краска — это остатки разложившихся тканей. Животных или людей, они не могут точно сказать… Они очень старые.
— Насколько старые?
Он сглотнул:
— Они считают, им несколько веков…
— О боже, замок, склеп… Кто-то, кто лично знал похороненных в этих могилах… Это безумие, сержант. Если мы о таком заикнемся, нас посадят в дурдом.
Он принял непроницаемый официальный вид — даже лучшие из них умеют это делать.
— У меня имеются доказательства, сэр, что неизвестное лицо или группа лиц проникли в склеп, вскрыли могилы и с помощью останков нанесли граффити на памятники. Все это является преступлением.
Словно из другого мира — из уютного мира хорошеньких девушек, разносивших напитки, из мира искусствоведов и советников, поглощающих виски, до нас донесся чей-то голос:
— Леди и джентльмены, в память об этом уникальном событии председатель совета графства, советник Нил Фогерти, вручит почетные грамоты детям, принимавшим участие в проекте.
Все шло гладко, пока не прозвучало имя «Харгривз Дж.» Но Харгривз Дж. не вышел вперед.
— Я уверена, он был в автобусе, — раздраженно произнесла директриса.
— Может, он пошел в…
— Продолжайте, — велела директриса.
Вручение грамот продолжилось до тех пор, пока не дошли до имени «Уинтерботтом Г.». Его тоже не оказалось в зале; после тщательного обыска гардероба и коридоров ни его, ни Харгривза Дж. так и не нашли.
— Где они? — шипела Доринда; она сразу сообразила отвести в угол старосту класса и трясла ее так, словно хотела вышибить душу.
В конце концов девчонка разревелась. К своему ужасу, мы узнали, что мальчишки сбежали из автобуса, попросив остановиться в Тэттершеме, чтобы сходить в туалет. В туалет отправились все дети; но Джек и Генри не вернулись в автобус. Другие отвечали за них во время переклички. Джек и Генри взяли с собой сэндвичи и фонари. Они собирались устроить в церкви засаду на лысого старика, который писал грязные слова.
В следующий момент Доринда уже бежала к своей машине; мы с сержантом гремели по коридорам администрации вслед за ней.
Мы почти догнали ее на стоянке; она уехала прямо у нас из-под носа.
— Возьмем мою машину! — крикнул я.
Так мы и сделали и, воспользовавшись объездной дорогой, чуть не обогнали ее у Селмерби. Но затем она скрылась в лабиринте извилистых дорожек для верховой езды, с которыми была знакома с детства. И среди этих дорожек ее «мини» оставил мой автомобиль далеко позади.
— Мы потеряли ее, сэр, — сказал сержант Уоткинс. — Высадите меня у следующей телефонной будки, и я позову подмогу прямо к церкви.
Но я не в силах был остановиться. В голове не переставая звучали слова Генри Уинтерботтома о том, что, кем бы ни было существо, оно не интересовалось мальчиками. Оно смотрело на девочек.
В конце концов сержант Уоткинс взял дело в свои руки (на что он имел полное право) и выпрыгнул на каком-то перекрестке, когда я притормозил. По крайней мере, он был настолько любезен, что захлопнул за собой дверь, так что мне не пришлось останавливаться. Но минуты шли; я свернул не на ту дорогу и заблудился. Время уходило.
Прошло полчаса, прежде чем я подъехал к Тэттершемской церкви. Белый «мини» был припаркован у крыльца. В церкви было темно, в большом доме тоже; но в свете луны я заметил, что церковная дверь распахнута. Искусство Генри управляться с замками не изменило ему.
Я вбежал внутрь и оказался в полной темноте.
— Доринда?
В ответ раздался какой-то бессмысленный, животный всхлип.
— Доринда, ради бога! — крикнул я.
Затем я услышал звук — как будто кто-то полз среди скамей; к этому моменту я начинал различать очертания окон, но больше ничего.
Затем раздался дрожащий голос Генри:
— Осторожно, сэр. Мы здесь, в углу. Осторожно, он рыщет вокруг.
— Пусть только посмеет рыскать вокруг меня, — крикнул я, — и я разорву его на кусочки.
— Осторожно, сэр. Он весь скользкий, вонючий… Он как бы разваливается, когда до него дотрагиваешься.
О боже, свет. Где же выключатель? Я понял, что не знаю этого.
— Где выключатель, Генри? — Я направился к нему, медленно, крадучись, прислушиваясь к шороху в пространстве, разделявшем нас.
Доринда снова начала всхлипывать, тихо, бессмысленно.
— Они не работают, сэр, — пискнул Генри. — Наверное, свет вырубили.
Моя рука наткнулась на нечто вертикальное, твердое и цилиндрическое. Я понял, что это: один из посохов церковных старост, которые были установлены в торцах задних скамей. Я вытащил его, ощупал медную верхушку; она изображала епископскую митру; из нее получится неплохая дубина. Я почувствовал себя немного увереннее и двинулся дальше. Плач Доринды и тяжелое дыхание мальчишек приблизились. Шорох, издаваемый ползущим существом, тоже. Теперь до меня донесся запах; тот же запах, который стоял в этой церкви, только в тысячу раз более сильный. Запах смерти; я уже чувствовал его однажды, когда забрался в разбившийся бомбардировщик во время войны.
Я чуял его запах, я слышал его; но я нанес удар потому, что ощутил его присутствие, — правая сторона моего лица внезапно похолодела, когда он бросился на меня, как будто он изгонял тепло из окружавшего его воздуха…
Я никогда прежде не наносил такого мощного удара и надеюсь, мне больше не придется этого делать. Его было достаточно, чтобы убить человека, но я никогда не смог бы заставить себя ударить живое существо с такой силой. Я вложил в него весь свой страх, ярость, ненависть. И я понял, что посох угодил в основание шеи. Я словно ударил гнилой кабачок, внутри которого затрещало. На лицо мое брызнули
