лица, и в его взгляде были вина и смущение, но улыбка на губах так и осталась.
— Вот ведь как… — произнес он, поочередно глядя на каждого. — Вы простите меня. Так уж вышло. Не смог я. Вот ведь как…
— Не извиняйся, старик, — перебил его Виталий, смотревший на Петра во все глаза. — Не за что тут извиняться. Как вышло, так и вышло.
— Лешка умер. Почему же ты здесь? Он сказал, что заберет всех своих с собой. Что они не проснутся. Он соврал? Или просто не сумел этого сделать? — Алина сделала несколько шагов вперед и остановилась.
— Он не соврал, — Петр снова взглянул на ребенка, и теперь в его взгляде была усталая нежность. — Я не проснусь. Я… я теперь только здесь. Он убил… но забрать ему не дали… Они сказали, что я могу уйти вместе со всеми.
— Кто они?
Петр молча кивнул в сторону лестницы, их головы повернулись, и Олег издал приглушенный возглас изумления.
— Что это? Если Лешка мертв… Аля, это ты делаешь?
— Ничего я не делаю! Я вообще такого не умею!.. — сипло отозвалась она, глядя на фигуры, спускающиеся по ступенькам — все ближе и ближе к прозрачнорадужной стене, и первым сквозь нее прорвался большой пушистый вислоухий пес совершенно неопределяемой породы, стрелой промчался через комнату и со звонким лаем запрыгал вокруг Воробьева, неистово крутя длинным хвостом, и Виталий упал на колени и сгреб пса в охапку, и тот немедленно покрыл его лицо бесчисленными слюнявыми поцелуями.
— Бэк! Хороший ты мой!.. Ах ты, псина!..
Пес тыкался острой мордой ему в ладони, влажно шлепал языком и поскуливал от восторга, и Виталий тряс его голову, гладил пушистую шерсть и срывающимся голосом говорил ему все те глупости, которые любящие хозяева говорят любящим их собакам. А потом он вскочил и крепко обнял подбежавшую к нему девчушку лет пятнадцати, и та повисла у него на шее, болтая ногами, и Бэк снова неистово запрыгал вокруг них, наполняя комнату радостным лаем.
— Что это значит? — прошептал Жора, глядя на стену, которая осталась уже позади спин идущих людей, и стоявший рядом с ним Олег вдруг сорвался с места, по-детски воскликнув:
— Мама!
Красивая, чуть полноватая женщина средних лет протянула к нему руки, улыбаясь, и он влетел в ее объятия и уткнулся лицом ей в плечо, совершенно обалдев от счастья.
— Мама… — бормотал он, задыхаясь, — мама… прости меня за ту вазу… я был дураком… таким дураком!.. мама…
— Ну что ты, Олежа, — ее ладонь гладила его взъерошенные волосы. — Это все дело прошлое, не бери в голову. Я вовсе не сержусь… я никогда понастоящему не сердилась на тебя. Это ты меня прости. Я говорила, не подумав… я обидела тебя…
— Нет, нет…
Жора медленно подошел к приземистому широкоплечему человеку, который стоял, сунув руки в карманы, и угрюмо смотрел на него. Остановился и негромко произнес:
— Значит, ты всетаки умер? Очевидно, я должен испытывать сожаление, но… Честно говоря, я вообще ничего не испытываю.
Мужчина широко улыбнулся и принялся задумчиво раскачиваться, перекатываясь с пятки на носок и обратно.
— Ну и доходягой же ты стал! — сказал он. — Я всегда знал, что ничего путного из тебя не вырастет! Вот Колька — другое дело, Колька мужиком вырос! Знаешь, — его сощуренный левый глаз вдруг подмигнул Жоре, — я-то ведь видел, как ты ко мне с моим ремнем подбирался. Здорово же ты меня тогда удивил! Ба!.. подумал, да из этого щенка может вырасти неплохой пес! Но я ошибся, что ж…
— Не тебе судить об этом, — заметил Жора, ошеломленно потирая подбородок. — Значит, ты все знал? Почему же ты меня не остановил… не отколотил, как обычно?
