барскими усадьбами, деревнями и гумнами, уходящую из глаз широкую ленту дороги, густо, как аллея, обсаженной ракитами, и среди них на каждом шагу обозы нагруженных телег, со здоровыми коренниками под высокой расписной дугой, с краснорожими мужиками в лиловых и синих рубахах. Помню, как вчера, группы странников с котомками за плечами, с длинными палками в руках, встречные коляски и тарантасы, почтовые тройки с колокольчиками.
Всё это врывалось в душу новыми чувствами и осаждалось в глубине детского сознания радостным представлением о неисчерпаемой красоте, обилии и силе нашей великой русской родины…
Родные гнёзда
Дворянские усадьбы
Русское образованное общество начало интересоваться дворянскими усадьбами лишь в начале 80‑х годов 19‑го века, когда впервые, в связи с помещичьим разорением, зазвучали в литературе ноты печали, связанные с уходящей и гибнувшей красотой дворянских гнёзд и со всем тем сложным и поэтическим миром, который навсегда уходил с ними в прошлое…
Тургенев первый начал писать о тоске запущенной усадьбы и об уходящих с ней красоте, покое и уюте. В «Дворянском гнезде», «Месяце в деревне» и в «Трёх портретах» впервые в русской литературе появляются окутанные элегической дымкой старинные усадьбы со скрипучими половицами, тёмными залами и портретами предков на стенах, окружённые заросшими парками и населённые тихими девушками, светлыми мечтательницами.
Эту грустную лирику за Тургеневым подхватывают Чехов и Алексей Толстой своими рассказами, повестями и поэмами из дворянского оскудения. Нежная грусть старых усадеб переносится Борисовым- Мусатовым и Левитаном на талантливые холсты, и постепенно поэзия и прелесть уходящего прошлого, незаслуженно поруганного и так мало оценённого в своё время, охватывает лучшие круги русского общества.
Руководители журнала «Мир искусства» в первые годы нового века открыли в быте и обстановке дворянских усадеб подлинную русскую художественную культуру полутора последних веков, получившую так поздно и так внезапно всеобщее признание. Из-под вековой пыли были извлечены дивные портреты, прекрасные художественные произведения, целое забытое и так несправедливо заброшенное искусство.
Русское общество, рабски преклонявшееся перед всем иностранным, открывает сначала красоту московских, подмосковных, а затем и других культурных дворянских углов России. В старых дворянских гнёздах находят прекрасные архитектурные идеи, чудесные парки, террасы, фонтаны и статуи забытых скульпторов, громадное чисто русское искусство декоративного убранства. И постепенно на смену поэтическому интересу к усадьбам приходит серьёзный эстетический интерес.
Большие вклады в изучение дворянских гнёзд вносят журналы «Старые годы» и «Столица и усадьба», начавшие выходить в десятых годах текущего века. Оказалось, что, вопреки всем нападкам на прошлое помещичьего класса, наследство, оставленное дворянско-помещичьей Россией, было громадно: всё русское искусство елизаветинского, екатерининского, александровского и николаевского времён так или иначе было тесно связано с усадьбами. Кроме интереса художественного, в обществе пробудился интерес и чисто исторический к быту тех людей, которые строили усадьбы и жили в них, к их обстановке, их жизни и творчеству. Выросло обширное русское «усадьбоведение», открывшее глаза обществу на пленительную сложность русского искусства.
В результате изучения усадеб открылась новая полоса русской культуры, интересная и важная не только совершенством своих материальных созданий, но и своей особой поэзией и философией, своими мыслями, верованиями и вкусами.
«Трудно отделаться от элегического настроения, — пишет знаток русского искусства Н.И. Мишеев, — когда думаешь об усадьбе русского помещика. Всплывают видения, созданные гением Пушкина, Тургенева, Гончарова и Толстого. Проходят картины быта, так любовно описанного ими. Слышатся старые вальсы и тихие голоса тех женщин, присутствие которых освещало жизнь. Татьяна, Лиза, Наташа, Марфинька, Вера, бабушка из «Обрыва», Татьяна Марковна, бессмертная няня Арина Родионовна… Образы верных слуг и исполненных своего достоинства, чести и порядочности господ из «Детства и отрочества». А кругом широкая, милая сердцу природа, неотделимая от них всех. Наконец, лучшие наши писатели, так тесно связанные с этими усадьбами. Как всё это близко и в то же время бесконечно далеко!.. Ушло, и ушло навсегда. Ещё на наших глазах стал исчезать этот быт, и так быстро. Мы все ещё хорошо помним эту печальную эпоху «дворянского оскудения», перезалога имений, продажи их Лопахиным, рубку «вишнёвых садов», разрушение барских домов с колоннами.»
Правду надо сказать, не живучи были традиции в русском народе, и в особенности в его интеллигентских кругах. Не умели мы всей душой прирасти к былому и уметь его хранить. В течение всего 19-го века у нас каждое новое поколение отрицало старое; между «отцами и детьми» шла постоянная война. Редкий из нас любил свои насиженные гнёзда. В исчезновении дворянских усадеб такая «психика» сыграла решающую роль. Зато теперь мы полны этими «гнёздами», теперь мы вызываем в себе к жизни все забытые традиции. В этом, быть может, единственное благое на нас влияние революции. Она научила нас любви к быту, где было столько красок, тепла, крепости, почвы под ногами, сочности и яркости…
За последние годы сохранение старины и её восстановление в виде исторических музеев и памятников наблюдается даже в СССР, правительство, которое уж никак нельзя обвинить в пристрастии к прежнему. Во дворце графов Шереметевых в Петербурге и в их подмосковной усадьбе созданы «музеи помещичьего быта», куда собраны все уцелевшие от мужицких «иллюминаций» предметы помещичьего быта и остатки художественных вещей, найденных по барским усадьбам. Первоначальной целью этих музеев было, конечно, подчеркнуть разницу при царском режиме между бедными и богатыми, но постепенно музеи эти стали для посетителей образцами прежнего красивого быта, который исчез навсегда и к которому посетители относятся не с осуждением, а с искренним и нескрываемым восхищением.
Родные гнёзда
Предки мои, переселившись из Тульской области в Курскую при первых Романовых, основали в этой последней свои новые вотчины под теми же именами, которые эти последние носили в Крапивне, именно: Теребуж и Богородское, ставшие родовыми гнёздами нашей семьи.
В начале текущего века, когда в Теребуже, при тамошней церкви, был построен семейный склеп, были вырыты из земли для переноса в него гробы предков, и в том числе старшего из них Антипа Наумовича, жившего в царствование царя Михаила Фёдоровича. Гроб его, дубовая колода, оказался настолько ветх, что развалился при переноске и открыл скелет предка с длинной седой бородой и в боярской одежде до пят.
Теребуж, находившийся в 18‑ти верстах от уездного города Щигры, на берегу светлого пруда,
