Гостеприимство русского беженца всегда прямо пропорционально его бедности. По мере накопления земных ценностей оно постепенно слабеет, чтобы, наконец, с приобретением материального благополучия исчезнуть совершенно. С этого момента человек перестаёт называться «беженцем» и становится «эмигрантом».
В двадцатых годах мне, одному из первых русских в Александрии, удалось устроиться, поступив на службу в полицию порта, что было соединено с постоянным заработком и некоторыми возможностями содействия землякам. По этому случаю наш дом вскоре превратился в караван-сарай для проезжающих через Египет русских. Миграция беженцев, как известно из истории русского зарубежья, в определённые годы была связана с определёнными путями, по которым она двигалась, как сельдь у берегов Крыма.
В середине двадцатых годов одним из подобных трактов являлся Суэцкий канал, по которому на восток и с востока в Европу густо шёл русский беженец, задерживаясь на более или менее короткий срок в Александрии. За эти три или четыре года кого только мы с женой не перевидали у себя на ласковом хлебе в качестве случайных и неожиданных гостей. Были здесь стремившиеся в иностранные легионы и из этих легионов бежавшие; глоб-троттеры, пешком и на велосипедах; служившие в китайском флоте и парагвайской кавалерии; бежавшие из войск Кемаля и Красной армии; просто едущие в Южную Африку, Америку и Австралию; искавшие труда люди и от труда бегущие. Все они промелькнули и исчезли без следа, и часто даже заплатив злом за добро.
Теперь, когда морщины старости отметили на наших лицах место улыбок молодости, это кажется несколько обидным, но тогда, молодые и благожелательные ко всем, мы никакой благодарности и не искали. Когда, наконец, волны взбаламученного эмигрантского моря схлынули и пошли другими путями, их место в доме заняли четвероногие.
Жена, владеющая редким природным даром приручения животных, создала из них целый зверинец. Забавно было видеть, как зверьё утрачивало свои дикие инстинкты и вступало со своей хозяйкой в нежную и преданную дружбу. Весной она специально посещала зоологический сад, чтобы понянчить и поласкать новорожденных львят, тяжёлых, точно свинцом налитых котят с человеческими лицами. Страстный охотник в молодости и любитель природы, я тоже люблю всякую скотину, но, не владея тайной её приручения, довольствуюсь снисходительным товариществом.
По этим причинам как в России, так и в изгнании, у нас в доме никогда не переводился всякий зверь. На правах членов семьи живали у нас медведи. Молодой шакал Хамсин, ко всеобщей потехе, кротко моргал глазами на руках хозяйки. Поросёнок Джени с весёлым визгом носился по саду, играя с кошками и собакой. Кот Адольф, с чёрным пятном гитлеровских усов под носом, по команде «Хейль Гитлер!» становился на дыбы и салютовал лапой. Он же поднимался со двора не иначе, как на крыше подъёмной машины, не желая утруждать себя по лестнице.
Другой кот Люша, благополучно здравствующий и поныне. при звуках определённого марша кряхтя лез на спинку венского стула и вытягивался на ней на задних лапах, вопреки всем законам эквилибристики. Были и преступные типы, как кот-клептоман, воровавший даже тогда, когда был сыт. Он умудрился однажды украсть у соседки из кипящего супа двух куриц в один день, из-за чего, конечно, произошёл крик и вопль многих. Были и собаки, из которых, несомненно, самым замечательным по уму и характеру являлся Джерри. Появился он у нас не совсем обыкновенно.
Однажды, вернувшись со службы, я был встречен у порога дома большим красивым пойнтером. Пёс встретил меня с достоинством и вежливо проводил в комнату жены, а затем вернулся опять к дверям.
— Что это за незнакомец? — спросил я.
— А вот пришёл сегодня утром, и… по-видимому, решил у нас остаться.
— Но позволь! Ведь это не дворняга какая-нибудь, а породистый и дорогой пёс. Он, видимо, заблудился, и его наверное разыскивают теперь.
— Что же мы тут можем поделать? Посмотрим.
Пёс присутствовал за обедом, во время которого вёл себя очень вежливо и тактично. Провёл у нас всю ночь, и утром с достоинством проводил меня на службу до калитки. По его манерам и обращению с людьми было несомненно, что он получил хорошее английское воспитание, почему временно был назван Джерри. Это имя он затем стал носить постоянно и отзываться на него.