Отец пожал плечами.
— Зачем? Это было интересно… ты хотя бы попытался совершить настоящий мужской поступок. Да, у тебя все равно кишка тонка оказалась! Не в меня ты пошел, не в меня… в профессорскую кость потянулся…
Ольга сделала несколько нерешительных шагов и остановилась перед высокой черноволосой девушкой с красивыми чертами лица, которая смотрела на нее выжидающе, чуть склонив голову набок. Харченко облизнула пересохшие губы, потом глухо сказала:
— Я бы не сделала этого снова.
— Я знаю, — ответила Татьяна и покачала головой. — Уж не знаю, Олька, как это произошло, но, похоже, тебе стало не чуждо сострадание. Кстати, должна сказать тебе, что меня довольно часто посещали мысли, похожие на твои. Может, я бы и решилась, рано или поздно. Ты меня просто опередила.
— Правда? — с облегчением спросила Ольга. — Это хорошо… но ты все равно… меня извини… Я…
— Я знаю, — повторила ее бывшая одногруппница по модельной школе.
Алина шла, не отрывая взгляда от идущей ей навстречу рыжеволосой девушки с изумрудными глазами и присыпанным веснушками открытым лицом, и когда они, наконец, остановились друг напротив друга, девушка протянула ей руку, их ладони скользнули, соприкоснувшись, и они обнялись, словно старые приятельницы, не видевшие друг друга много лет, и Алина, не выдержав, расплакалась детскими, виноватыми слезами.
— Если б я могла что-то сделать! Если б я… то тебя бы не убили!..
— Ты ничего бы не смогла сделать! — решительно произнесла Оксана и, чуть отодвинув ее, крепко встряхнула за плечи. — Пойми это, прими и забудь! Все случилось, как случилось — это часть твоего прошлого, но это не должно становиться частью твоего настоящего. Ты всегда хотела понять, видела ли я тебя… Я тебя видела. В той пещерке, сквозь траву — испуганную маленькую девочку, и если бы я могла дать тебе знак не кричать, я бы это сделала. На самом деле я ведь думала, что закончив, они просто уйдут… а так, страшно подумать, что могло бы с тобой случиться. Я думала, что они уйдут… — повторила Оксана, отпуская плечи Алины. — Я, в принципе, разбиралась в этих вещах… и я была не такая уж правильная, как ты думаешь… И тебе не в чем себя обвинять.
Алина кивнула, потом прошептала:
— Это сон?
— Не совсем, — Оксана легко улыбнулась. — Не спрашивай себя, что это, и не задавай вопросов мне. Я все равно не смогу на них ответить. Это происходит — и все. Для тебя и для каждого из них, и все, что вам нужно сделать, это всего лишь с нами попрощаться. Вы это заслужили. Отпустите нас и мы отпустим вас. Таков порядок вещей.
— А где же остальные? — Алина обернулась, потом снова посмотрела на лицо, которое целый мир было ее собственным отражением. — Где Евсигнеев, Маринка… Лешка?
— Темные создания уходят иными путями. Путями, на которых они не ищут прощения, поэтому уходят в одиночестве.
— А воронка? — спросила Алина. — Что это было?
Оксана виновато развела руками.
— Извини, Аль.
— Значит, теперь мы сможем проснуться и все закончится?
Рыжеволосая голова утвердительно кивнула.
— Да. Ты заберешь их. Этот снотворец зашел слишком далеко, и он наказан за это. Но и ты будешь наказана тоже. Неосведомленность не снимает ответственности. В нарушении равновесия есть и доля твоей вины.
— Я умру? — дрогнувшим голосом спросила Алина, зябко охватывая себя руками.
— Нет. Ты будешь жить, но только жить. В реальности. Прогулки по снам для тебя закончены. Навсегда.
