Однажды лесник принёс нам в дом в собственной шапке только что родившегося волчонка, которого мы сначала кормили из соски, а затем варёной пищей, никогда не давая ему ни костей, ни сырого мяса. Волчонок рос, жил со щенятами и был с ними, как равный, относясь одновременно с тем очень ласково к людям, которых никогда не кусал. Однажды весной я имел неосторожность пойти с ним гулять в луга, где протекала река, а за ней начинались большие леса. Волчонок, увидя лесную чащу, поднял голову и долго вдыхал запах леса. Наконец, призыв родной сферы и природы стал для него так велик, что, взглянув на меня, он тоскливо провыл, точно прощаясь, а затем бросился в реку, быстро её переплыл и, не оглядываясь, помчался в лес, подтвердив народную поговорку, что «как волка ни корми, он всё в лес смотрит».
Через три месяца после этого знакомый мне лесник рассказал, что однажды утром на поляне в лесу он увидел моего волка, который был уже с волчицей. Зная, что волки являются однолюбами и остаются верными своей паре на всю жизнь, лесник, не надеясь убить двух с одного выстрела, пожалел молодую пару и не стал по ним стрелять.
Летом 1909 года в Белевском уезде Тульской губернии в большом казённом лесу, тянувшемся на многие десятки вёрст и носившем название Романовской рощи, к ужасу окрестных деревень, появился… лев. Его видели многие крестьяне и бабы, работавшие около леса, причём зверь нападал на телят и жеребят, и на глазах ошеломлённых крестьян, забросив добычу к себе на спину, уносил её в лес.
Так как охотничьи угодья Романовской рощи были сняты дирекцией московского торгового дома «Мюр и Мерилиз», то лесники дали знать о появлении льва в Москву, и на редкого зверя из Белокаменной выехала целая охотничья экспедиция, вооружённая ружьями с разрывными пулями. На устроенной затем облаве лев был убит, о чём немедленно оповестили все газеты, как в столицах, так и в провинции.
Прочитав это известие, в Романовскую рощу на специально заказанном экстренном поезде из Тулы прикатил директор зверинца, подвизавшегося в этот сезон в городском цирке, принадлежавшем борцу Поддубному. Увидя убитого зверя, владелец «зоологии» пришёл в отчаяние, так как узнал в нём своего лучшего и наиболее послушного дрессированного льва, убежавшего ночью из клетки и не разысканного дирекцией цирка, несмотря на все поиски и объявления.
Каким образом лев, сбежав из цирка, добрался до Романовской рощи, отстоявшей от Тулы более чем на 80 километров, осталось его тайной. Надо полагать, что умный зверь путешествовал только по ночам, скрываясь от людей днём в лесу и кустах.
У нас в усадьбе, в Курской губернии, больше года жила пара лисиц, принесённая к нам ещё щенятами, обитавшая в сарае, в земляном полу которого они вырыли себе нору. Ставши совсем ручными, лисички до того привыкли к людям, что вывели даже детей, что является редким исключением для лисиц, живущих в неволе. Когда их дети подросли, то вся семья лисиц однажды ночью подрыла стену сарая, пробралась на птичий двор и там предала смерти 20 индюшек, оставив их трупы нетронутыми, но выев у каждой только мозг из головы. После этого преступления лисья семья ушла на волю и больше никогда не вернулась.
Кшись и Марыня
Так назывались два медвежонка, получившие свои имена в честь героев Тетмайера, хотя к Татрам не имели никакого отношения, так как родились они в лесу на берегу Чёрного моря.
Охотники принесли их нам сосунками-младенцами после того, как предали их мать наглой смерти. Это было в холодный январский день, почему их, до отвала напоенных тёплым молоком, завернули в солдатский тулуп, из которого тотчас же понеслось довольное урчание и сопение — медвежата, по- видимому, сочли овечий мех за шкуру матери.
С этого момента два лесных младенца зажили у нас в доме под немой опекой кроткого барана, отдавшего свою шкуру, и двух коз, питавших их своим молоком. Если это было оскорбительно для медвежьего достоинства, зато несомненно сообщило мирный характер их детству и юности.