Около одиннадцати часов утра пёс незаметно исчез, и жена уже думала, что он больше не вернётся. Через час, однако, он был на месте и улёгся у двери, в позиции, которую он, по-видимому, считал своим служебным постом. Его неизменная вежливость и выдержка сразу завоевали сердца двух наших котят, которые не только сдружились с англичанином, но и стали есть с ним из одной миски. Вечером они оба спали на спине собаки.
С первого дня своего появления Джерри стал членом семьи и, так сказать, «своим человеком». Как истинный джентельмен, он не хотел быть паразитом и сразу же возложил на себя целый ряд обязанностей. Днём и ночью он дежурил у входной двери, не подпуская к ней арабов, относясь безразлично к европейцам, среди которых сразу распознавал русских, которых дружески встречал негромким коротким лаем. Утром он сопровождал жену, отводившую в школу наших двух девочек, в полдень ходил за ними в школу сам, конвоировал до двери и давал знать о прибытии радостным лаем.
При всём своем благодушии к людям и животным, он со своим служебным долгом не шутил и однажды, к ужасу своей хозяйки, молниеносно обезглавил чужого кота, забравшегося для грабежа в кухню. В доме он никогда и ничего не трогал, как бы голоден не был, наоборот, однажды принёс откуда-то огромную итальянскую колбасу, которую осторожно сложил к ногам хозяйки.
Происхождение Джерри продолжало для нас оставаться тайной, усугублявшейся тем, что ровно в одиннадцать часов утра каждый день он незаметно исчезал и возвращался через час с видом существа, исполнившего свой долг. Чувство времени было развито у него до такой степени, что русские казаки, шофёры такси, стоянка которых была недалеко от нашего дома, проверяли по нему время. Я не раз слышал, как они говорили:
— Собирайте завтракать, станичники! Марковский кобель в гости пошёл.
— Да, этот брат не ошибётся! Минута в минуту попадает, сукин сын…
Тайна Джерри открылась нам только через год совершенно случайно. До этого мы могли только установить, что он быстрой иноходью враскачку отправлялся на трамвайную станцию и влезал на площадку первого отходящего вагона. Кондуктора его, по-видимому, хорошо знали, так как не только не сгоняли, а, наоборот, весело приветствовали, как старого знакомого.
Год спустя после того, как он у нас поселился, жене случилось по делам быть в одном из предместий Александрии, отстоящем от нас на три трамвайных остановки. Неожиданно она увидела Джерри, который её не заметил, с деловым видом рысившего посередине улицы. Зная, что это был час его таинственной отлучки, она пошла за псом.
Джерри подбежал к одиноко стоящей даче и вошёл в калитку, за которой семейство англичан радостно приветствовало его криками: «Рипп пришёл! Рипп пришёл! Здравствуй, Рипп!» Джерри ласково со всеми поздоровался и нежно облизал морду их собаке, по-видимому, старой и близкой его знакомой.
Жена подошла и рассказала англичанам о том, что Джерри-Рипп живет у неё уже год и не хочет никуда уходить. Хозяйка дачи, со своей стороны, сообщила, что пёс принадлежал их другу, уехавшему в Англию и поручившему им собаку. Рипп остаться у них почему-то не захотел, и в день отъезда хозяина ушёл неизвестно куда, хотя с тех пор наносит им ежедневные и очень аккуратные визиты. С общего согласия было решено, что Рипп-Джерри, избравший для себя наш дом, пусть в нём и остаётся жить — ему виднее; в гости же пусть по-прежнему ходит к англичанам.
Скоро мы узнали, что эти визиты, которые пёс, по-видимому, считал своей обязанностью перед прежними хозяевами, не лишены для него весьма серьёзной опасности. За ним издавна, хотя и безуспешно, охотились муниципальные ловцы бродячих собак, которые не признавали самостоятельных собачьих прогулок по городу. Много раз они пытались окружить Джерри и посадить его в роковой ящик на колёсах, но умная и опытная собака, видя издали своих врагов, всякий раз от них удирала, с благосклонной помощью прохожих и к шумному их удовольствию, так как большинство восточных людей любит животных.
Охота эта, однако, очень волновала Джерри, который, удрав от преследователей, всякий раз с возмущением пытался нам рассказать о происшествии. Он при этом лаял, подвывал, метался по комнате и