Алина нахмурилась, пытаясь понять — огорчена она или нет, но так и не поняла. Она снова взглянула на остальных — на Виталия, одной рукой обнимающего сестру, а другой треплющего по голове весело скалящегося пса, на Олега, что-то говорящего своей матери, улыбаясь счастливой мальчишеской улыбкой, на Жору, хмуро беседующего со своим отцом, на Ольгу, что-то жарко доказывающую Татьяне, которая отрицательно качала головой и посмеивалась, на Петра, который все так же стоял в сторонке, держа на руках сына, и разговаривал с тощим нескладным мужчиной — верно, тем самым, который когда-то угодил под колеса его автобуса. А потом она отвернулась и долго говорила с Оксаной, и говорили другие, на какоето время позабыв о существовании друг друга, — говорили с теми, кто олицетворял их боль и их вину — и боль и вина уходили все дальше и дальше, оставляя после себя лишь печаль, в которой не было ни тяжести, ни темноты. Они никогда никому не скажут, о чем были эти разговоры — они не скажут этого даже друг другу. Есть вещи, который должен знать только один человек.
А потом пришедшие начали отступать обратно к лестнице. Их отпускали — неохотно, со слезами, с горечью, но отпускали, потому что таков был порядок вещей, и они удалялись с каждым шагом, продолжая смотреть на них и прощально улыбаться — каждый своему человеку, и Петр уходил вместе с ними, качая на прощанье широкой мозолистой ладонью и продолжая улыбаться все так же виновато. И Татьяна, отступив от Ольги на шаг, кивнула ей, и Ольга, развернувшись, тоже отступила, становясь рядом с ней и глядя на остальных, которые теперь стояли рядом друг с другом. Олег, вытирая ладонью мокрое от слез лицо, спросил:
— Что ты делаешь? Тебе ведь на эту сторону!
Ольга покачала головой.
— Нет.
— Оля, не валяй дурака! — возмутилась Алина и подошла к ней с явным намерением удержать силой. — Что это ты надумала?! Ты ведь с нами, а не с ними!
— Больше нет, — ответила Ольга и невесело усмехнулась. — В том, настоящем мире, меня нет уже несколько минут. Я думала, ты знаешь.
— Нет! — Алина схватила ее за руку и крепко сжала пальцы — так же, как совсем недавно Харченко держала ее ускользающую руку. — Не может быть! Как это могло случиться?!
— Сердце, — Ольга посмотрела на нее, и внезапно ее глаза стали отчаянно несчастными. — Поэтому поторопитесь. У вас тоже мало времени.
Алина внезапно обняла ее и глухо сказала.
— Вот уж не думала, что сделаю такое!
— Да я сама в шоке! — Ольга вымученно усмехнулась. — Спасибо.
Алина отпустила ее, прижимая ладонь ко рту, и Ольга подошла к Жоре и, прежде чем он успел что-то сделать, обхватила его за шею и крепко поцеловала прямо в губы.
— Ты всетаки ничего мальчишка! — весело сказала она его изумленным глазам. — Не злись за то, что я тогда наговорила, просто у меня такой характер. Надеюсь, у тебя все сложится. Пока, народ! Вспоминайте меня и, по возможности, без мата.
Отвернувшись, она подошла к Татьяне и та протянула ей руку, и Ольгина ладонь легла в нее, и вслед за остальными они подошли к радужной стене, прошли сквозь нее и начали подниматься по лестнице — все выше и выше. Жора сел на корточки и обхватил руками голову, что-то бормоча, прочие же не отрывали глаз от уходящих и смотрели, пока те не исчезли.
А потом и они исчезли тоже.
Четверо людей открыли глаза одновременно и долго смотрели кто куда, пытаясь осознать, что произошло и где они находятся. Потом начали с трудом подниматься, словно древние старики, потерянно озираясь и все еще не в силах поверить, что на этот раз они проснулись окончательно.
— Старая добрая реальность! — Олег закряхтел, растирая спину, потом уставился на свое запястье. — Четыре часа… Поверить не могу, всего лишь четыре часа прошло! Как это