Кшись и Марыня, от которых чудесно пахло лесом и мокрыми листьями, принадлежали к породе чёрных медведей с белой полоской вокруг шеи, считающимися злыми и хищными, но в своём детстве этих качеств не обнаруживали. Так как их молодая хозяйка в момент появления медвежат в доме имела собственного сосунка, то справиться с тремя младенцами сразу ей было не под силу, почему к медвежатам был прикомандирован повар-армянин Григор, кормивший их соской, и перед которым Кшись и Марыня благоговели. Поселились они в сарайчике возле кухни, и каждое утро в сопровождении своего опекуна поднимались по лестнице в дом здороваться с хозяйкой. С радостным урчанием и хрюканьем они врывались в комнату, толкая друг друга, и стремительно лезли на диван или кровать, пытаясь лизать руку матери и улыбающегося им ребёнка. Скоро, однако, от этого удовольствия пришлось отказаться, так как их лапки и когти пачкали и рвали бельё и простыни.
Когда дверь детской для них закрылась, медвежата отыгрались на юбках хозяйки, улучив удобный момент, когда она гуляла в саду с ребёнком на руках. В припадке любви и восторга звери набросились на неё, цепляясь за одежду, отчего от шёлковых юбок полетели клочья, а сама хозяйка, у которой руки были заняты ребёнком, вопила истошным голосом о помощи. Досталось не только юбкам, но и ногам, на которых до сего дня сохранились шрамы, нанесённые дружескими лапами.
Жизнерадостные и на редкость забавные, оба зверька относились ко всему окружающему их миру с неизменным добродушием и чисто детской доверчивостью. Особенно они любили детей, с которыми часами могли заниматься дружеской вознёй и играми. Если из сада доносился звонкий детский крик и смех, то можно наверное было сказать, что это соседние детишки веселятся с медвежатами. Как Кшись, так и Марыня позволяли детям делать с собой всё, что им приходило в голову, при условии, чтобы ребёнок был не старше 5-7 лет. Дети садились им на живот, таскали по земле за ноги и за уши, валялись с ними на траве, причём звери всячески ломали дурака, и на их мордах было написано явное удовольствие от хорошей и приятной компании. Игру эту медведи прекращали немедленно, если замечали, что за ними наблюдают взрослые люди.
Как настоящие приморские жители, Кшись и Марыня обожали купанье и нисколько не боялись моря, в котором охотно купались. Смешно было видеть, как, притворно сердясь, они с рёвом и фырканьем прыгали на приближающуюся к пляжу волну, которая покрывала их с головой, после чего, довольно отфыркиваясь, они плавали вокруг, как большие чёрные муфты.
Очень дружеское чувство обнаруживали они к нашей маленькой дочке, которую постоянно стремились облизать и обсосать, как это они делали друг с другом, отчего даже у Марыни одно ухо было меньше другого, так как служило постоянной соской для Кшися. Девочка тоже, по-видимому, считала медвежат за членов семейства, так как всегда им улыбалась и радостно таращила на них голубые глаза. Приходилось поэтому зорко следить за тем, чтобы медвежата не проникли в детскую и не стали бы сосать ребенку руку или ухо. Зато совершенно безропотно и покорно переносила медвежьи ласки пара кроликов, живших у нас на балконе. Их длинные розовые уши являлись любимой соской Марыни и Кшися. Скоро эти бедные уши стали напоминать собой кружева, так как у медвежат отрастали зубы, которыми они постоянно их прокусывали. Удивительно, что, несмотря на это, кролики не только никогда не избегали медведей, но наоборот, не трогаясь с места, переносили эту операцию с совершенным равнодушием.
Живущие в человеческом доме медвежата были, конечно, не совсем обычным явлением, почему иногда выходили конфликты. Однажды зашёл ко мне генерал Д., бывший случайно в Геленджике по какому-то делу. Во время его визита жена куда-то собиралась и, прощаясь с гостем, обратилась ко мне:
— Смотри, пожалуйста, Анатолий, чтобы медведи не забрались в комнату к ребёнку.
Генерал, в это время целовавший её руку, как-то поперхнулся, замолчал и, подождав, пока хозяйка вышла из дома, осторожно осведомился:
— А как… здоровье вашей супруги?
Объяснять ему, что у нас в доме никто с ума не сошёл, мне не пришлось, так как по лестнице зашлёпали тяжёлые лапы, раздалось сопение, дверь с треском распахнулась и в комнату ввалились с приятным ворчанием Кшись и Марыня, немедленно облапившие с двух сторон мою коленку. Генерал в первый момент не поверил собственным глазам, вздрогнул, вскочил на ноги, но скоро успокоился и очень
